Великие заблуждения человечества. 100 непреложных истин, в которые верили все - Сергей Мазуркевич

Однако в действительности адмирал Нельсон выглядел иначе. Ученые из Королевского морского музея Портсмута пришли к выводу, что адмирал был как минимум на десять сантиметров выше своей отлитой якобы в натуральную величину статуи на Трафальгарской площади, и доказали, что Нельсон был среднего для своего времени роста (сто шестьдесят пять сантиметров). Что касается волос, то они у него были хотя и светлые, но вовсе не белые. Да и суровость его была чрезмерно преувеличена.

Взятие Бастилии и Французская революция

Все мы знаем, что штурм Бастилии 14 июля 1789 года восставшим народом был началом Великой французской революции. В школах на уроках истории нам рассказывали, как вооруженные рабочие и крестьяне упорно штурмовали неприступную крепость, которую не менее упорно защищали враги революции. И в конце концов обездоленные парижане смогли сломить сопротивление своих менее обездоленных земляков, чему были несказанно рады сотни заключенных, томившихся в застенках. Так нам когда-то рассказывали. Но так ли было на самом деле?

Макет Бастилии в музее Карнавале

В действительности заключенные в Бастилии не особенно-то и томились, так как это была роскошная тюрьма для высокопоставленных нарушителей порядка. Во всех камерах были окна, мебель, печки или камины для обогрева заключенных, которым разрешалось иметь слуг, читать книги, играть на различных музыкальных инструментах, рисовать и даже ненадолго покидать застенки. Питание было неплохим, и его всегда хватало. Как сообщает немецкий историк Герхард Праузе, нередко заключенные даже просили подольше держать их в этих уютных стенах.

На момент взятия Бастилии в ней находились не сотни заключенных, а всего семь человек, причем все они проходили по уголовным делам (интересно, что за четыре года до взятия Бастилии в нее уже никого не сажали). Впрочем, парижская чернь вовсе не собиралась их освобождать. Восставшие хотели всего-навсего поживиться неплохими продовольственными запасами крепости, что они успешно и сделали, разграбив все, что можно было унести.

Агитаторы, призывавшие к взятию Бастилии, распаляли страсти, утверждая, что подвалы Бастилии полны ящериц, громадных крыс, ядовитых змей, что там много лет страдают закованные в железо политические заключенные, есть специальные камеры для пыток и камеры, которые уже забиты скелетами людей. Все это, как оказалось, было вымыслом.

Следует отметить и тот факт, что в так называемом штурме Бастилии участвовало не больше тысячи человек, тогда как в Париже на то время проживало восемьсот тысяч жителей. К тому же большинство нападавших были не парижанами, а специально привезенными то ли из Италии, то ли из Марселя отпетыми бандитами, что опровергает версию о том, что революция была совершена спонтанно поднявшимся народом.

Мало мы знаем и о том, что французы вовсе не были в большинстве своем против института королевской власти. Они не могли себе представить Францию без короля или представить короля, которого контролирует парламент. Историки отмечают, что в лице Людовика XVI народ видел своего покровителя, который постепенно, но последовательно урезал права правящей верхушки и улучшал положение простолюдинов.

Незадолго до трагических событий, названных впоследствии Великой французской революцией, король лично прибыл на одно из заседаний Национального собрания, поддержал движение за перемены и предложил кардинальную законодательную реформу, которая работала бы в пользу народа: равенство, отмену денежных привилегий представителям высшего класса и духовенства, отмену налогов на имущество и доходы, которые собирались у непривилегированного люда, отмену бесплатного труда крестьян на полях своих хозяев, отмену подати на соль, свободу прессы и многие другие новшества.

Интересно, что предложения короля были приняты в штыки представителями всех фракций. Аристократия и духовенство почувствовали угрозу потерять свои привилегии, а республиканцы поняли, что теряют возможность бороться «во имя народа», так как король дает народу все, что ему необходимо, и становится в данном случае их настоящим представителем и защитником. Если бы предложения короля были приняты собранием, это означало бы установление мирным путем конституционной монархии. Такой поворот событий был явно неприемлем для всех фракций. Они объединились для того, чтобы не допустить мирного разрешения кризиса самой королевской властью. Ставка была сделана на насилие, которое привело к тяжелым последствиям.

Многие историки обвиняют короля в малодушии и нерешительности. Но, видимо, это обвинение не совсем справедливо, ибо предложенные им реформы доказывают, что смелость и решительность ему были присущи. Его единственной и главной ошибкой явилась огромная любовь к народу, который он не хотел предавать и из-за которого не хотел прибегать к насилию. Конечно, если бы он мог предвидеть, какие жертвы пожнет революция, то вряд ли бы стал либеральничать. Но история не терпит сослагательных наклонений.

Надо отметить, что штурм Бастилии фактически был бесцельным, так как в том же году король собирался разрушить так называемый памятник деспотизму. Был даже разработан план красивой площади на месте Бастилии.

Малоизвестно и то, что толпа не могла бы захватить крепость, на стенах которой стояло пятнадцать орудий, а за стенами находился сильный гарнизон. Но предводители бандитов знали, что король дал распоряжение войскам ни в коем случае не стрелять в народ и не проливать кровь. Комендант Бастилии де Лоней, опытный офицер старой гвардии, прекрасно справился бы со своими обязанностями, получив приказ оборонять Бастилию. Но он отдал ключи от тюрьмы и не оказал сопротивления. Впоследствии «благодарные» революционеры отрубили ему голову, посадили ее на кол и носили по улицам Парижа.

То, что случилось во время и после штурма Бастилии, потрясло и испугало парижан. Человеческие головы, насаженные на колья, многочисленные трупы, повешенные на уличных фонарях, говорили о том, что происходит что-то страшное и непонятное разуму. Но, несмотря на это, день 14 июля во Франции был, есть и, наверное, еще долго будет главным национальным праздником, поскольку страсть к романтизации массовых убийств, как это ни печально, была и остается присущей многим и многим людям.

Еще с советских времен большинство наших граждан традиционно идеализируют Великую французскую революцию. И если нашу «родную» революцию многие уже осуждают, причем вполне заслуженно, за те неисчислимые бедствия, что она принесла, то Французская революция по-прежнему считается явлением прогрессивным.

Вполне возможно, происходит это из-за того, что о тех огромных жертвах, к которым эта революция привела, писать у нас было не принято. Мы, конечно, знали о гильотине, о повешенных и расстрелянных «врагах революции», но даже не подозревали о настоящих масштабах человекоубийства во имя идеалов свободы, равенства и братства всех людей.

В настоящее время историки считают, что во время Великой французской революции (т. е. в период от взятия Бастилии до Реставрации, с 1789 по 1815 год) погиб каждый шестой француз. До двух миллионов гражданских лиц было казнено, просто убито или погибло в тюрьмах (а всего в них побывали миллионы людей). Сюда стоит прибавить и общее число убитых солдат и офицеров за этот же период, а это примерно 1,9 миллиона человек. Б.Ц. Урланис в своей книге «Войны и народонаселение Европы» писал: «…урон был настолько значителен, что французская нация так и не смогла от него оправиться, и… он явился причиной уменьшения роста населения во Франции на протяжении всех последующих десятилетий».

Тот, кто думает, что в основном казнены были представители правящего класса – дворяне, священники и прочие негодяи-эксплуататоры, – ошибается. Вот что пишет об этом в своей книге «Очерки по истории Великой французской революции» В.Г. Ревуненков (над этой книгой он работал более тридцати лет):

«Система революционного правосудия исходила, во-первых, из того, что наказывать следует не только активных врагов революции, но и тех, кто в силу своей темноты и несознательности проявлял безразличие к республиканскому делу… Во-вторых, эта система предполагала, что аресту подлежат не только лица, совершившие определенное преступление, но представлялись «подозрительными» соответствующим властям… В-треть их, эта система сначала ограничивала, а затем и вовсе отвергла (в законе от 22 апреля) применение к тем, кого считали врагами революции, обычных форм судопроизводства; в процессах по этим делам не нужно было ни вызывать защитников, ни даже подвергать подсудимых предварительному допросу… Столь нигилистическая позиция в вопросах обеспечения революционной законности, которую занимали и правительственные комитеты на местах, открывала простор для произвольных и необоснованных арестов, для всякого рода злоупотреблений, для проведения скандальных процессов-расправ».