Имя для ведьмы - Надежда Первухина

— Девушки, я ваша должница! — только и сказала я.

— Да ладно вам, — мило улыбнулись они, возвращаясь к занятиям, прерванным моим появлением.

Я поднималась на второй этаж, мысленно отмечая великолепную отделку стен, дорогие ковровые дорожки на лестницах, витражи в огромных, стилизованных под готику окнах. Возле двери в реаниматологическое отделение в широкой керамической кадке росла пальма-монстера, стояли кожаные кресла, стеклянный журнальный столик с какими-то рекламными проспектами… И везде этот аромат цветущей яблони! Шикарная, однако, больница. Явно строена и оборудована не на государственные гроши. Как Наташе удалось положить Авдея именно сюда?

Впрочем, это неважно. Важно то, что, возможно, через несколько минут я наконец-то увижу его.

Кстати, дежурной сестры нет, и останавливать меня некому. Я бесшумно иду по длинному полуосвещенному коридору (кажется, именно его я видела в своем магическом кристалле?), мелькают таблички на дверях: «Ординаторская», «Процедурный кабинет», «Операционная», «Компьютерная диагностика», «Биксовая»… Но я отыскиваю палату 212.

Вот она. Как раз напротив — небольшой светлый холл, с креслами, телевизором, книжным стеллажом, чтоб больным было чем скрасить свое бытие. Холл тоже пуст. Как нарочно, ни одного человека рядом. Ведь это так неделикатно — без приглашения входить в палату!

И вдруг… Ну почему бы не случиться в моей повести какому-нибудь «и вдруг»! Дверь палаты распахивается сама.

И изумленно-возмущенными глазами на меня смотрит медсестра.

— Что вы здесь делаете?!

— Я… к больному. Меня пропустили, дали разрешение там, внизу.

— Да? Фамилия?

— Моя?

— Больного, конечно!

— Б-белинский. Авдей Белинский. Лицо медички светлеет.

— А, Авдей Игоревич, писатель! Он сейчас на перевязке. Вы посидите здесь в холле, подождите. Это минуть двадцать.

— Спасибо!

— Да за что? — удивилась медичка и пошла в таинственную «Биксовую».

Да за то, что он жив и сейчас будет здесь! Вам этого счастья не понять!

Я заставила себя сесть в кресло, взять в руки «Космополитен» трехгодичной давности. Ну успокойся немедленно! Ну не похитят же его прямо из перевязочной! Да если бы и рискнули… нить его жизни все равно при мне. Я его никому не отдам!

…«Двадцать минут» явно истекли, я отложила журнал и вознамерилась ринуться в перевязочную, отбросив всякие этические принципы. Раскрыла сумочку, надо хоть посмотреть, на размазалась ли помада, да где же это клятое зеркальце, вечно ищешь по всей сумочке, оно как проваливается…

— Здравствуй, Вика.

Как все, оказывается, просто…

И то, что мы обнимаемся и целуемся прямо в больничном холле, можно, конечно, назвать сентиментальностью.

Только мы это называем иначе.

— Как ты похудел, они превратили тебя в скелета, бедный мой!

— Вика, я люблю тебя.

— Я знаю.

— Я лежал в коме и все думал, как тебе это скажу…

— Получилось неплохо. Наконец-то я тебя вижу.

— А я — тебя… Это случайно не твоя сумочка валяется на полу?

— Какая сумочка? А, да, точно моя. Черт с ней, пусть валяется, я не могу от тебя оторваться. Просто приклеилась, и все. Знаешь, мне ведь было так страшнo за тебя, и столько всего произошло, но это потом, потом. Как я люблю тебя! Знаешь, ты удивительно красивый. Что это на тебе за костюм?

— Да это пижама!

— Правда? А тебе идет.

Вот тут надо слегка разрядить обстановку. Вытереть слезы и засмеяться — облегченно и немного виновато. Усесться в кресло, точнее, это он садится в кресло и устраивает меня на своих коленях, несмотря на протесты с моей стороны типа «да тебе же, наверно, нельзя, да как же твои переломы»…

— Мне теперь все можно, — смеется Авдей и вжимает голову в мое плечо. — Не могу тобой надышаться. Ты пахнешь ветром, нет, правда, полевым ветром с полынью и васильками!

— Фантазер, — я ерошу губами прядки коротких, недавно отросших волос у него на макушке. — Я просто пришла с улицы и принесла с собой…

— Свободу! — азартно подхватывает любимый. — Теперь я имею полное моральное право сбежать из этой жуткой клиники. Я здоров, полон сил и вполне определенных желаний, а самое главное — ты со мной, любимая.

Я слушаю эти упоительные слова, а мои губы отыскивают на его темени и затылке страшные, едва поджившие рубцы. Милый мой, как тебе было больно…

— Коряво меня подштопали, да? — пытается шутить Авдей и заглядывает мне в глаза. — Разлюбишь такого некрасивого?

— Дурачок. Я тебя вылечу. Ты знаешь, я ведь…

— Ничего не хочу знать. Поцелуй меня. И немедленно!

Наш поцелуй неожиданно прерывается чем-то вроде многократно усиленного змеиного шипения:

— Полюбуйтес-с-сь!

Я выскальзываю из объятий Авдея, оборачиваюсь и отказываюсь верить своим глазам, хотя до сего мо мента они меня не подводили. Прямо напротив нас стоят двое: некая врачеподобная личность мужского пола в белой марлевой маске и Наташа. Вот уж кого не ожидала здесь встретить! Инстинктивно я стараюсь загородить собой Авдея. С этой агрессивной дурочки станется в него шаровую молнию метнуть.

— Какая милая сцена! — исходит праведной яростью моя соперница. — Вы только посмотрите, доктор: пока вы, бескорыстный, талантливый нейрохирург, и я — преданная жена, не жалевшая никаких сил, недосыпали ночей у постели этого… прелюбодея, он, едва оправившись от комы, уже тискает какую-то…

— Наталья Андреевна, прекратите эту идиотскую сцену! — Авдей вскакивает с кресла; мы теперь стоим с ним, как два бойца, плечом к плечу. — Вы мне уже два года как не жена, и это только официально. Наша семейная жизнь закончилась гораздо раньше…

— Ах! — Наталья Андреевна всплескивает руками и заливается слезами. — Как ты мог забыть свои чувства ко мне! Наш развод был ошибкой, взрывом эмоций, ты мне по-прежнему дорог!

Авдей брезгливо морщится.

— Не надоело вам это дешевое комедиантство? Впрочем, мне оно понятно: вы разыгрываете здесь сцену, чтобы оскорбить чувства действительно дорогой мне женщины. Вот это напрасно…

— Так тебе дорога эта дешевка?! Почему же я, а не твоя новая подружка дежурила в больнице, пока врачи боролись за твою жизнь?!

Холодная, звенящая ярость превращает меня из мирной женщины в сметающего все на своем пути дракона. То, что при этом у меня не вырос хвост, когти и кожистые крылья, еще ничего не значит. Внешность — не главное. Сила не нуждается в эффектной упаковке.

— Говоришь, ты боролась за жизнь Авдея? — тихо спрашиваю я. Очень тихо, но Наташа отступает на пару шагов. — Говоришь, дежурила? А не ты ли сама подстроила все так, чтоб Авдей попал в больницу?! Ты, ничтожество, шантажировала меня его жизнью! Ты специально приказывала не выводить его из комы до сражения со мной! Но ты проиграла!