Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. - Константин Радов

Семеновцы поодиночке и мелкими группами просачивались между фур. Слишком медленно, шведы уже изготовились к атаке — слава Богу, не все на меня. Два батальона пойдут правее, на драгун — но могут потом и повернуть. А третий точно мой, некуда деться.

Я развернул строй в две шеренги: помирать можно и с нарушением артикулов. Сзади сержант рявкнул:

— Стой, б…й сын! Назад!

Все оглянулись. Молодой солдатик, бросив ружье, шустро улепетывал в тыл. Еще пять секунд — и у него найдутся десятки последователей.

После предпоследней атаки я взял винтовку и вкладыши у мертвого. Курок взведен. Приложиться. Выстрел.

Ноги беглеца подломились, он грянулся оземь. Перезарядить.

— Кто побежит, убью. К стрельбе изготовься. Заряжай!

Первая шеренга опустилась на колено, вторая стоит в трех шагах — обе в готовности.

— Дистанция двести шагов, целить в пол-фигуры, не спеша, точно. Мы их положим. Первая — прикладывайся…пали! Заряжай! Вторая…

У каждого полка есть свой предел: какие потери убитыми и ранеными в одном бою он может вынести, прежде чем обратится в бегство. Для европейских армий десять-двадцать процентов считается нормальным. Войска, способные выдержать треть, заслуживают глубочайшего уважения. Половину… Таких очень мало. Русская гвардия и некоторые шведские полки. Может быть, клановые отряды шотландских горцев. Остальные европейцы — недостаточно дикие и слишком дорожат жизнью. Меншиков, герой баталии при Калише, докладывал, что его неприятели потеряли: поляки — одну тысячу из двадцати, шведы — пять из восьми. Может, и прихвастнул, но вряд ли сильно. Простая арифметика: один швед равен, как боевая сила, двенадцати полякам. Вопрос, сколько могут терпеть мои противники, пока их атака расстроится.

Заряжай… Прикладывайся… Пали…

Они смогли выдержать немало. Даже приблизились на пятьдесят шагов и дали залп — но командовать было совсем уже некому. Получилось вразнобой и неприцельно. По отступающим я не стрелял: сегодня они не опасны.

Теперь поглядим, что у нас справа. Атака в расходящихся направлениях, как опрометчиво! Это надо совсем не уважать русских. Один батальон теснит наших драгун к лесу, почти спиной ко мне и уже далеко, а другой сейчас подставит фланг! Нас они в расчет не берут: понятно, для гладкоствольного оружия дистанция великовата, — а у меня по такой цели, как пехотная линия в четыре шеренги, ни одна пуля даром не пропадет. Жаль, маловато этих пуль осталось…

По моей команде левая половина роты повернулась кругом, выполнила захождение и тридцать шагов вперед. Убийственный продольный огонь вызвал у врага минутное замешательство — достаточное, чтобы драгуны исправились и контратаковали.

Фланг устоял. Через мост продолжали перебираться на нашу сторону шведы, но уже самые остатки. Гвардия, слишком увлекшаяся штурмом вагенбурга, выбралась из-за возов и построилась для решающей атаки, сокрушившей последние надежды Левенгаупта отступить с честью. Мост шведам, однако, удалось оборонить — благодаря вечерней темноте, снежной буре и крайнему изнеможению солдат, заставившему нас прекратить усилия. Только Яков Брюс продолжал во мраке ночи громить артиллерией неприятельский лагерь. Люди подходили к кострам, разожженным нестроевыми из разбитых телег, и валились как убитые, засыпая прямо в снегу, павшем на землю этой печальной страны, когда в моей Италии еще лето. У одного из костров точно так же спал замерзший и обессилевший царь.

С рассветом мы поднялись и выстроились к бою — но шведский лагерь был пуст. Остатки ливонского корпуса бежали, бросив половину обоза на поле боя, другую — на раскисшей дороге к Пропойску. Это была одна из баталий, повернувших в пользу Петра ход войны — и вместе определившая мою карьеру, ибо вооруженная новоманерными фузеями рота на глазах у всех совершила невозможное, разом оправдав поглощенные оружейными опытами деньги.

Три дня мы хоронили своих убитых. Потери были страшные, особенно в гвардейских полках, вынесших главную тяжесть боя. Мои люди пострадали меньше других: меткий выстрел — лучшая защита. По русскому обычаю, у могил поставили церковь-обыденку. Она и сейчас цела, только по прошествии времени отнята у православных и передана в унию. Удивительно, какую гладкую поверхность имеют некоторые гонители схизмы на месте совести.

Недели через две после баталии я вошел в деревянный дворец на окраине Смоленска для доклада государю. Надлежало решить спор об устроении новоманерных воинских сил: князь Михаил Михайлович желал составить из них четвертый батальон семеновцев, Брюс стоял за отдельные роты — по одной на полк, подобно гренадерским. Кстати, именно в эти дни вооруженные дальнобойными винтовками солдаты получили собственное имя. Я упорно пытался найти русское слово, но не преуспел: все наименования, происходящие от стрельбы, не годились из-за нежелательной ассоциации со стрельцами, «охотник» звучало двоесмысленно. Голландско-немецкое «шуттер» еще хуже — никакие подвиги не спасли бы от прозвища "шутовской роты". Латинское «сагиттарий» обозначало исключительно стрелка из лука. Мне нравилось итальянское «тиратор», последнее и было введено в употребление, хотя, как оказалось, ненадолго. В тот день предстояло непростое дело: переспорить в присутствии государя обоих генералов — отменно умных людей — и добиться создания отдельного тираторного полка. К счастью, у меня нашлось несколько дней, чтобы подготовить основательные аргументы.

— Пехотный огневой бой суть математическая задача. Частота выстрелов, плотность огня на аршин фрунта, доля попаданий на разных дистанциях, стойкость к потерям — все это можно выразить в числах. Строй и передвижение войск — удел геометрии. Решить сию задачу означает найти наилучший способ причинить неприятелю нестерпимые для него потери и сберечь собственных солдат. Превосходство винтовальных фузей нового образца над обыкновенными по дальности прицельного огня позволяет достигнуть более чем десятикратного увеличения количества попаданий на дистанциях, превышающих…

Похоже, царю не удалось толком отдохнуть за прошедшие полмесяца: вид у него был нездоровый и усталый. Пощадив терпение слушателей, я избавил их от флюентов, флюксий и прочей научной кухни, выложив сразу готовые блюда в виде больших листов со схемами и чертежами, изображающими перестроения на поле боя.

— Вычисления показывают, — жест рукой на стопу бумаги с расчетами, — чем равномернее распределение винтовочных стрелков по фрунту, тем большую пользу они способны принести. Будучи собраны в отдельный батальон, тираторы быстро сделают брешь во вражеской линии, которую, однако, легко закрыть резервами. Избыток огневой силы окажется неиспользованным. Неприятель способен предпринять супротивные акции, которые очевидны: сосредоточение артиллерии на этом участке и стрельба ядрами с предельных дистанций, на которых даже винтовка не способна состязаться с пушкой. Может, и способна, — но таких опытов пока не проводилось.