Гибель адмирала Канариса - Богдан Сушинский

— Но ведь власти сразу же отберут у вас крейсер, дон капитан, чтобы превратить его в свой боевой корабль.

Капитан решительно покачал головой.

— Этого мы не позволили бы, поскольку этот вариант я тоже обдумал. Мы посадили бы крейсер на прибрежную банку и использовали его как приморский форт. Представляете, каким мощным был бы этот форт! Ни один пират на наш остров не сунулся бы. Крейсер в виде форта и шхуна «Темуко» в роли разведывательного корабля. Оставалось бы возвести пару огневых точек на самом острове — а власти поощряют островитян, которые заботятся о безопасности своих островов, каких у нас до сотни, — и наш горный поселок превратился бы в неприступную крепость.

Канарис понимал, что дону капитану нужно выговориться, поэтому сагу его об острове-крепости и крейсере-форте выслушивал терпеливо, всячески изображая и демонстрируя неподдельный интерес. В иллюминаторе плавно покачивались на небольшой волне два грубо сработанных из дикого, почти необработанного камня строения, одно из которых, очевидно, служило рыбацким лабазом, а в другом наверняка располагалась контора местной артели. Весь остальной поселок скрывался за прибрежной грядой, и существование его угадывалось лишь по увенчанному крестом шпилю местного храма.

Нужно было отдать должное капитану Нордино: он не лишен воображения, любил пофантазировать, и Канарис был слегка разочарован, узнав, что мэром поселка, а значит, и губернатором островка, оказался другой человек, местный учитель, — тихий, богобоязненный и нерешительный. На вопрос, почему же так произошло, что мэром оказался не он, дон капитан снисходительно пожал плечами:

— Так решили власти. Хотя какое это имеет значение? Да, со всеми своими хлопотами жители, конечно же, идут к губернатору, но сам губернатор затем идет ко мне. Оказывается, такой порядок вещей устраивает всех, даже наши континентальные власти.

— Главное, что он устраивает вас, — подыграл ему парламентер.

— Вы правильно уловили суть. Кстати, мне хотелось бы осмотреть ваш корабль. Никогда в жизни не был на крейсере, даже на чилийском… если только он у нас имеется… — и капитан вопросительно взглянул на Канариса.

— Вряд ли командир германского крейсера позволит вам это, — как можно мягче ответил обер-лейтенант. — И его можно понять: не положено. Командир чилийского крейсера поступил бы точно так же, — заверил он дона капитана. — Если вас интересует командирская каюта, то вряд ли ее можно назвать апартаментами. Никакого сравнения с каютами некоторых пассажирских лайнеров.

— Уверен, что со временем на вечной стоянке в бухте появится и пассажирское судно… — поделился своими надеждами капитан Нордино. — С детства хотелось пожить на настоящем судне, а не на этом катерке.

Только теперь Канарис вспомнил о корветтен-капитане Марктобе, давно мечтавшем основать некий островной поселок германских моряков. Вот кого следовало послать на переговоры к дону капитану, вот кто сумел бы оценить планы чилийца!

— Однако мы отклонились от сути разговора, ради которого я прибыл на «Темуко». Мой командир откажется воспринимать причину столь затянувшихся переговоров.

Они выпили по рюмке коньяку, выкурили по сигаре — и сошлись на том, что капитан «Темуко» уводит свою «грозу морей» в бухту, к причалу родного поселка, и забывает о встрече с крейсером, а командир крейсера отказывается от захода в бухту, чтобы не лишать спокойствия обитателей поселка.

— Так вы не пригласите меня на крейсер? — прищурился дон капитан. — Хотя бы из гостеприимства.

— Военные суда созданы не для демонстрации радушия, — напомнил ему Канарис. — К тому же я опасаюсь, что, выслушав ваши требования о сдаче, мой командир не только не отпустит вас, но и потребует сдачи команды катера.

Канарис не был уверен, что капитан Нордино поверил в возможность такого исхода его визита, но прощание выдалось сухим и даже несколько жестковатым.

Выслушав доклад Канариса после его возвращения с «Темуко», фон Келлер проводил взглядом уходившую в глубину бухты-фиорда сторожевую шхуну, затем, воспрянув духом, прямо у трапа объявил обер-лейтенанту благодарность и сразу же велел зайти к нему в командирскую рубку

18

Прежде чем спуститься по трапу в командный кубрик, Канарис взглянул на гряду зеленовато-рыжих холмов, открывающихся сразу же за береговой линией ближайшего островка. Здесь, за пятидесятой параллелью, природа теряла свою антарктическую суровость, и на прибрежных склонах появлялись приземистые сосны, обрамленные каменистыми лугами сочной темно-зеленой травы.

«А что, — вдруг подумалось обер-лейтенанту, — возможно, фантазер-романтик Марктоб и в самом деле прав: поставить крейсер на прикол в одной из бухт, превратив его в бронированный плавучий отель, затем построить на берегу некое подобие форта и таким образом сотворить своеобразное крейсерско-фортовое поселение, которое стало бы пристанищем будущих германских рыбаков и охотников. В этом что-то есть. Во всяком случае, дону капитану это понравилось бы…»

— Это верно, что вы были советником и помощником командира крейсера «Бремен» во время его дипломатических переговоров с правительственными чиновниками Венесуэлы и Колумбии? — спросил фон Келлер, как только Канарис вновь предстал перед ним.

— Так точно, господин фрегаттен-капитан. Среди прочего, мне в каком-то роде приходилось прибегать и к дипломатии. Миссия эта была не из легких, но что поделаешь?

Фон Келлер предложил Канарису кресло, сам тоже уселся за стол и заглянул в раскрытую папку.

— Следует полагать, что вы и в самом деле проявили некий талант дипломата, если командир отметил этот факт в вашей аттестационной характеристике, записав, что хорошая военная подготовка и умение ладить с людьми дополнялись вашей личной скромностью, послушанием и вежливостью, а главное, что президент Венесуэлы наградил вас орденом Боливара V степени.

— В начале наших переговоров президент заподозрил меня в шпионаже и чуть было не отдал в руки своих костоправов-контрразведчиков, но затем так расчувствовался, что удостоил самой почетной награды своей страны, — сдержанно объяснил Канарис. — Будем считать это делом случая.

— Причем в обоих случаях президент оказался прав, — едва заметно ухмыльнулся командир крейсера.

— Если, конечно, не принимать во внимание прихоти сильных мира сего.

— Но, похоже, никакие прихоти не помешали вам создать свою собственную разведывательную сеть… — не глядя на обер-лейтенанта, отбарабанил пальцами фон Келлер. Он понимал, что вторгается в запретную часть биографии своего подчиненного, и в иной ситуации, конечно же, не решился бы затевать с ним подобные разговоры.

— Сначала мне удалось наладить агентурную сеть, а уж потом с ее помощью влиять на умонастроения венесуэльцев и прочих аборигенов, — не стал Канарис лишний раз сотворять ореол таинственности вокруг своего прошлого.

— А затем, уже во время службы на «Дрездене», по настоянию моего предшественника вы лично сумели убедить свергнутого президента Мексики генерала Гуэрта подняться на борт крейсера, чтобы покинуть страну.[56]

— На что он решался крайне неохотно, поскольку еще были силы, на которые он мог опереться. Удержаться у власти он уже вряд ли сумел бы, но потянуть с официальной отставкой, навязать оппозиции вооруженную борьбу за власть…

— То есть, по существу, вы избавили Мексику от полномасштабной гражданской войны.

— Так уж сложились обстоятельства, — скромно признал Канарис, словно бы оправдывался перед командиром крейсера.

— Обстоятельства складываются так, как мы их формируем.

— Может быть, поэтому тогдашний командир германского крейсера считал себя вправе вникать в тонкости политической борьбы, разворачивавшейся в латиноамериканских странах.

— «Германского крейсера», — уловил подтекст его слов фон Келлер. — И как же к этому относились в Берлине?

— Когда как: то с пониманием, то с раздражением.

Фрегаттен-капитан налил ему и себе аргентинского вина, они пригубили его и вновь обменялись заинтригованными взглядами.

— Вице-адмирал фон Шпее уверял меня, что еще в 1908 году, во время службы на «Бремене», вам удалось создать собственную агентурную сеть в Бразилии и Аргентине. Это действительно так?

— В этом перечне вы забыли упомянуть Уругвай.

— Почему же вы не остались в разведке, на которую все это время работали? Понимаете, к чему я клоню?

— Это не я на разведку, это разведка работала на меня, — улыбнулся Канарис покровительственной улыбкой босса венесуэльского наркокартеля.

Командир крейсера недоверчиво повел подбородком и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. Это он, фон Келлер, мог позволять себе изводить собеседника длительными паузами после каждой сказанной фразы; что же касается недомолвок и пауз других, то они раздражали барона, как способно раздражать всякое проявление простаковатости или откровенного неуважения.