Знак Сокола - Дмитрий Хван

Ангарский вопрос на переговорах не обсуждался вовсе, и каждая из сторон имела на то свои причины - московиты, что естественно, не желали признавать их ровней, годящейся даже для упоминания в договоре. А шведы же попросту не имели о них ни малейшего представления.

Никита Самойлович Бельский, в результате Новгородского мира лишившийся перновского воеводства, был отозван в Феллин.

Скандинавский полуостров, провинция Бохуслен. Местность близ Гётеборга. Март 1645.

Шторм, разметавший корабли в тот проклятый день, Новиков запомнил навсегда. Плавание на деревянных лоханях этого века, тяжёлых и неповоротливых, было сущим испытанием нервной системы. А с какой любовью и добрым словом Василий вспоминал свой БДК! Здесь же даже среднее волнение на море казалось уроженцу Североморска опасным для жизни. То счастливое утро, когда он проснулся после страшной ночи при абсолютно спокойном море, которое будто извиняясь перед людьми, послало ещё и попутный ветерок, было вскоре омрачено пропажей остальных кораблей каравана. Ни одного из них на горизонте не наблюдалось. Капитан корабля Ханс Йенсен сообщил ангарскому офицеру, что ничего страшного не произошло, просто 'Хуртиг' отнесло на запад и теперь им просто предстоит добавить к путешествию ещё пару дней. Однако вскоре выяснилось, что в корпусе корабля появились течи. В ходе аврала тогда вроде бы удалось их заделать, но через некоторое время течи появились вновь, чем весьма озадачили капитана Йенсена. Скалистые берега юго-запада Скандинавии показались на второй день пути. Датчанин направил корабль к берегам, намереваясь посадить корабль на мель, если не удастся причалить.

- До Христианзунда дойдём, с помощью Господа, а там на ремонт и встанем, - пробормотал боцман Бьёрн, осеняя себя крестом.

Никто из ангарцев, конечно же, его не понял. К счастью для Новикова, его ребята не унывали - отряд его состоял большей частью из молодых русичей, которые вполне сносно переносили тяготы морского похода. Нескольким марийцам и тунгусам было гораздо сложнее, но и они держались молодцом. Из первоангарцев, кроме Василия, было ещё четыре человека, в том числе начальник медицинской службы батальона пятидесятидвухлетний Владимир Екишев, врач из Мурманска.

К вечеру прилично набравший забортной воды 'Хуртиг' всё же был посажен на песчаную отмель. И уже через некоторое время появились баркасы и лодки местных рыбаков. Первыми на берег переправились ангарцы. Престарелый полковник Миккельсен, начальник небольшого гарнизона Христианзунда, взглянув на бумаги своих гостей, немедленно обещал им помочь. И уже на следующее утро отряд Сазонова погрузился на корабль с грузом солонины, уходивший к Гётеборгу. Его капитан, толстяк, назвавшийся Олафом, часто и внимательно посматривал на ангарцев, будто хотел что-то сказать, но каждый раз сдерживал себя. Только на внутреннем рейде Гётеборга, когда корабль, благодаря умелому лоцману, проходил меж подводных и надводных камней, скальных нагромождений и небольших пустынных островков, поросших клочкообразной травой и мхом.

- Слушай, друг! - обратился таки капитан Ибсен к старшему среди показавшимся ему знакомыми людей, которых он вёз. - Знавал ли ты так же одетых славных мужчин, что я вёз до Ютландии несколько лет назад? Карпи... - поскрёб лоб Олаф, вспоминая имя того человека.

Однако Сазонов с сожалением развёл руки, давая понять норвежцу, что совершенно не понимает его. Толстяк же для себя вопрос определённо решил и, хлопнув себя по лбу, он с улыбкой указал на Новикова, а затем на его людей толстым, как сарделька, указательным пальцем с грязным ногтём и что-то проговорил, после чего взошёл обратно на мостик, довольный собой.

Корабль между тем всё дальше входил в шхеры Гётеборга, убрав большую часть парусов. Острова становились всё больше, на них появлялись деревья, а то и неказистые домики рыбаков. Частенько 'Круглобокий Олаф' проплывал мимо лодок хозяев этих домишек, над которыми кружили вечно голодные чайки. Искусный лоцман таки привёл судно в гавань, встав на якорь близ портовых причалов. Вскоре подвалили баркасы, и началась выгрузка ангарского отряда. Когда же стрелки оккупировали часть причала, а Сазонов уже хотел найти кого-либо, чтобы отдать бумаги, к ним приблизились несколько датчан. Все они и возглавлявший их офицер, резко контрастировали с теми, кого Новиков видел в Христианзунде - эти вояки явно побывали недавно в переделке. Помятая, вся в отметинах, кираса офицера и рука на перевязи, в набухшей от крови повязке говорили об этом лучше всяких слов. Заросшее щетиной лицо казалось порядком измождённым, но его взгляд, холодный, пронизывающий насквозь, буравивший ангарцев из-под широкополой шляпы, утверждал его владельца решительным человеком. К сожалению, разговор снова не сложился, покуда Василий не передал офицеру Регнеру Торбенсону документы. Датчанин попробовал было перейти на немецкий, но и этот язык не помог установлению контакта. Среди ангарцев знатоков немецкого так же не нашлось. Коротко кивнув, после того, как бумаги были им прочитаны, Регнер махнул здоровой рукой в кожаной перчатке, схожей с милицейской крагой, указав гостям направление движения.

- Стро-о-ойсь! - разнеслось над причалом - это лейтенанты мигом подали стрелкам нужную команду.

И хотя среди портового гомона она не особенно была слышна, Торбенсон тут же обернулся. Его лицо показало интерес Регнера к тому, как ловко наёмники похватали свои сумки и оружие, разобрали большие ящики с ручками, да встали в походную колонну, ожидая приказа к маршу. Он одобрительно покачал головой. Определённо, это хорошие наёмники, а иначе зачем бы королю собственноручно писать о них, думал тогда Торбенсон. Его солдаты, державшие в руках тяжёлые шпаги, раздвигали толпу, таращившуюся на ангарцев и мешавшую свободному проходу. Вскоре колонна ушла прочь и постепенно портовые звуки замолкали, уступая место городскому шуму. Навстречу отряду стали попадаться местные жители, практически не обращавшие на них никакого внимания, разве что иная молодуха кинет оценивающий взгляд или старик-швед недобро зыркнет из-под колючих бровей. В селении Регнер нашёл для ангарцев несколько повозок с ездовыми, а сам, как и сопровождавшие его воины оседлали коней, оставленных загодя в одном из дворов. Но прежде чем покинуть это место, медик Екишев жестами настоял на том, чтобы датчанин дал ему осмотреть руку. Неожиданно в первую очередь для себя, Торбенсон согласился. Промыв раствором пенициллина уже начавшую гноиться и источать крайне неприятный запах рану, мурманчанин с некоторой осторожностью достал из сумки футляр. Шприц не испугал скандинава, который с уважением смотрел на действия медика, впрыскивающего пенициллин в края раны. После этого Владимир Михайлович наложил чистую повязку, с брезгливостью выбросив прежние грязные лоскуты. Поблагодарив лекаря наёмников, дан приказал выезжать на дорогу, тянущуюся вдоль домов и уходящую в широкую просеку. Оставляя жилые постройки в стороне, колонна проследовала на север, огибая тянущуюся вдоль небольшой реки каменную гряду, поросшую лесом. Через пару часов, отряд вышел на открытое место, и взору ангарцев открылась картина укреплений Гётеборга. Город был взят и, по всей видимости, произошло это совсем недавно. Проезжая мимо полей, окружавших невысокие холмы, на которых стояли крепость и два бастиона, ангарцы видели все те мерзости, что принесла в этот край война. Ни одного более-менее целого крестьянского дома в округе не наблюдалось, однако хмурые, одетые в рваньё крестьяне уже копошились возле своих пострадавших жилищ. А буквально в нескольких десятках метров от них, в придорожной канаве, были навалены гниющие трупы, скалящиеся обезображенными лицами на проезжающих мимо людей. Уже и не разобраться было, кто там лежит - шведские ли воины, датские, или крестьяне, погибшие ни за что. А валялись эти тела ещё с осени, только недавно появившись из-под снега. Да и на полях там и сям были разбросаны бугорки - трупы погибших, а вот от мёртвых лошадей зачастую оставались лишь костяки - мясо срезалось подчистую. Воздух был наполнен тяжёлым смрадом разлагающейся плоти, лишь в редкие минуты дуновения ветра со стороны моря становилось немного легче. Тем временем повозки приблизились к одному из бастионов настолько, что ангарцы могли рассмотреть его. Тут явно не обошлось без подрыва порохового заряда - часть стены укрепления просела и завалилась внутрь, виднелись закопчённые от бушевавшего огня внутренности постройки.

Регнер Торбенсон вёл отряд наёмников к Тролльхэттену, месту сбора одной из частей войска, что должно было поддержать выступление норвежской армии в Скараборг. Поначалу весьма недовольный приказом сопровождать их, сейчас он благодарил Бога за то, что он встретил этих людей. Ведь один из них спас не только его руку, но и жизнь. Регнер знал, что случилось бы с его раной дальше, и внутренне содрогался от одной такой мысли. Теперь же рука его не беспокоила, боли ушли, спал жар, а лекарь ещё несколько раз звал его для того, чтобы вонзить близ края раны тончайшую иглу. К тому же он накладывал повязку искусней всех лекарей, что успел повидать рейтарский капитан. А встречал он их немало. Капитан чувствовал облегчение и надежду на скорое излечение. Ему теперь хотелось отплатить им той же монетой.