Имперская жена - Лика Семенова

платья. Выложила камни на пятнистую грудь и застежка сцепилась на ее шее. Индат обернулась:

— Как же тяжело, госпожа!

Я лишь кивнула — неприятная вещь, несмотря на всю свою красоту. Но Индат, похоже, не разделяла этого мнения. Она вытаращилась в зеркало и не могла оторвать глаз. А я наблюдала, как меняется ее лицо. Она то и дело облизывала губы, касалась камней кончиками пальцев. Ее веки отяжелели, глаза будто подернулись поволокой. Она покачивалась перед большим зеркалом туда-сюда, и это выглядело странно.

Я окликнула:

— Индат! Что с тобой?

Она рассеянно обернулась:

— Ничего, госпожа. Очень красиво… Такая приятная тяжесть…

Она вновь уткнулась в зеркало, снова покачивалась, касалась камней кончиками пальцев. Касалась собственной кожи, чертила невидимые узоры. Теперь что-то мурлыкала себе под нос. Я поднялась из кресла, подошла. Ее кожа покрылась тонкой испариной и будто мерцала, глаза казались бессмысленными, а пальцы так и шарили по телу.

Я схватила ее за руку:

— Ты что-то выпила из бара?

Она подняла на меня мутный взгляд:

— Нет, госпожа. Что вы!

Я тряхнула ее:

— Да что с тобой?

Она сглотнула, снова облизала губы:

— Это блаженство, да? Быть с любимым мужчиной? Расскажите мне все. Ведь, может, я никогда этого не узнаю.

Я смотрела на нее с ужасом. Заметила, как под серым платьем торчали затвердевшие соски. Я готова была поклясться, что ею овладело возбуждение.

— Индат, выпей сиоловой воды. И снимай камни.

Она вновь коснулась колье:

— Можно, еще немножко?

— Снимай!

Она нехотя подчинилась, убрала украшение в футляр. Но какое-то время все еще стояла у зеркала. Просто смотрела. Потом будто очнулась, взглянула на меня:

— Простите, госпожа, не знаю, что на меня нашло. Никогда такого не было. Аж все закрутило вот здесь, — она указала на живот. — Я вспомнила Перкана… как он целовал меня… Я бы все отдала, чтобы он оказался здесь.

Она налила воды, залпом осушила стакан:

— Теперь все прошло.

— Ты уверена?

Она кивнула и смущенно улыбнулась:

— Да. Простите меня, сама не понимаю…

Я кивнула на футляр:

— Надень еще раз.

Индат нахмурилась:

— Зачем?

— Просто надень.

Она пожала плечами и выполнила просьбу. Не без удовольствия.

Через какое-то время все вернулось. Взгляд Индат потяжелел, она снова облизывала губы и казалась захмелевшей.

А мне стало легче и, наконец, понятнее. Управляющий сам принес мне это колье и велел надеть, утверждая, что это желание моего мужа… Как же подло… И как же просто в этом случае задавать великодушные вопросы, точно зная ответ! Вот почему его так заботило, почему я не ношу его подарки! Организм Индат гораздо восприимчивее моего, вот почему на нее подействовало настолько явно.

Но я не знала толком, что именно искать. Разложила украшение на кровати, под лучами светильников, вглядывалась в камни, щупала — ничего подозрительного. Перевернула и внимательно осмотрела обратную сторону. Ничего, за исключением крошечной мигающей синей точки, похожей на излучатель. Инородной точки.

Я повернулась к Индат:

— Найди управляющего, скажи, что я хочу его видеть немедленно.

Та кивнула и тут же выскочила за дверь.

Управляющий явился тут же. Поклонился, сцепив темные пальцы:

— К вашим услугам, моя госпожа.

Я подошла, подняла колье к самому носу полукровки, ткнула в мигающую точку:

— Вы можете мне объяснить, что это, Брастин?

Тот казался растерянным. Коснулся камней:

— Вы позволите?

Я лишь кивнула.

Он долго крутил украшение перед носом, и его лицо серело. Наконец, он поднял голову:

— Полагаю, я должен показать это господину. Он как раз дома.

Я даже улыбнулась:

— Непременно покажи. Его светлость наверняка достоверно знает, что это.

Он должен знать, что я все понимаю. Обязательно должен.

Мой муж не заставил себя ждать. Он был бледен, брови сведены к переносице. Он сжимал в руке злосчастный футляр. Остановился прямо передо мной и покачал головой:

— Сейя, клянусь, я не имею к этому отношения. Теперь я и сам унижен.

Я подняла глаза:

— Я не ждала другого ответа.

— Поверь мне.

Я смотрела в его глаза, и внутри закипала такая ярость, такая обида…

— Вы все одинаковые. Ты ничем не отличаешься от своего ужасного отца!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он лишь покачал головой, показал мне футляр:

— Он приходил лишь один раз, насколько я понимаю? Мой отец?

Я кивнула.

— Он трогал эту вещь? Брал в руки?

Я снова кивнула, но не верила ни единому слову.

Рэй кивнул сам себе:

— Мне все понятно, это в его духе… — Он опустил голову: — Такие вещи он подкладывал моей матери…

Он развернулся и молча вышел.

51

Отец был предельно предсказуем лишь в одном — в распорядке своего дня. В эти часы его вернее всего можно было найти в кабинете, где он просматривал ежедневные отчеты Убер Дека. В одиночестве. Даже Адора в это время не допускалась и караулила за дверью. Отец всегда держал домашние финансы в кулаке, достоверно знал, куда была потрачена каждая четверть геллера. Многие называли это жадностью, он же именовал необходимой практичностью, потому что «без малого никогда не будет целого». Я всегда подозревал, что об истинном размере его состояния не осведомлен даже Убер Дек. И я мог лишь предположить, насколько взбесили отца мои траты на собственную жену.

Я пересек малую приемную предваряющую кабинет, но Адора, стоящая прямо перед запертой дверью, не сдвинулась с места, замерла, поклонившись:

— Ваша светлость…

Она замерзла. Кожа покрылась мурашками, крашенные соски призывно торчали едва ли не в потолок. Я не разделял вкусы отца. То, что все время перед глазами, просто перестаешь замечать. Но ему, как ни странно, не надоедало. Впрочем, как и дяде Таю. Здесь отец оказывался так же настораживающе последователен, как и в своем распорядке и прижимистости.

— Дай пройти.

Адора склонилась еще ниже, грудь отвисла:

— Мой господин не велел никого впускать. Я не могу ослушаться, ваша светлость.

— Дай дорогу, рабыня.

Она не пошевелилась, так и стояла согнутой. Я схватил ее за руку, оттолкнул. Адора лишь пискнула, но больше не могла ничем помешать.

Отец сидел за огромным столом, сплошь отделанным перламутром и опаловыми пластинами. Перед ним были разложены счетные бланки, над столешницей мерцала цветная паутина световых таблиц, списков и калькуляций. Он нехотя поднял глаза от формуляров:

— Что ты себе позволяешь, Рэй? Выйди вон.

— Добрый