Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков

В стране царила неразбериха, и на какое-то время прежние запреты пали. В том числе и запрет на критику власти. Бывший сотрудник внешнеполитического ведомства сёгуната Фукути Гэнъитиро приступил к изданию одной из первых японских газет – «Коко симбун» («Мир новостей»). Ему удалось выпустить всего несколько номеров, в которых он, в частности, пророчил, что «клике Сацума-Тёсю» не удастся удержаться у власти. Никогда в истории страны люди с юго-запада не стояли у кормила власти, а потому они обречены и сейчас, – утверждал Фукути. Как и очень многие сторонники сёгуната, он был возмущен: благородный Ёсинобу вернул власть императору, а она оказалась в руках безродных выскочек с юго-запада.

Главного редактора арестовали и поместили в сёгунский замок, где он находился вместе с другими неблагонадежными элементами. Порядок еще не установился, заключенные курили свои трубочки и выпивали. С ними поступали по-революционному: или рубили голову, или отпускали на волю. Фукути повезло и его выпустили. Он пообещал прекратить издание газеты и отдал властям те доски, с которых печатались прошлые выпуски. Такое же требование новое правительство вскоре выдвинуло и по отношению к другим издателям. К осени продолжали свою деятельность только две проправительственные газеты[62]. Имя Фукути осталось в истории, поскольку он оказался первым журналистом, который подвергся репрессиям при новом режиме. Впоследствии его назовут «отцом японской журналистики».

Для сторонников возрождения власти императора в японской истории не существовало периода более «правильного», чем VIII–XII века (эпохи Нара и Хэйан). Это время было достаточно нестабильным, дворцовые заговоры следовали один за другим (это в особенности верно для VIII в., когда большинство правителей были женщинами, выбираемыми в качестве компромиссных фигур), к IX веку род Фудзивара уже начинал подминать под себя императоров. Но для поборников монархии важнее было другое: согласно тогдашнему законодательству, император являлся главной фигурой управленческого процесса, а чиновники являлись лишь передаточными механизмами для исполнения высочайшей воли. Поэтому решили «восстановить» название главного управленческого органа того времени: Палату большого государственного совета (Дадзёкан). Дадзёкан существовал при императорском дворе и во времена Токугава, но никакими реальными полномочиями не обладал.

Хотя название Дадзёкан было старым, его внутренняя структура сильно отличалась от древних установлений. Достаточно сказать, что в его составе были представлены три ветви власти: законодательная (Гисэйкан), исполнительная (Гёсэйкан) и судебная (Кэйхокан). Сама идея о разделении ветвей власти была заимствована из Америки. В то время многие наивно полагали, что Америка может послужить моделью для политического устройства Японии. Надо ли говорить, что они глубоко ошибались. Так, известный обществовед Като Хироюки (1838–1918) совершенно серьезно утверждал об органическом сходстве Японии с Америкой на том лишь основании, что в Америке есть правительства штатов, а в Японии есть князья с их советами старейшин. При таком понимании не стоит удивляться тому, что заимствование разделения властей не было системным. Названия ветвей были, но при этом принцип их независимости в расчет не принимался. Согласно распоряжению о создании Дадзёкан, именно ему принадлежала власть в Поднебесной. Поднебесной, которой управляет наследственный монарх. Идея выборности не находила в Японии достаточного количества сторонников.

Была восстановлена и Палата небесных и земных божеств (Дзингикан), впервые созданная еще в VIII веке. Теперь под ее наблюдением находились все святилища, жрецы и отправляемые ими культы. При этом главным жрецом синто считался сам император. Идеологи нового режима утверждали, что в древности управление осуществлялось с помощью ритуала, что император совмещал в себе распорядительные и жреческие функции (сайсэй итти). А потому и ныне следует устроить жизнь именно таким образом. До осуществления этого идеала оставалось еще далеко, но движение к нему уже началось. В качестве первого шага уже 28 марта было обнародовано распоряжение о запрете отправления в синтоистских святилищах буддийских культов.

Имелось в виду, что стержнем официальной идеологии следует сделать синто. При Токугава такую роль в значительной степени обеспечивал буддизм. Все японцы без исключения находились в его власти, поскольку буддийским монахам удалось монополизировать отправление похоронного ритуала. Буддийские храмы выполняли и роль передового отряда борьбы с христианством. Отправляясь в путешествие, нужно было получить справку из храма, что ты не являешься адептом этого «ужасного» вероучения. Именно монахи составляли списки жителей, храмы являлись разновидностью государственных учреждений.

Теперь людям сказали, что нужно относиться к иностранцам (прежде всего европейцам) терпимо, хотя запрет на принятие христианства по-прежнему сохранялся. Именно христианство рассматривалось как наиболее опасный элемент, который грозит размыванием духовных основ. Все европейцы, с которыми имели дело японцы, были христианами. Что можно было противопоставить христианству? Ответ напрашивался сам собой: свою религию.

Однако что это такое – своя религия? Японцы традиционно жили в условиях «двоеверия». Посещение синтоистского святилища отнюдь не противоречило посещению буддийского храма. Похороны справлялись согласно буддийскому ритуалу трупосожжения, но праздники весны и урожая проводились в соответствии с традициями синто. Ребенок являлся синтоистом по рождению, но, состарившись, умирал буддистом. Синтоистские божества считались аватарами (ипостасями) будд и бодхисаттв. В связи с этим во многих синтоистских святилищах находились буддийские изображения, а в буддийских храмах – синтоистские кумирни. За многие века буддизм и синто слились настолько крепко, что наличие статуи Будды в синтоистском святилище казалось делом самым обычным. Соединение буддизма и синто в одном комплексе «работало» и применительно к самим государям. При восшествии на трон они исполняли синтоистский обряд Дайдзёсай и после этого отправляли синтоистские ритуалы, направленные на повышение плодородия и обеспечение мирной жизни страны. Однако для всех них наставал день, когда они отрекались от престола и принимали постриг, заканчивая свою жизнь буддийскими монахами.

Буддизм и синто переплелись так прочно, что сама постановка вопроса о религиозной принадлежности казалась «среднему» японцу абсурдом. Тем не менее с воцарением Мэйдзи началась работа по «воспитанию» населения в духе синто. А для этого следовало прежде всего «отделить» синто от буддизма. Ксенофобский потенциал японского общества был направлен и в сторону буддизма, усвоение которого началось еще в VI веке. Поскольку сутры были известны японцам по китайским переводам, то и сам буддизм стал рассматриваться как иноземное учение. Буддизм – вероучение интернациональное, а правящей элите требовалось сконструировать японскую нацию, то есть выработать такие национальные свойства, которые выделяют японцев среди всех остальных народов. Еще одна причина, почему буддизм оказался не люб новому правительству, заключалась в том, что все его наиболее влиятельные на тот момент школы были тесно связаны с сёгунатом. Что до синто, то он в идеологии сёгуната существенной роли не играл.