Страж фараона - Михаил Ахманов

Мог ли он рассказать об этом Усерхету? Объяснить, что колесницы для него – игрушки, ибо в грядущих веках их сменят железные твари, чья пасть извергает огонь, а шкура неуязвима для стрел и копий?.. Но вряд ли кто-нибудь в Черной Земле поверит в такие чудеса… разве что друг Инени…

Громыхающие повозки надвигались; он уже различал лица колесничих и дротики в их руках. Двести локтей, сто, пятьдесят… Когда осталось двадцать, Усерхет вскинул вверх свой боевой топор, и два огромных дерева по обе стороны дороги рухнули на лошадиные спины. Дальнейшее происходило как во сне: резкие слова команды, слитное и звонкое щелканье тетив, плечи лучников, которые разом то напрягались, то расслаблялись, и свист таранивших воздух стрел. Они взмывали в небо хищной стаей и, замерев на мгновение, падали вниз – туда, где за баррикадой из стволов, ветвей и листьев, что-то ворочалось, стонало и вопило на разные голоса. Зеленый полог был плотным, и Семен видел лишь головы четырех лошадей, умерших почти мгновенно с переломленными хребтами – кровавую пену на их губах, выкаченные глаза, оскаленные в агонии зубы.

– Дурак Хуфтор, – послышался голос Усерхета. Затем он подал команду лучникам: – Вперед! Добейте их кинжалами! Рук не рубить, это вам не шаси[32]!

Вслед за военачальником, подпираемый сзади телохранителями, Семен обогнул поваленные деревья. Дорога за ними на протяжении двухсот локтей была завалена телами мертвых и умирающих, а также колесами и обломками колесниц, среди которых бились и пронзительно ржали лошади. В этом хаосе уже мелькали фигуры стрелков, вышедших слева и справа из леса; кто останавливался на обочине и натягивал лук, выискивая цели, кто лез с кинжалом в самую гущу, колоть и добивать. Вид был печальный, а кроме того, имелось в нем что-то несообразное – что именно, Семен сообразил не сразу.

– Нет мира в Датском королевстве… – пробормотал он на русском, и Усерхет, то ли не разобрав, то ли услышав что-то свое, откликнулся:

– Вот и я говорю: дурак Хуфтор!

Но странность зрелища уже была ясна Семену. Вместе с осознанием явился страх – он побледнел, схватил руку Усерхета, стиснул.

– Не такой уж и дурак, клянусь пеленами Осириса! Ну-ка, труби отбой! Собирай воинов, и – к дворцу!

– Зачем?

– Затем, что здесь пятьдесят колесниц, и нет ни Хуфтора, ни Хоремджета! Где они? И где их люди? Еще пятьсот солдат! Сообразил?

– Но в колесницах ко дворцу не подобраться… – начал Усерхет и вдруг стукнул кулаком о нагрудник: – Чтоб мне попасть в красные лапы Сетха! Нас провели! Ложная атака! Здесь! Полсотни колесниц! А остальных он повел в пешем строю!

– Вот именно, – подтвердил Семен. – Каша – отдельно, масло – отдельно.

Он повернулся, махнул телохранителям и, вскинув на плечо топор, зашагал к копейщикам Хорати.

– Бунтовщики во дворце! Бегом! За мной!

Хорати, младший офицерский чин, привык не рассуждать – повиноваться. Вскинув жезл с вымпелом, он выкрикнул:

– Щиты за спину, копья на плечо! За господином, менфит! Шевелитесь, бегемоты беременные! Вперед!

Свернув на Царскую Дорогу, Семен бросился к пилонам у входа в парк. Сфинксы с застывшими в полуулыбке лицами взирали на него с обочин, вдалеке, за каналом Монта, по-прежнему слышался смутный гул, а позади скрипели ремни, топали ноги, и воздух со свистом вырывался из сотни глоток. Солнце стояло почти в зените, и жара усилилась – не то что бегать, ходить казалось пыткой. Пот струился по его лицу, каждый вдох наполнял легкие вязкой тягучей субстанцией, в которой будто не имелось кислорода, а один горячий пар; секира, как живая, подпрыгивала на плече, и крюк царапал кожу. Но это были мелочи – в сравнении с тем, что ожидало впереди.

Проклятье! Его облапошили! Провели, как щенка! Конечно, он человек не военный, всего лишь отставной сержант, но логика – она и в Африке логика! Мог бы сообразить, что колесничие тоже люди, и коль им не заехать в лес, способны и на своих двоих передвигаться… Даже бегом! Сейчас они, пожалуй, во дворце, и с ними – Хоремджет… бьются с воинами Хенеб-ка… Сколько их, телохранителей? Вроде бы сотня или сто двадцать… у Хоремджета четырехкратное превосходство… возьмет заложников, и конец!

При мысли о заложниках Семен стиснул зубы и застонал. Брат, Меруити! Впрочем, Сенмута убьют, а вот царицу… Царица для Хоремджета важней пер’о; при малолетнем фараоне он – министр, ну а с царицей – сам фараон! Спаси и сохрани, Исида! Или Хатор? Кому молиться, кого просить?

Воздух под деревьями парка был чуть прохладнее, но облегчения не принес – на широкой дворцовой лестнице валялись трупы, утыканные стрелами, белый камень ступеней обагряла кровь, и почти на всех телах были одежды царской охраны, белые в синюю полоску. Видно, лучники сняли их залпом, когда десяток сэтэп-са вылез из-под защиты колонн и стен… Значит, вход они не удержали, мелькнуло у Семена в голове. Не прекращая бега, он попытался прислушаться, но уловил лишь одно: дворец гудит, как растревоженный улей.

Он был здесь только один раз, в свите казначея Нехси, во время царского приема, но помнилось, что за входом – крытый перистиль, а дальше – зал приемов с мощными, подпирающими свод колоннами. Дворец был огромен, и у него наверняка имелись другие входы и выходы, сулившие возможность обойти врагов. Не желая снова наделать ошибок, Семен остановился у лестницы, велел солдатам отдышаться и подозвал к себе Хорати.

– Пошлешь по двадцать воинов туда и туда, – он кивнул налево и направо. – Пусть разыщут другие входы и ударят в тыл противнику. Сам бери десяток и оставайся здесь. Когда подойдет Усерхет со стрелками, направь его за мной и передай, чтобы поторапливался. Ясно?

– Да, господин.

Хорати повернулся к воинам и начал зычно выкликать своих теп-меджет, отдавая краткие приказы. Семен встал в строй, довольно хмыкнул, заметив, что с одной стороны у него Ако с Техенной, а с другой – Шедау и Тотнахт, и поднял вверх топор.

– Вперед, пантеры! Львиноголовая с нами!

– Сохмет! – взревели десятки голосов. – Сохмет, Сохмет!

Слитный топот, удары соприкоснувшихся на миг щитов, выкрики десятников… Они взбежали по лестнице и ворвались сквозь широкий проход в перистиль. Там, встревоженные шумом, уже сгрудились люди Хоремджета, тридцать или сорок солдат с секирами и дротиками – то ли охрана, не поспевшая к выходу, то ли бойцы, примчавшиеся из залов и комнат просторного дворца. Встать в шеренгу они не успели, но медлить не собирались: сверкнули в полете дротики, два щита сдвинулись перед Семеном, один из его солдат вскрикнул, другой выругался, третий рухнул на пол. В следующий миг копьеносцы обрушились на противника, прижали к стене и принялись колоть – молча, быстро, сосредоточенно, будто погонщики быков, что тыкают скотину палкой под ребро. Чей-то череп треснул под секирой Семена и разлетелся кровавыми брызгами, крюк вспорол кому-то грудь; он оттолкнул умирающего воина и очутился перед сорванными с петель дверьми зала приемов. За ними, в огромном чертоге, кружились среди колонн, обломков мебели и изваяний сэтэп-са, похожие на бело-синих ос, и воины Хоремджета в коричневых туниках. Колесничих было много, много больше, чем телохранителей, и они постепенно оттесняли стражей дворца к ведущей на галерею лестнице. На верхних ее ступенях стоял Хенеб-ка с десятком своих бойцов и глядел вниз с видом героя, готового к битве и славной смерти.

– Дорогу, хуну неферу! Менфит пришли! – поднялся рык среди копьеносцев. – Дорогу, шакалы! Протухшее мясо! Жабы из Дельты! Сохмет! Сохмет!

Они хлынули в зал, растягиваясь в цепочку, бросая копья и выхватывая секиры – тут, в тесноте, где сгрудились сотен пять сражавшихся, топор и кинжал были надежней копья. Семен шагнул вперед, сбил с ног человека, склонившегося над раненым телохранителем, услышал, как тот вскрикнул под чьим-то ударом, и врезался в толпу рубивших друг друга бойцов. Его секира, описав широкий полукруг, сшибла двоих и с лязгом грохнула о цоколь статуи Анубиса; фонтаном брызнули каменные осколки, кто-то завопил, увидев перед лицом остроконечное навершие, потом умолк, когда трехгранный стержень вонзился ему между ухом и глазом. Семен перепрыгнул через упавших и сделал несколько шагов, размахивая топором, отбивая удары вражеских секир и чувствуя душный мерзкий запах крови. Пол скользил под ногами, его покачивало от своих и чужих ударов, но, отклоняясь влево, он упирался в твердое плечо Тотнахта, а вправо – в край щита в руке Ако. Четыре его воина все еще держались рядом, не отставали ни на шаг, но остальные исчезли в плотной толпе, и только крики, лязг и вой отмечали то место, где менфит-пантера сражался с тремя-четырьмя врагами.

Слишком их много, понял Семен, добравшись до середины зала. Колесничие одолевали, старались пробиться на галерею, к верхним покоям дворца, и бой шел уже на лестнице, где Хенеб-ка оборонялся с остатками царской охраны. Среди них был кто-то еще, какие-то люди в богатых одеяниях – может быть, вельможи или слуги Хатшепсут, взявшиеся за мечи и топоры. Они рубили и кололи, убивали и падали под ударами, и Семену вдруг показалось, что там мелькает стройная фигура брата, а перед ним – в доспехах, с поднятой секирой – маячит Хоремджет. Этот миг тянулся и тянулся, наполняя душу ужасом; сейчас топор опустится, и…