В глуби веков - Любовь Воронкова

Согдийские войска рассеялись. Многие потеряли надежду на победу и сдались Македонянину. А он, Оксиарт, решил, что ему тоже нечего делать там с его ничтожными силами. Однако к Македонянину не пойдет, отсидится здесь, на Скале. Если нет сил защитить свою землю, так хоть не помогать врагу!

Печальные вести для Согдианы…

Но в доме сразу стало шумно, оживленно. Вернулся Оксиарт, господин дома, вернулись и его трое сыновей. Мать подняла на ноги и слуг и родственниц, чтобы достойно встретить и накормить гостей, собравшихся у нее. Грустно, конечно, что Спитамен опять вынужден бежать в пустыню. Но ведь уйдут же когда-нибудь македоняне! И спустится же когда-нибудь семья Оксиарта со Скалы, и опять они все будут жить, как жили.

Но, притаившись за толстой занавесью, госпожа услышала, о чем говорят мужчины, собравшись вокруг очага. Это были совсем другие разговоры.

— Македонянин не уйдет, — говорил Оксиарт, — он никогда не оставляет в тылу у себя непобежденных. Даже за ничтожной горстью разбойников он лезет в горы, если они не сдаются.

— Не думаешь ли и ты сдаться, Оксиарт? — подозрительно спросил один из бактрийских властителей, приехавший с ним вместе.

— Я не думаю сдаваться, — ответил Оксиарт, — и я не сдамся. Я не предам Спитамена. Я не предам свою родину!

Одобрительные голоса загудели кругом.

— Выждем время — и снова в битву!

— Пусть-ка он попробует достать нас здесь.

— Если только не узнает тайной дороги…

— Среди нас нет предателей.

— Да ведь и не только мы сидим на Скале, — сказал Оксиарт, словно оправдываясь, — многие укрылись на Сизиматре и на Артимазе тоже. И Хориен ушел на свою Скалу. Когда будет надо, все спустимся. У нас немало наберется войска. А пока — что ж, переждем.

— Только бы Спитамен остался жив!..

Это сказал старший сын Оксиарта, который сидел, мрачно нахмурив длинные брови.

Все поглядели на него.

— Что ты хочешь сказать? Ведь он ушел от македонян!

— Но я видел, как он уходил с массагетами.

— А как он уходил?

— Нехорошо уходил. Как пленник.

Наступило молчание. Никому не приходила в голову такая мысль, а ведь это могло случиться. Массагеты могли прийти в ярость из-за того, что у них погибло так много людей, а добыча оказалась ничтожной.

— Будем надеяться, что это не так, — заговорили снова. — Спитамен у них не один раз скрывался.

— Будем надеяться. А если с ним случится недоброе — конец. Другого вождя у нас нет.

Мужчины снова замолчали, задумались. Но каждый знал, что все они думают об одном и том же: их вождь Спитамен не нашел верной поддержки у своих сородичей, у своих друзей… и у них самих. Это было тяжело сознавать, но это было так.

В дальних покоях большого дома, на женской половине, обсуждались новости, принесенные кормилицей Рокшанек. Кормилица уже успела повидаться со многими воинами, пришедшими с Оксиартом, — среди них у нее были и братья, и племянники, и даже внуки. С красными пятнами на смуглом лице, она торопилась выложить все, что узнала. Рассказала, как там сражались и как полководец Кен разбил их; как союзники-массагеты вдруг обратились врагами и начали грабить бактрийский обоз и бактрийцы потеряли все, что у них было; как бежали от македонян и как успели добраться до Скалы, не показав дороги врагу.

— А еще рассказывают, будто у Спитамена очень красивая жена и она повсюду с ним, бедняжка. Он в сражение — и она тут же. Он в пустыню — и она с ним. Ни дома у нее нет, ни пристанища! А ведь она из семьи персидских царей!

Женщины вздыхали.

— Что за жизнь у нее! Ушла бы куда-нибудь в безопасное место и пережидала бы там, как мы…

— Ушла бы, да ведь не отпускает! — Кормилица возмущенно пожала плечами. — Говорят, любит ее очень, жить без нее не может. А она-то, говорят, уже ненавидеть его стала. Измучилась, Но что сделаешь?

Рокшанек сидела среди подруг, как тихая перепелка, которая дремала над их головой в своей деревянной клетке[*]. Как несчастна эта женщина, жена Спитамена!

— Она счастливая, — прошептала одна из подруг.

Рокшанек вскинула на нее глаза.

— Что ты говоришь? Счастливая?

— Конечно, счастливая. Пусть трудно, пусть бездомно. Зато она — жена Спитамена, сам Спитамен любит ее!

Опять это слово, от которого вздрагивает сердце… Любит!

Рокшанек не любила никого, но знала, что и к ней, как ко всем людям, придет любовь. Но кого полюбит она? Где тот человек, который явится к ней, как сама судьба?

Женихи уже приходили к отцу просить в жены Рокшанек. Каждый раз она со страхом ждала, чем окончатся эти переговоры. Но отец не спешил отдавать дочь, и она каждый раз счастливо переводила дух, словно избавившись от опасности.

А Оксиарт выжидал. Крепкая, цветущая Рокшанек раскрывалась столепестковой розой, и с каждым днем ярче становилась ее светлая красота. Оксиарт хотел себе знатного, очень богатого и очень влиятельного зятя. И он ждал его.

Весна подступала снизу, с долин. Там уже дымились молодой зеленью кустарники у сверкающих источников, бегущих с гор. Но в ущельях Скалы еще лежал снег. Это было хорошо — снег помогал Скале защищать тех, кто укрылся на ее широкой, недоступной вершине.

ГОЛОВА СПИТАМЕНА

Уныло, однообразно скрипели колеса, толстые деревянные круги без спиц. В укрытой овечьими шкурами скифской повозке было душно, пахло мокрой шерстью и дымом степных костров, пропитавшим одежду.

Женщина сидела с безучастным лицом. Около нее приютились дети, их сыновья, их дочь. Спитамен смотрел на жену с глубокой болью в сердце. Он уже давно не слышал ее смеха, не видел ее улыбки; тонкие черты лица ее обострились, светло-карие, когда-то пламенные глаза погасли. Спитамен дотронулся до ее руки. Женщина осталась неподвижной, только в уголках губ появилась морщинка неприязни.

— Постарайся понять меня, — грустно и ласково сказал Спитамен, — ведь я не разбойник, не для грабительства и нечестных дел веду я такую трудную и опасную жизнь. Разве ты этого не знаешь? Я всем сердцем стремился защитить Согдиану от чужеземцев, от рабства. Если бы наши поддержали меня…

— Но они тебя не поддержали, — устало, без всякого выражения сказала женщина.

Она уже слышала эти слова много раз, и у нее больше не было ни сил, ни желания доказывать, что Спитамен обманут и что он уже ничего не добьется. Полководцы Александра разбивают его в каждой битве. Знатные согдийцы и бактрийцы один за другим уходят к македонянам или отсиживаются в горных крепостях, несмотря на свои клятвы и обещания защищать родину. Он остался один. Массагеты? Но что за союзники массагеты? Спитамен не нужен им. Поднять меч против Александра, которого даже персидский царь Дарий не смог задержать! Это безумие. Но что спорить? Спитамен упорно идет к своей гибели — и не может да и не хочет этого понять. Но почему должны погибнуть с ним вместе и она, и дети?

Спитамен знал ее мысли.

— Да, Кен жестоко расправился с нами. Но это еще не значит, что я побежден. Александр прошел по всей Азии, а здесь остановился. Вот уже скоро три года, как я не даю ему свободно дышать. И пока я жив, Александр не узнает покоя и не покорит нашу страну!

— Пока ты жив. Но ты не бессмертен.

— Да. Но ведь и Александр не бессмертен, хотя и называет себя сыном бога. А когда его не станет, македоняне не будут сражаться со мной. Зачем? Их тоже немало погибло от моего меча. Они тотчас повернутся и уйдут в свою страну. А тех, кто не уйдет, я погоню, как стадо овец. Согда не потерпит рабства!

Ироническая усмешка тронула бледные губы жены.

— Ты смеешься! Напрасно. Сейчас народ наш напуган. Но ведь будет победа и на моей стороне! А тогда, тогда ты увидишь, как ободрятся люди, как они дружно возьмутся за оружие. Согда, бактрийцы, скифы — нас же огромное войско! И когда мы объединимся, Македонянин не выдержит. Ведь он не столько силой берет, сколько страхом! А если не будет страха?

— Будет смерть.

Спитамен в отчаянии отвернулся. Осунувшееся лицо, заросшее черной бородой, твердо сжатый рот, запавшие, полные блеска глаза — все говорило о перенесенных страданиях и о непреклонной воле. Он не сложит оружия и не пойдет в рабство к чужеземцам, пока не победит… Или — пока не умрет.

Но если бы не любил он так беспредельно эту женщину, свою жену! Да, он понимает, что она устала скитаться по военным лагерям, по степям скифов, ночевать у костров. Она, дочь персидского вельможи, растит детей в скифской повозке, в глинобитных жилищах, рядом со стойлом верблюда… Она не может больше слышать скрипа этих колес, скифской речи, она не может больше выносить грубой походной пищи…

Спитамен все понимает. Но что ему делать? Оставить ее где-нибудь в тихом, надежном месте? А где оставить? Кто примет жену Спитамена, восставшего против Александра? Нет, пусть будет рядом с ним. Когда он победит…

— Когда мы прогоним македонян, я дам тебе все, что ты пожелаешь! — сказал Спитамен. — Верь мне, это будет так!