Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - Елена Арсеньева

– Элен? – повернулся к ней Диего.

– Что за чепуха?! – воскликнула писательница. – Я ничего не брала!

Вдруг Бланш покачнулась и повалилась на пол.

Жоэль бросился к ней, приподнял ее голову… Оглянулся:

– Она мертва.

Эсмэ хрипло вскрикнул.

– Теперь ясно, что Бланш нам лгала, – с трудом проговорил Беарн, глядя на Эсмэ и мадам Вассерман. – Проклятая статуэтка все время была у нее. – Затем гид повернулся к Диего: – Поищите в ее одежде. Но будьте осторожны! Не держите ее долго в руках, чтобы она не нагревалась!

Лейтенант Малгастадор подошел к бездыханной девушке, быстро обшарил одежду мертвой Бланш – и достал из внутреннего кармана ее серого пиджачка небольшую статуэтку. Перехватил платком и поспешно поставил на край комода – рядом с большой фарфоровой вазой для цветов.

Конечно, это оказалась китайская ваза – все в комнате было выдержано в китайском стиле. Ваза была белая, а на ее округлых боках художник изобразил женщину в синих одеяниях. У нее было прелестное, лукавое лицо, а взгляд, чудилось, устремлен на статуэтку, которая представляла собой мужчину и женщину, слившихся в любовной позе: она стоит на коленях, подняв свои одежды, а он совокупляется с ней, прижавшись сзади.

Алёна тихо ахнула, узнав вазу и статуэтку с картины графа Талле. Вот только пионов недоставало.

В этих двух вещах, стоящих рядом, было что-то удивительно гармоничное. Алёна не знала почему, но вдруг одновременно с восхищением ощутила и тревогу. Наверное, потому, что в них была красота – безусловная, но зловещая.

И писательница тихо вздохнула, чувствуя присутствие тайны, которая объединяла красавицу в синих одеждах – и пару, предававшуюся любви.

Может быть, она узнает эту тайну. А может быть, нет. Но даже если не узнает, не станет огорчаться. В книге жизни много страниц, листать которые смертному небезопасно…

Сказки дальних стран и далеких времен

Так и случилось, как сказала Серебряная Фей. Люди пригоршнями запихивали камушки в рот. И первой была Ай. Только Чжу стоял недвижимо.

– Что же ты не попробуешь волшебного средства? – спросила его Серебряная Фей.

Она вновь стояла рядом с Чжу на земле, но – как чужая. И было видно, как поблекла от слез ее красота.

– Я испробовал другое средство – напиток горя, оно полноводно, как река. Ни испить его, ни осушить, – ответил Чжу. – Одно может утешить меня – возьми и ты камень, рассеивающий призраки, сделайся такой, как все люди, будь только моей – и я позабуду про все. И все прощу!

– Я не сделала зла, которое нуждается в прощении, – покачала головой Фей. – И не стану пробовать зелье. Феникса в клетке не запрешь – она сгорит вместе с ним. Знаю, что в разлуке с тобой мои волосы сделаются подобными высохшей траве, я поникну, как дерево в пору ветров… Но не зря говорят, что ручка Звездного Ковша – Бэйдоу – все время указывает на север, какие бы бури ни бушевали в небесных высях. Видно, пришла нам пора проститься. Вернусь к себе на край Вселенной, смою с одежды дорожную пыль слезами, с попутным ветром пошлю тебе их туман. А не знаешь ли ты, травознай Чжу, как отыскать забвенную траву? Нет ее в отрогах Циньшань, на вершинах Иньшань, в скалах Синшань… Подскажи, не проросла ли она в сердце твоем? Дай ее мне… Ведь мы с тобой теперь – как разбитый яшмовый круг…

– Вот та трава, – послышался голос старой Ай. – Хочешь? Возьми, и все забудешь…

И она подала Деве Фей маленький сосуд с напитком, настоянным на лепестках черно-белых цветов – тех самых, которые дал ей оборотень Цюнни. Сосуд был изготовлен в виде пары, слившейся в любовном объятии, а сделал его несчастный Ло-фу.

Посмотрел гончар на изделие рук своих – и сморщился от отвращения, а Ай усмехнулась. Она хорошо помнила напутствие Цюнни: «Яд из этих цветов будет вечен и вековечен, и чем жарче будет биться рядом с ним человеческое сердце, тем верней будет его действие: верней, сильней и смертоносней!»

Серебряная Фей молча взяла сосуд и спрятала его на груди. А потом вдруг воздела руки, словно пыталась поймать порыв ветра. Ноги ее легко отделились от земли… И такая была вокруг тишина, что замерли в воздухе птицы.

И вдруг грянул с небес ветер! Дома в селении загудели, будто колокола. Отворил ветер двери и вынес оттуда призрачных жен, невест, детей, смел их в стаю, закружил, понес над горами и долинами, чтобы в последний раз посмотрели на них мужья, женихи и матери. Они и смотрели, не в силах вымолвить ни слова. И даже Ай онемела в ту минуту.

В этом вихре каждый из оставшихся на земле разглядел последнюю улыбку, печальный жест, прощальную слезу… Серебряный ветер окутал Фей, наполнил ее одежды и волосы, словно ее творения вернулись к ней и вплелись в ее сияние… А ночь стала еще мрачнее. Потом налетели на небеса стаи волшебных птиц – черных туч, и не стало видно возлюбленной Чжу.

На миг блеснуло что-то в вышине…

Край облака? Или тронутая изморозью Небесная Река?[48] Межзвездная метель? Вихрь лепестков сливы? Взмах прощальный белого рукава? Или крыло белого дракона?

Нет, уже не видно там ничего. Неумолимы небесные выси и так далеки…

А на земле, в покинутом Серебряной Фей селении, таяли роскошные дворцы, истлевали сады, обугливались растения в полях, заботливо взращенные прихотью чародейки… Все становилось прежним, привычным. И, не владея собой, рванулся Чжу к небу – да кто-то крепко схватил его за полы, потянул вниз.

– Неужто ты покинешь нас, Чжу?

Это была старая Ай… девушка Ай… И причитания людей, лишенных света любви, вторили ей. Их голоса и руки держали Чжу так же крепко, как земля держит корни дерева, в то время как крона его тянется к звездам. И если бы открылись ему сейчас лестницы-горы и лестницы-деревья, по которым можно подняться до ложа Серебряной Фей, ноги не в силах были бы оторваться от земли. Только сердце…

Где-то там, в непостижимых странствиях любви, омывался он струями звездных потоков, пил из чаши-лотоса хмельное белое вино, на плечи его опускались легкокрылые руки, а наперегонки с его ногами бежали стремительные ноги, и никто не обгонял в этом состязании, никто не отставал…

Закричал Чжу, надрывая горло, а людям показалось, будто шумит лес:

– Пусть я умру, но если позовешь меня, то и прах мой вспыхнет огнем!

Вытянулся Чжу ввысь, словно пламя свечи, – и в тот же миг ощутил, что тело его стало твердым, руки застыли, ноги вросли в склон горы, а к лицу прикоснулась прохлада небесного свода.

Так на Горе Утренних Облаков появилось новое дерево.

Необычайно высоко оно и красиво, отрадно шумит его листва, благодатна тень его, а запах белых цветов утишает сердечную скорбь – но нелегко добраться до них.

По утрам слетаются к нему облака, забывая свои небесные пути, и кружат вокруг него, пока не расцветит их вечерняя заря. Ночами звезды спускаются к дереву, а самая ясная возлежит иногда на его ветвях. Тогда колышутся его ветви, трепещут листья, содрогается ствол, словно под порывами страстного ветра, а на землю осыпаются белые лепестки. Кто попадет под их «снегопад», изведает счастье вечной любви.

Но знают о том лишь немногие.

Наши дни, Франция

– На самом деле это преступление было совершено дилетантами, – сказал Диего. – Человек с криминальным прошлым среди них только один – Вассерман. Однако он включился в игру только несколько дней назад, когда прилетел во Францию. Все прочее – работа дилетантов. Однако, надо сказать, задатки у них просто невероятные. Далеко способны были бы пойти по преступному пути, если бы не споткнулись о… об элементарную небрежность.

– И самое поразительное, что ее допустил именно Вассерман! – покачал головой Жоэль.

И господа офицеры принялись хохотать, а Алёна им вторила. Смех их был несколько нервным и в то же время усталым, но как прикажете смеяться после того, как раскрыто преступление и все злоумышленники задержаны?

Прошло три часа с тех пор, как гонки по шато Талле закончились чудесным спасением нашей героини и заключением в оковы ее гонителей. Смерть Бланш так подействовала на ее подельников, что на блицдопросах, стремительно и напористо проведенных Диего, Жоэлем и их помощниками из окружной жандармерии, никто из преступников даже не пытался запираться. Казалось, они сами толком не понимали, в какую опасную и поистине смертельную игру заигрались в жажде мгновенного и эффектного обогащения. Осознали только теперь – и ужаснулись. Дольше всех держался Вассерман – ну, ему и светило более тяжкое наказание: за попытку совершения убийства, да еще подданной иностранного государства, – однако в конце концов и он, так сказать, раскололся.

Показания были записаны на видео и запротоколированы, а затем отправлены вместе с преступниками в Оксер, центр департамента. А Диего и Жоэль, прежде чем проследовать туда же, решили отвезти свою боевую подругу домой. И вот сейчас они все трое сидели на заднем сиденье «Мерседеса» окружной жандармерии, который мчался в Мулян, порой взвывая своей сиреной и лихо подмигивая встречным машинам, как бы сообщая, сколь важных персон везет.