Харбинский экспресс - Андрей Орлов

Тут, пожалуй, требуется некоторое отступление.

Глава девятая

ИСТОРИЯ ФИЛЕРА

Происходил род Соповых из Тверской губернии. Отец Клавдия Симеоновича был железнодорожным жандармом и служил в управлении Николаевской дороги. В Максатихе он имел дом — первый на все село, — куда семья перебиралась летом. А после и вовсе стали там жить безвылазно; однако отец бывал лишь наездами.

Однажды маленький Клавик услышал незнакомое слово «нигилист». Произносили его всегда шепотом и с оглядкой. От старших Клавик узнал, что отец как раз и борется с этими самыми нигилистами. И когда всех переловит, тогда и начнется спокойная жизнь. Клавик не знал, кто такие нигилисты. Спрашивал у братьев, да только и те знали немного. В представлении Клавика нигилисты были противными людьми, длинными, похожими на глисту. И какими-то скользкими. Ходили в поддевках и в картузах, брюки в сапоги заправляли, а в карманах носили большие черные револьверы. Этих револьверов Клавик в своих мыслях очень страшился.

Время шло, а «нигилисты» не переводились. Отец по-прежнему бывал редко. Это было нехорошо.

Весной восемьдесят первого[7] стало совсем худо.

Отца теперь они почти совсем не видали. А как-то в сентябре, когда полетели листья с берез, остановилась возле их дома пролетка. Верх по случаю ненастья был поднят. Клавик выглянул в окошко, увидел и сразу понял: казенная. Из пролетки наземь соскочил незнакомый жандармский поручик. Придерживая левой рукой шашку, он взбежал на крыльцо, постучал. Потом толкнул дверь и вошел.

В глубине дома вскрикнула мать. Раздался стеклянный звон.

…Хоронили отца с воинскими почестями. Клавик в иной раз во все глаза бы смотрел — но не теперь. Да и век-то было не разлепить: распухли от слез. После сороковин мать велела Клавику собираться. Старшие братья оставались в Максатихе — помогать по хозяйству, которое, слава Богу, было немаленьким, способным и семью прокормить. А Клавика отослала в Чернигов. Там брат ее, служивший земским начальником, брался устроить протекцию в Дворянский пансион-приют, на казенный кошт. Этот пансион и стал осью, вокруг которой повернулась невидимая стрела, указующая направление жизненного пути Клавдия Симеоновича.

По окончании пансиона (а, соответственно, пройдя полный курс классической гимназии), стараниями все того же дяди, к тому времени сделавшего карьеру, Сопов-младший начал службу в Департаменте полиции.

Очень скоро выяснилось, что к полицейскому делу у него настоящий талант. Совсем как к плаванию, только куда полезней. Правда, этот талант имел довольно узкую направленность: Клавдий Симеонович был прирожденным специалистом наружного наблюдения. Иными словами, филером. Причем филером блистательным.

Впрочем, были и минусы: кое-кто из бывших пансионеров, узнав о полицейской карьере Сопова (не о службе в филерах — это была строжайшая тайна!), знакомство вдруг прекращал. Однако это вовсе не заботило Клавдия Симеоновича. Он свое дело любил, и работалось ему хорошо. Давно уже он не представлял «нигилистов» глистами-пиявками — на деле эти господа были куда страшней и опасней. Но Сопов знал, как дать им укорот.

А еще была у Клавдия Симеоновича мечта: найти тех, кто застрелил отца в конце лета восемьдесят первого года, когда тот с командой жандармов производил обыск в железнодорожном депо. Но Клавдию Симеоновичу поручали большей частью выслеживать и ловить дорожных татей — а это занятие имело малое касательство к борьбе с нигилистами.

Так что мечта до поры оставалась мечтою. Однако Сопов не оставил надежду. Несколько раз подавал прошение о поступлении в ряды тайной полиции. Наконец, очередное прошение было удовлетворено: в девяносто втором году приказом Виссарионова (вице-директора Департамента и заведующего Особым отделом) Клавдий Симеонович был назначен в Москву.

Поначалу Сопов считал, что служба его существенно не изменится. Однако это было ошибочным мнением. Но не по причине наивности Клавдия Симеоновича, а в силу хорошей выучки чинов Охранного отделения, о деятельности которого даже в сыскной имели представление весьма приблизительное.

Удивительное настало время. Можно сказать, Сопов был счастлив. Служба сделалась для него удовольствием. Большего и не требовалось — и начальство, поощрявшее усердие, мало-помалу двигало Клавдия Симеоновича наверх. Впрочем, к высоким креслам он не пробился. Может, в глубине души он и сам того не желал?

Работал он под началом старшего филера Серебренникова, человека большущего опыта и немалой (как тогда казалось молодому филеру) учености. Серебренников был из студентов. Только курса не кончил — что-то там произошло с ним такое. Ходили слухи, будто и сам он тоже ходил в нигилистах, был арестован и уж готовился к каторге, да только получил некое предложение и начал с властями сотрудничать. Да так успешно, что скоро стал одним из лучших полицейских агентов. Вот из-за этих-то слухов Клавдий Симеонович с Серебренниковым избегал близко сходиться. Что по службе положено — рад стараться, а чего иного — увольте. Не представлял он себе, как это можно из нигилистов обратно перековаться в порядочного человека.

Дважды Сопов порывался жениться, но всякий раз неудачно. Первая избранница оказалась — и смех, и грех! — брачной авантюристкой, проживала в Одессе, и циркуляр о ее поимке прибыл за два дня до венчания. О втором случае ходили совсем неясные слухи, и никто ничего толком не знал. Известно только, что невеста была родом из Черногории, чуть ли не княжеской крови. Но как они познакомились с Клавдием Симеоновичем, и отчего дело не сладилось — покрыто завесой тайны. А более Сопов в матримониальных устремлениях не был замечен.

Так и прослужил он в Московском охранном целых двенадцать лет. Состоял одно время в летучем отряде филеров. Начальник охранного отделения фон Коттен весьма уважал таланты Клавдия Симеоновича и даже, случалось, советовался.

В девятьсот четвертом году прибыл циркуляр от директора департамента: предлагалось определить, как поставить учебу вновь принятых к службе.

По этому вопросу у Сопова опыт имелся. Случалось уже натаскивать молодых. И собственная схема сложилась. По мнению Клавдия Симеоновича, главное — чтоб умственное развитие ученика было приемлемым. Далее — возраст. Желательно не старше тридцати лет. И, конечно, хромых, косых и горбатых средь филеров быть не должно. А со временем Клавдий Симеонович установил, что лучшие работники получаются из приказчиков, барышников и коробейников. Эти скорее прочих умели расположить к себе незнакомого человека и подстроиться под разговор. А их лица потом, как правило, и вспомнить никто не мог.