Мой полицейский - Бетан Робертс

то заметила бы, насколько серьезно заболел мальчик, намного раньше и он остался бы в живых.

Хоть и читала об этом случае с интересом – в основном потому, что речь шла о школьном учителе, – я не чувствовала себя вполне готовой высказать свое мнение по этому поводу. Все, что меня занимало в то время, – это мои чувства. Тогда я не была готова говорить о таких вещах. Тем не менее, воодушевленная вином и твоим намеренно заинтересованным лицом, я признала, что не хотела бы бросать работу, даже если бы у меня появились дети.

Я заметила легкую улыбку под твоими усами.

Том, который во время этого разговора был занят игрой со свечным воском, поднял глаза.

– Что это было?

– Марион просто сказала, что хотела бы продолжить работу после того, как у вас появятся дети, – сообщил ты ему, глядя мне в лицо.

Том какое-то время молчал.

– Я не принимала никаких реальных решений, – сказала я. – Нам придется обсудить это.

– Зачем тебе продолжать работать? – спросил Том с той нарочитой мягкостью в голосе, которую я позже сочла довольно опасной. Однако тогда я не обратила внимания на это предупреждение.

– Думаю, Марион совершенно права. – Ты наполнил винный бокал Тома до краев. – Почему матери не должны ходить на работу, особенно если их дети учатся в школе? Моей собственной матери было бы полезно иметь какую-то профессию, какую-то цель.

– Но ведь у тебя была няня, и большую часть времени ты проводил в школе-интернате. – Том отодвинул свой стакан. – Для тебя это было совершенно по-другому.

– К сожалению, да. – Ты ухмыльнулся мне.

– Мой ребенок не… – начал Том, но умолк. – Детям нужны их матери, – начал он снова. – Тебе не нужно ходить на работу, Марион. Я могу обеспечить семью. Это дело отца.

Тогда я была удивлена силой чувств Тома по этому поводу. Теперь, оглядываясь назад, могу понять их лучше. Том всегда был близок со своей матерью. Когда она умерла, больше десяти лет назад, он на две недели слег. До тех пор он обязательно встречался с ней каждую неделю, обычно наедине. В начале нашей семейной жизни, если я появлялась в доме свекрови, то в основном молчала, пока Том рассказывал ей о своих успехах в полиции. Иногда, я знала, они были придуманы, но я никогда не спрашивала его об этом. Мать безмерно гордилась им; дом был заставлен фотографиями ее сына в военной форме, и он отвечал ей взаимностью. Он просматривал каталоги одежды больших размеров и предлагал ей ту, которая могла бы подойти. Ближе к концу визита он выбирал и заказывал одежду для нее.

– Никто не обсуждает твое соответствие роли отца, Том, – сказал ты мягким и утешающим голосом. – А как насчет того, что хочет Марион?

– Разве все это не теория? – спросила я, пытаясь засмеяться. – Возможно, нам даже не повезет иметь детей…

– Конечно, они будут, – сказал Том, протягивая теплую руку и кладя на мою.

– Это не то, что мы обсуждаем, – быстро ответил ты. – Мы обсуждаем, должны ли матери выходить на работу…

– Не должны, – сказал Том.

Ты засмеялся.

– Ты очень категоричен в этом отношении, Том. Я не думал, что ты будешь таким… провинциальным.

Ты снова засмеялся, но Том – нет.

– Что ты знаешь об этом? – спросил он низким голосом.

– Мы просто обсуждаем это, не так ли?

– Но ты ничего об этом не знаешь, да?

Я встала и начала очищать тарелки, чувствуя растущее напряжение, не совсем понимая, что было его источником. Но Том продолжал, повышая голос:

– Ты ничего не знаешь о детях или о том, как быть родителем. И ты ничего не знаешь о браке.

Даже несмотря на то что тебе удавалось продолжать улыбаться, по твоему лицу пробежала тень, когда ты пробормотал:

– И пусть так будет еще долго.

Я принесла десерт, рассказывая о том, какой чудесный пирог с яблоками и ревенем ты приготовил (ты всегда готовил тесто лучше, чем я, – оно таяло на языке), давая вам двоим время собраться с силами. Я понимала, что настроение Тома испортилось и что, если бы я могла просто продолжать щебетать о заварном креме, ложках и фруктовых начинках, все было бы в порядке.

Возможно, ты даже тогда задавался вопросом, почему я поступила именно так: не позволила ссоре дойти до кульминации, не попросила нас собраться и уехать, не решилась ни защитить своего мужа, ни подтолкнуть его осудить тебя. Хотя я еще не призналась себе в правде о тебе и Томе, мне все равно было невыносимо видеть, как легко ты спровоцировал его гнев. Было слишком очевидно: его волновало, что ты думаешь о нем. Я боялась представить, что это могло значить.

Но также я согласилась с твоими словами. Я считала, что работающие женщины тоже могут быть хорошими матерями. Я знала, что ты прав, а Том ошибался. И это был не последний раз, когда я признавала твою правоту.

В наш последний день на острове я решила поехать в Осборн-хаус[52] самостоятельно. Меня никогда особенно не интересовала королевская семья, но всегда нравилось бродить по величественным домам и казалось, что посещение острова Уайт не будет полным, если не взглянуть на дом отдыха королевы Виктории. В то время дом был доступен для посещения только в определенные дни, и многие комнаты были закрыты для посетителей. Конечно, не было ни сувенирного магазина, ни чайной, ни большого количества информации; все это имело довольно затхлый, запретный привкус. Это было похоже на попытку заглянуть в частный мир, тот, который закончился много лет назад, и это именно то, что мне в нем нравилось.

Ты, конечно, возражал против этой идеи, но после вчерашней дискуссии Том принял мою сторону, и мы проигнорировали твои протесты, рассказывающие об ужасном вкусе членов королевской семьи и их второсортной обстановке, а также о том, что тебя раздражают туристы (что отличает нас от них, я не спрашивала). В конце концов ты уступил и отвез нас туда.

«Никто не заставляет тебя ехать», – думала я. Мы с Томом могли пойти одни. Но ты присоединился к нам в очереди за билетами и даже сумел к концу тура перестать закатывать глаза на рассказы гида.

Самой поразительной частью дома была комната торжественных приемов, которая, казалось, полностью сделана из слоновой кости и почти ослепляет своей белизной. Каждая поверхность украшена: потолок с глубокими кессонами, на стенах замысловатая резьба из слоновой кости. Даже ты замолчал, когда мы вошли. Длинные окна выходят на сияющий Солент[53],