Осколки неба, или Подлинная история “Битлз” - Юлий Буркин

– Пока не знаю. Но контракт уже подписан.

– А как называется? – спросил Ринго.

– Ну что вы ко мне пристали?! Как-нибудь да называется! Завтра встречаемся со съемочной группой, там все и узнаем.

Утром следующего дня в апартаментах Брайана, где уже собрались «Битлз», появился представитель кинокомпании «Юнайтед Артистс» Уолтер Шенсон.

– Простите, джентельмены, – оправдывался он, – пришлось задержаться… Но мы еще не опоздали. Внизу ждет такси.

– Одно? – спросил Джордж.

– Влезем, – успокоил его Брайан.

В машину, отбиваясь от поклонников, они торопливо втиснулись всемером.

– А это кто? – спросил Эпштейн, указывая на оцепеневшего от счастья молодого человека с надписью «Битлз» на куртке, сидящего на коленях у Пола. – Это ваш, Уолтер?

– Впервые вижу.

Оцепеневшего молодого человека выпихнули наружу, и машина тронулась. Пока они не выехали на проезжую часть, за автомобилем бежала толпа.

– Вот об этом и будем снимать! – осенило Уолтера.

– О чем? – не понял Эпштейн.

– О том, как «Битлз» убегают от почитателей. Все время. Нет ни минуты покоя!

– Приставьте к нам оператора с камерой, и фильм будет снят за два дня, – предложил Джордж.

– Мы снимаем художественный фильм, – ответил Уолтер, делая ударение на слове «художественный». – Осталось только найти название. Я предлагаю: «Битломания».

– Что-то медицинское, – возразил Пол, припоминая свои беседы с психиатром Ричардом Ашером.

– Вы можете предложить что-нибудь лучше? – слегка обиделся Уолтер.

– Давайте, поговорим о названии потом, – предложил Брайан, смягчая ситуацию. – Название – в последнюю очередь. Еще фильм надо снять. А сегодня нам предстоит чертовски трудный день.

– У нас все дни чертовски трудные, – огрызнулся Джон.

– Придумал! – раздался крик из неоткуда.

Все примолкли, озираясь.

Ринго, свернувшийся клубком и лежащий на коленях Джона, потрепыхавшись, ухватился за плечо Уолтера и, приподнявшись, оказался с ним нос к носу.

– Придумал!

– Ур-ра!!! – закричали все.

С перепугу таксист резко затормозил, и пассажиры повалились друг на друга.

Атмосфера разрядилась.

Пол заговорил с Брайаном о том, что по его мнению, Дик Джеймз получает от издания их песен неоправданно большой процент. Джордж принялся расспрашивать Уолтера, увлекается ли киношный мир идеями буддизма…

Спустя пару минут Джон спросил Ринго:

– Так что ты придумал-то?

– Фильм должен называться «Ночь после трудного дня».

– Ура! – вдруг заорал таксист и ударил по газам.

– Разрешите представить. Это – ваш режиссер Ричард Лестер, – Шенсон указал на человека с кудрявой головой.

– Очень приятно, – сказал Лестер, протянув руку.

– А вот этого молодого человека вы не узнаете? – спросил Шенсон, указывая на сидящего за столиком коротко стриженного очкарика, так, словно заготовил приятный сюрприз.

– Мы – нет, – ответил Джон, – но у нас есть специалист по молодым людям, – и кивнул на Эпштейна.

– Да это же ваш земляк! Мистер Оуэн из Ливерпуля. Он будет писать сценарий.

Оуэн поднялся, неуклюже сутулясь, но, несмотря на это, всем пришлось задрать головы. Он был огромен.

– Здорово, братишки, – на ливерпульский манер поприветствовал он «Битлз» и протянул руку Джорджу.

– Приветствую тебя, Большой Брат, – ответил тот. И это прозвище моментально закрепилось за Оуэном.

Большой Брат сразу всем понравился.

– Вы не будете против, если мистер Оуэн проведет в вашем обществе несколько дней? – спросил Шенсон. – Это нужно для сценария.

Большой Брат смиренно смотрел на свои необъятные ботинки «Сафари».

Джон глянул на остальных и согласился:

– О'кей. Надеюсь, религия не запрещает Большому Брату пить огненную воду?

– Не запрещает, Косолапый Джон.

Все покатились со смеху, а сценарист добавил:

– По правде говоря, я с этого и хотел начать. Мой отец, Сизый Шнобель, говаривал: «Хочешь узнать бледнолицего, сынок, выпей с ним». Приглашаю вас в ресторан. За мой счет, конечно. Хау, я все сказал.

– Хау, – согласился Джон.

За неделю до съемок они снова собрались на студии, и Оуэн прочел сценарий. Это был очень короткий сценарий. (Он был написан «утром после трудной ночи».) И состоял, в основном, из повторяющейся фразы: «„Битлз“ бегут от поклонников по улице (вокзалу, мосту, полю, крыше, тоннелю и пр.)»…

Видя, как кривится лицо Ричарда Лестера, Джон, скорее, из симпатии к Большому Брату, чем искренне, восхитился:

– Замечательно! – и наступил под столом Полу на ногу.

– Здорово! – заорал тот послушно и повторял с каждым нажатием ноги Джона: – Здорово! Здорово!

Выражение лица Лестера изменилось. Сначала оно стало удивленным, а затем – довольным.

Только Ринго заныл:

– Я же не актер, я не смогу выучить столько текста. – (По сценарию в одном месте ему нужно было сказать: «Здравствуйте, джентельмены», а в другом – «Занято».) – Да и вообще, меня там слишком много. А у меня – нос… И уши… И вообще…

– Ничего подобного, – постарался переубедить его Лестер. – Это же комедия. У тебя прекрасные данные.

– Надо же, – удивился Ринго. – А я-то считал, что я – урод. – И искательно огляделся, ожидая возражений.

– Мы все так считали, – поспешил поддержать друга Джордж.

– Но другого у нас нет, – заключил Лестер.

На самом деле, все что было связано с именем «Битлз» автоматически превращалось для окружающих в эталон. И внешность, и образ мыслей.

В то самое время, когда шли съемки, вышла книга Джона – сборник его идиотских рассказиков, стишков и рисунков.

«Джон Леннон собственноручно написал книгу „Джон Леннон собственноручно“», – плоско шутил Джордж. Название придумал Пол. И книга, как и предполагалось, стала бестселлером. Рецензия в литературном приложении к «Таймз» гласила: «Эта книга заслуживает внимания всех, кто боится обнищания английского языка и фантазии британцев».

«Наш коротяпка Бобби сегодня народимчик, так ему и надо, получай сюр, получай приз. Нету у Бобби коряги-руки, значит, пятерки – самой кисти (война).

Так вот, присылают ему на день рождения деревянное письмо, а внутри новенький протест.

Сбылась мечта Бобби, в тридцать девять лет услышал „кто надо“ его молитвы, да только не совсем. Если чего и не хватает у Бобби, так это правой коряги-руки, значит, а протест прислали левый. Блестит, пальчик к пальчику.

Жалко Бобби протест стало – э, да что за проблема, раз-два, оттяпал себе левую руку-корягу, значит. Приложил протест – как влитой.

„Может, – говорит, – на следующий год и правый протест пришлют, а что?“»

В качестве почетного гостя Джона пригласили на «Филозский литературный ланч» по случаю четырехсотлетия рождения Шекспира. Его наградили специальным призом, и, по традиции, он должен был сказать спич.

Джон подошел к микрофону и не нашел ничего оригинальнее, как промямлить: «Очень приятно. Большое спасибо». Разочарованные литераторы вежливо похлопали. Положение решил спасти Брайан.

– Только что вы видели и слышали величайшего писателя современности! – взволнованно начал он свою речь. Униженные писатели попрятали глаза. – И самое удивительное, джентельмены, что никто не мог разглядеть этот гигантский талант, пока я… Но об этом позже. Да будет вам известно, однажды мне приснился вещий сон. Будто еду я на лошади, а она мне и говорит: «Почеши мне за ушком, Брайни». И я, джентельмены, почесал. А почему бы и нет? Кто в праве осудить меня за это? От счастья она помчалась быстрее молнии и принесла меня в ближайший бар. Так не выпить ли нам?

Онемев, писатели изумленно пялились на него.

– Я говорю, не выпить ли нам? – повторил Эпштейн и на всякий случай подмигнул.

Не в правилах британских пиитов было отказываться от выпивки. Они очнулись и разразились аплодисментами.

Вскоре литературный ланч превратился в заурядную пьянку.

Брайан не помнил, как добрался до дома. Он помнил только то, что какой-то издатель предложил ему опубликовать мемуары открывателя «Битлз».

Съемки фильма шли полным ходом. Так как «Битлз» играли самих себя, напрягаться особенно не приходилось. Кроме того, в павильоне было полно симпатичных девушек, и они были не прочь оказываться в костюмерной наедине с исполнителями главных ролей…

Патти Бойд, бывшая модель, никогда не заходила туда. Это была очаровательная блондинка с голубыми глазами и безумно стройными ножками. Джордж был сражен ее красотой, но подойти не решался. Она подошла сама и попросила автографы на плакат.

– Это для моих сестричек, – надменно пояснила она им. – Они у меня маленькие и еще глупые.

Когда очередь дошла до Джорджа, он поставил подпись и, дважды поцеловав плакат, радостно сообщил:

– Это для сестричек.

Затем достал из кармана свою фотографию и, поцеловав ее семь раз, протянул Патти: