Атомная бомба - Владимир Губарев

академика Курчатова И.В. — научным руководителем завода № 817 и Центральной лаборатории…

… Обязать Первое главное управление при Совете Министров СССР обеспечить выезд к месту работы:

— Славского в недельный срок;

— тт. Котельникова и Петрова — не позднее 1 июля;

— остальных работников — в течение июля месяца…

16. Придавая особое народнохозяйственное и политическое значение своевременному выполнению строительства завода по проекту № 1859, обязать тт. Круглова, Завенягина, Юдина, Паршина и Хруничева установить личное наблюдение за ходом строительно-монтажных работ по этому заводу и поставками оборудования, принимая немедленные оперативные меры по устранению всех задержек, возникающих в ходе работ».

Резкий тон постановления понятен: задержка с пуском первого промышленного реактора ослабляла позиции СССР в мире. Тем более, что «атомная истерия» в США нарастала — в очередной раз Америка становилась единственной сверхдержавой, способной сокрушить всех и вся.

Летом 1947 года «Атомный проект СССР» переживал, пожалуй, один из самых серьезных своих кризисов. И это отразилось в тех документах, которые легли на стол Сталину. Если первый касался непосредственно завода на Южном Урале, то остальные в той или иной форме имели к нему отношение.

«2. О научно-исследовательских работах по развитию вакуумной техники, проектировании и производстве вакуумного оборудования.

Проект внесен тт. Первухиным, Завенягиным, Борисовым (Госплан)».

Постановление СМ СССР № 2146-568 сс предусматривало создание Научно-исследовательского вакуумного института (НИБИ). В единый кулак собирались специалисты, разбросанные по разным министерствам и ведомствам — ведь без вакуумного оборудования и измерительной аппаратуры объекты «А», «Б» и «Б» на заводе № 817 работать не могли. И самое главное: НИБИ поручалось разработать единый план развития вакуумной техники для нужд «Атомного проекта».

«3. О мерах ускорения разработки Ленинградским физико-техническим институтом АН СССР высокочастотного метода разделения изотопов урана и ионных источников с дуговым разрядом в парах металлического урана.

Проект внесен академиком Иоффе, академиком Курчатовым, Первухиным, Борисовым (Госплан)».

И это постановление Сталин подписал сразу же. Б нем четко определялось, когда нужно изготовить и испытать ионные источники с дуговым разрядом, сколько именно выделить вольфрамовой и молибденовой проволоки, прутков и жести, а также платиновой фольги и серебряного припоя. Но кроме этого разрешалось академику А.Ф. Иоффе израсходовать в 1947 году из средств института 150 тысяч рублей на лечение и летний отдых сотрудников института…

«4. О постройке Институтом физических проблем АН СССР опытной полузаводской термодиффузионной установки для обогащения шестифтористого урана изотопом урана-235.

Проект внесен тт. Первухиным, Завенягиным, Борисовым (Госплан), проф. Александровым (Институт физпроблем АН СССР).

В Распоряжении СМ СССР А.П. Александрову поручено построить опытную установку «по обогащению висмута методом термической обработки его солей» к 1 сентября 1947 года. «Шестифтористый уран» теперь именовался «висмутом». а в качестве поощрения тем же распоряжением предписывалось Министерству торговли СССР «отпускать дополнительно с июня 1947 года ежемесячно» продовольственных лимитных книжек по 600 рублей — 2 штуки, книжек по 400 рублей — 2 штуки и литерных обеденных карточек литер «Б» — 4 штуки.

Товарищ Сталин считал, что на установке должны работать сытые сотрудники.

Впрочем, почти в каждом Постановлении и распоряжении, подписанном им, последним пунктом давались «привилегии» — в те голодные годы это были продовольственные пайки.

«5. О месте строительства специального полигона для испытания «РДС»…

6. О подготовке к исследованиям на специальном полигоне при испытаниях «РДС».

7. О мерах по обеспечению развертывания конструкторских и научно-экспериментальных работ Конструкторского бюро № 11 (проф. Харитон)…

8. О мероприятиях по организации режимной зоны Конструкторского бюро № 11 (проф. Харитон).

9. О мерах помощи лаборатории № 2 Академии наук СССР в проведении работ, руководимых проф. Арцимовичем.

10. О месте строительства и проектирования завода № 814 (по методу проф. Арцимовича).»

Более полувека прошло после подписания этих документов Сталиным, но до сих пор гриф «секретно» с них не снят, во-первых, режимные зоны вокруг закрытых городов действуют и поныне, и, во-вторых, есть опасность, что страны, стремящиеся овладеть ядерным оружием, используют опыт «Атомного проекта». А этого допускать нельзя.

ночной «козел»

В феврале 1948 года И,В, Курчатов подготовил Доклад об основных научно-исследовательских, проектных и практических работах по атомной энергии, выполненных в 1947 году, Документ обсуждался на заседании Специального комитета, а затем был представлен И, в, Сталину.

В Докладе, в частности, Игорь Васильевич рассказал о тех экспериментах, которые проводились на физическом котле, уже работавшем в Лаборатории № 2. В частности, Курчатов отмечал:

«В физическом котле при его строительстве были оставлены пустыми так называемые экспериментальные каналы. Закладывая в каналы блоки урана, алюминия, висмута, графита и других материалов и исследуя, как после вкладывания этих материалов изменяется работа котла, можно оценить пригодность материалов по чистоте для использования в атомном котле. В течение 1947 года через экспериментальные каналы котла были пропущены 60 000 урановых блоков, изготовленных заводом № 12 ПГУ для закладки в атомный котел. Результаты получились очень хорошими…»

К сожалению, за этот оптимизм пришлось чуть позже заплатить очень высокую цену…

Сразу же после пуска большого промышленного котла начали происходить события, о которых ни Курчатов, ни его соратники и не догадывались ранее: блочки начали быстро «распухать»! В стержнях появлялись «козлы», и чтобы избавиться от них, реактор приходилось останавливать.

Ефим Павлович Славский однажды пригласил к себе домой директора дома-музея И.В. Курчатова Раису Кузнецову. Вместе с ней приехал и муж ее — Николай, который записал на видеопленку беседу своей жены с великим советским атомщиком. Насколько мне известно, это единственный довольно полный рассказ Ефима Павловича о становлении атомной промышленности. Вполне естественно, в нем главное внимание уделяется Игорю Васильевичу Курчатову, с которым Славский не только был дружен, но и которого он боготворил.

О первых «козлах» в стержнях промышленного реактора Ефим Павлович рассказал так:

«У нас случилась тогда первая неудача из-за конструкции реактора. Он канальный, каналы алюминиевые стали быстро корродировать и выходить из строя. И мы никак не могли понять, в чем же дело. Потом выяснили. Поняли, что надо изменить систему влагосигнализации. Чтобы изменить эту систему, потребовалось разгрузить весь реактор…»

Это была чудовищная эпопея! О ней обязательно рассказывают все, кто не только работал тогда на реакторе, но и все жители Озерска, которые приехали сюда позже. Ведь, что греха таить, немало случалось аварий на промышленных реакторах, но никогда — подчеркиваю, никогда! — не было нужды полностью разгружать котел. В реакторе было около 100 тонн урана. Все блочки нужно было перенести снизу вверх, где его вновь загрузить в каналы.

В ту ночь в реакторном зале дежурил сам Курчатов.

«Посередине — реактор. Надо проверить, загрузить свежие блочки, — продолжает свой рассказ Ефим Павлович Славский. — И он тогда через лупу все их рассматривал: проверял — нет ли поврежденных? У нас была сигнализация устроена так, что если бы радиоактивность больше положенной нормы стала бы, то звонки зазвонили бы. Кроме того, звуковая сигнализация была дублирована световой — разные лампочки загорались. Но так как «гадость» была большая, то мы, конечно, выключали эти самые звонки и вырубали световую сигнализацию. А тут вдруг, понимаете, она загорелась, Игорь Васильевич сидел у стола. В одном ящике у него — эти облученные блочки. Он их осматривал и клал в другую сторону… Ионизационную камеру мгновенно доставили. И установили, что у Игоря Васильевича в этом самом месте находятся мощно облученные блочки. Если бы он досидел, пока бы все отсортировал — еще тогда бы он мог погибнуть! Вот такие самоотверженные дела у нас были!..»

Несколько раз Л.П. Берия получал от своих сотрудников информацию о том, что Курчатов и Славский игнорируют правила радиационной безопасности, бывают там, где находиться персоналу запрещено. Одна из жалоб дошла до самого Сталина, и тот приказал строго следить за обоими, и особенно за Курчатовым. Теперь охрана действовала решительно, да и сам ученый начал вести себя осторожнее — он уже почувствовал недомогание: симптомы лучевой болезни уже начали проявляться…