Дикая весна - Монс Каллентофт

– Вы обратили внимание на что-нибудь необычное, связанное с Ханной, до взрыва бомбы? – спрашивает Бёрье.

– Нет, ничего. Мы обсуждали это между собой, но ничего не могли вспомнить. А что? Вы считаете, что бомбу подложили, чтобы убить ее?

«Она еще не знает, что Ханну Вигерё убили, – думает Вальдемар. – СМИ еще это не раскопали». И он не собирается об этом рассказывать.

– Мы стараемся работать совершенно непредвзято. Какой она была как человек?

– Она была на больничном после того, как погиб ее муж. Но начала восстанавливаться. Собственно, это была самая веселая и добрая девушка, какую только можно себе представить. Наши клиенты обожали ее, и она их любила. И своих дочерей очень любила.

– Она много рассказывала о своих детях?

– Ну да, все же так делают.

– А не рассказывала ли она о чем-то особенном?

Петронелла задумывается.

– Нет, только самое обычное – как они развивались и все такое. Что говорили и делали.

– Вам известно, что она их удочерила?

Петронелла смотрит на них с удивлением, качает головой.

– Я даже не подозревала.

– То есть ранее вам это не было известно? – уточняет Вальдемар.

– Нет. Ханна никогда ни словом не обмолвилась об этом.

– У нее были друзья на работе? – спрашивает Бёрье.

– Она дружила со всеми, – отвечает Петронелла Нильссон. – И ни с кем особо. Ни с кем из нас она не общалась за пределами работы. Предпочитала быть в кругу семьи. Они, похоже, очень держались вместе.

Прежде чем покинуть центр дневного пребывания, они беседуют еще с двумя сотрудниками, которые повторяют то же самое, что сказала им Петронелла Нильссон. Затем отправляются в детский сад.

Играющие, вопящие дети.

Снова кисточки. Снова краски. Игрушки и уровень звука, вызывающий мигрень.

Пожилая женщина по имени Карин Кварнстен, заведующая садиком, седая, с добрыми зелеными глазами и круглыми щеками, стоит перед Бёрье Свердом и Вальдемаром Экенбергом среди всего этого шума.

– Значит, теперь вы. СЭПО наведывались к нам вчера. Вы никак не координируете ваши действия?

Бёрье и Вальдемар смотрят друг на друга, думая одно и то же: «Так они разрабатывают ту же версию?» Но вовсе не обязательно. Возможно, СЭПО ставит себе ту же цель, что и они сами, – заглянуть в каждый закуток, под каждый камень.

– Они танцуют собственный танец, – отвечает Бёрье, а Вальдемар раздраженно фыркает.

Они заходят в кухню садика, где приятно пахнет едой, а бородатый мужчина их возраста нарезает ломтиками гигантскую колбасу, одновременно ухитряясь помешивать кус-кус в кастрюле с кипящей водой.

Мужчина представляется как Стен Хоканссон.

– Расскажите нам о девочках, – говорит Вальдемар.

– Самые милые детки на свете, отличные товарищи, очень развитые для своего возраста, – говорит Карин Кварнстен. – Они не вернулись к нам после гибели отца, так что мы не знаем, как это повлияло на них. А теперь и не узнаем.

– Да уж, – вздыхает Бёрье.

– Это просто ужасно, – говорит Стен Хоканссон. – Невозможно осмыслить и понять то, что произошло. Мы беспокоимся за судьбу нашего города.

– Вы знали, что девочки удочерены? – спрашивает Вальдемар. – СЭПО не сказали вам об этом?

– Удочерены? Да что вы говорите! – восклицает Карин Кварнстен. – Мы и не знали, даже не подозревали.

Стен Хоканссон перестает помешивать кус-кус.

– Ах ты, черт, – бормочет он. – Нет, СЭПО ни словом об этом не обмолвились. Они спрашивали, не обратили ли мы внимание на что-нибудь необычное, связанное с этой семьей – и мы ответили, что нет.

– Разве что они казались счастливее других, – вздыхает Карин Кварнстен.

Побеседовав с этими двумя, Бёрье и Вальдемар стоят на парковке перед садиком.

Вальдемар курит сигарету.

– Одно ясно, – произносит он. – Что бы ни случилось – если это случилось не с тобой, – жизнь продолжается, не так ли?

– Ты прав, – кивает Бёрье. – Посмотрим, удалось ли Заку с Малин что-нибудь раскопать.

Ронни Карлссон что-то бормочет себе под нос, идя впереди Малин и Зака по узким пыльным проходам судебного архива, расположенного на четыре этажа вниз под зданием Правления лена, соседствующего с библиотекой возле Дворцового парка.

В Интернете им удалось разыскать сведения о том, кто является ответственным архивариусом, и затем они позвонили этому несговорчивому бюрократу, который после некоторых протестов все-таки вызвался показать интересующие их материалы. Похоже, он осознал серьезность ситуации.

– А это не может…

По телефону он не договорил свой вопрос.

Нет, это не может подождать, нет времени идти формальным путем, заполняя массу бланков.

– Хорошо, приезжайте через полтора часа.

И вот он идет впереди них, одетый в джинсы и красную фланелевую рубашку; в архиве пахнет затхлостью и забвением, а на высоких металлических стеллажах по обе стороны прохода стоят рядами толстые папки рядом с коробками, помеченными фломастерами, высятся горы дел, судя по всему, идеально рассортированные, схваченные резинками и помеченные этикетками.

– Большинство этих материалов открыто для всех желающих, – бормочет Ронни Карлссон, перешагивая через ящик, стоящий в проходе. – Однако никому до этого дела нет. То, что вы ищете, должно быть где-то здесь.

– Нам есть дело, – говорит Малин, и Ронни Карлссон останавливается возле полки с черными скоросшивателями.

– Скорее всего, здесь.

Остановившись и наморщив лоб, он читает этикетки на корешках скоросшивателей, потом вытаскивает один из них, перелистывает, читает и наконец протягивает открытую папку Малин.

– Вот, – говорит он. – Здесь все, что вы можете узнать от меня по поводу близняшек Вигерё.

Глава 38

«В этом мире просто полно нежеланных детей, – думает Малин. – Запланированное усыновление, которое не состоялось. Кто захочет взять дефектного, когда есть выбор? Лучше взять темнокожего, желтого или краснокожего, чем ребенка с неправильно сформированным мозгом, потерпевшей бедствие душой».

Малин смотрит в окно на Дворцовый парк, где яблони, вишни и магнолии соревнуются, кто из них красивее – мисс Дерево Линчёпинга – 2010.

Часы показывают без четверти двенадцать, и Зак медленно бредет рядом с ней, а за стеной из белых цветов виднеются Дворец и часть парка, закрытая для общественности. С другой стороны от них – библиотека, высокие окна которой сияют на солнце. Внутри ее в проходах между бесчисленными полками люди ищут книги, а на учебных местах склонились за своими компьютерами студенты.

Библиотека.

Любимое место Туве. Малин и Зак молча идут к машине, которую припарковали у Домского собора.

«Каждый уголок этого города мне хорошо знаком, – думает Малин. – Каждый камень в стенах церкви отпечатался в моей памяти, каждое дерево, каждый нюанс розового фасада старого здания гимнастического зала стал частью меня, всякое неравноправие между людьми, всякая несправедливость, горе, страсть и жадная мысль».

В черном скоросшивателе из архива суда они нашли одно имя.

Ни имени женщины, отдавшей девочек на удочерение, ни имени отца, только имя секретаря социальной службы, которая каким-то образом была замешана в этом деле.

Шведские родители не имеют права оставаться анонимными, когда они отдают ребенка на усыновление. Но в документах двойняшек Вигерё нет никаких данных о родителях.

Почему?

Бюрократическая ошибка? Или что-то другое?

Социального секретаря звали Оттилия Стенлунд, шесть лет назад она работала в отделе социальной службы в районе Норрмальм по адресу: Текнологгатан, 13, Стокгольм, четвертый офис.

– Давай возьмем и позвоним этой Оттилии Стенлунд, – говорит Зак, когда они огибают большой старый дуб возле гимнастического зала.

Дворец.

Серый параллелепипед чуть впереди них. Резиденция губернатора. Сюда приглашают на званые ужины высокопоставленных людей. И хоккеистов местного хоккейного клуба.

Домский собор.

Словно гигантский саркофаг, он требует к себе внимания жителей города, однако их мало волнует, что происходит в божественном храме. Мечеть в Экхольмене наверняка может похвастаться лучшей посещаемостью. Разве что когда взорвалась бомба – и на Рождество, во время всенощной, когда тысячи горящих свечей заставляют каменное внутреннее убранство пылать. Тогда жители Линчёпинга покидают свои дома, а церковные пастыри встречают их в дверях, и чаши для сбора пожертвований переполняются свидетельствами неспокойной совести.

«Тьфу, черт!» – думает Малин.

Как поет Спрингстин: «В конце каждого тяжело давшегося дня у людей появляется повод верить».

Она достает мобильный телефон.

– Сейчас позвоню в справочное.

– Может, лучше позвонить ей на работу?

– Поиски рабочего телефона займут больше времени. Справочное проще и быстрее. Попробуем.

И вот они уже у машины. Белая лакированная крыша усеяна птичьим пометом, которого не было там, когда они парковались. Малин видит, как Зак смотрит на небо, на светло-зеленую крону дуба, где, видимо, только что сидели тучи ворон, или галок, или иной напасти больших городов, и Зак ругается, но это звучит как-то неубедительно.