Дикая весна - Монс Каллентофт

Он вдыхает весенний воздух. Вспоминает Анну молодой, до того, как рассеянный склероз начал медленно и неумолимо убивать ее. Но отнять у нее радость болезнь не смогла. Как и взрыв бомбы на площади не может отнять радость у города.

От тяжелого труда последних дней разум и тело устали.

По радио он слышал, что все банки страны собираются снова открыться, но ужесточить контроль безопасности и увеличить количество охранников.

Бёрье выходит на улицу Валлаледен, ожидает на переходе зеленый свет, глядя на старинные дома старой части города.

Тут он слышит, как кто-то сигналит ему. Смотрит в сторону, замечает зеленую машину Вальдемара, остановившуюся у перехода. Тот выглядывает через опущенное стекло.

– Подвезти тебя, партнер?

Партнер? Ну да, так и есть.

– Конечно.

– Остановимся возле «Севен-Илевен» и возьмем кофе? – спрашивает Вальдемар, когда машина уже тронулась. – Очень хочется настоящего кофе.

– Согласен, – отвечает Бёрье. – Не знаю почему, но у меня такое чувство, что следствие переходит в новую стадию. А у тебя?

Вальдемар кивает и закуривает сигарету, не спрашивая Бёрье, не возражает ли он.

В здании управления сегодня почему-то неожиданно мало народу. Только группа полицейских в форме, которые снуют туда-сюда, напуская на себя занятой вид.

Но Свен Шёман уже наверняка распорядился по поводу допросов в больнице.

Где Бёрье Сверд и Вальдемар Экенберг? Надо попросить их поговорить с сотрудниками садика, куда ходили близняшки Вигерё, и с кем-нибудь из центра дневного пребывания для инвалидов, где работала Ханна Вигерё.

Малин сидит за компьютером, намереваясь лично начать именно с этого. Хочет узнать, кто была Ханна Вигерё, кто были девочки. Самое странное, что до сих пор они этого не сделали. Но все произошло так быстро…

Зак. Где он?

Малин хочет позвонить ему, но надеется, что Свен уже рассказал ему, как они с Малин будут работать дальше.

Зак пойдет с ней в огонь и в воду, она это знает. И еще она знает, что ей пригодится вся та энергия натиска, которой он обладает, способность взять быка за рога. Не дать сбить себя с толку – и действовать. Он сможет следовать новой версии, связанной с семьей Вигерё. Постарается увидеть все расследование взрыва бомбы в новом свете.

Он должен это выдержать.

Шестилетних девочек не должны взрывать.

Их мать не должны душить подушкой в больнице.

Такое нельзя оставить безнаказанным.

– Малин!

Она слышит за спиной голос Зака – и теперь чувствует себя уверенно, возвращается в настоящее. «С того момента, как взорвалась бомба, меня несло по воздуху взрывной волной», – думает она.

– Давай браться за работу, – говорит Зак. – Свен рассказал мне про Ханну Вигерё – и что он от нас хочет.

Малин кивает.

– Я собиралась начать с базы регистрации населения.

Зак подтягивает свой стул, стоящий с другой стороны их общего стола, и садится рядом с Малин, а она начинает нажимать на кнопки, использует свой полицейский код доступа – и вскоре перед ними на экране появляются данные Ханны Вигерё.

Родилась в Линчёпинге в 1969 году, родители – Юхан и Карин Карлссон.

С 1994 года замужем за Понтусом Вигерё.

И близнецы.

Они родились в 2004 году.

Ничего странного, ничего необычного.

– Девочки, – подсказывает Зак. – Посмотри на них. Зайди в их данные.

– А мы что, не проверяли их свидетельства о рождении?

– Насколько я знаю, нет. Их личность была установлена благодаря карте зубного врача. А потом у нас не было повода посмотреть на них повнимательнее.

Черный зрачок, детский ангельский глазик над куском оторванной щеки…

«Я до сих пор не знаю, кому принадлежал тот глаз, кто из них смотрел на меня, – думает Малин. – Но какое это имеет значение? Вы были близняшки, возможно, воспринимали себя как одного человека – такое часто бывает с близнецами».

На экране появляются данные Тювы Вигерё.

– Стоп, – произносит Зак. – Ты видишь то, что вижу я?

Малин затаивает дыхание.

Потом читает вслух:

– Родилась в две тысячи четвертом году, в Стокгольме, в Каролинской больнице. При рождении удочерена супругами Понтусом и Ханной Вигерё.

– Можно ли узнать, кто их настоящие родители?

– Не знаю, – отвечает Малин и, кликая мышкой, начинает поиск, но такой информации нет. Малин знает, что где-то она должна быть, – но, вероятно, недоступна в реестре учета населения в Интернете.

– Ах ты, черт! – восклицает Малин.

– Необычный случай – удочерение шведских детей, – бормочет Зак.

– И, тем не менее, такое случается, – говорит Малин. – Насколько я понимаю, это невероятная удача для родителей. Таких усыновлений – всего десять-двадцать случаев в год. Я где-то об этом читала – социальная служба предпочитает направлять таких детей в воспитательную семью.

Малин думает о своем брате. Никто не захотел его взять. Дефектный товар никому не нужен, даже собственной матери.

Они прокручивают ниже.

Смотрят на данные сестры Миры.

Само собой, то же самое.

Они возбужденно пробегают глазами по рядам нейтральных букв, формальных предложений, – и Малин чувствует, что за ними скрывается правда, скрывающая другую правду.

В интернет-базе нет информации об усыновлении.

Малин отпускает мышь, поворачивается к Заку.

– Ты не знаешь, где можно добыть информацию? В каком органе хранятся архивы?

– Понятия не имею.

Форс звонит Юхану прямо по Интернету, зная, что он сидит за своим компьютером в другом конце офисного пространства.

– Чисто юридически усыновление устанавливает суд, – говорит тот. – Думаю, в их реестре что-то должно быть. Но вам придется обратиться в бумажный архив, цифровая информация так долго не хранится. Закон об обработке персональных данных.

– Спасибо, Юхан!

Затем Малин видит Бёрье и Вальдемара, входящих в офис, – они увлечены неким новым оживленным разговором и выглядят как два друга, которые встретились после долгой разлуки.

Она подзывает их к себе. Рассказывает, чего она от них хочет, что им теперь стало известно.

К ее удивлению, ни один из них не морщит нос, не раздражается – похоже, они признают за ней авторитет, лишь говорят: «Сделаем!» – и выходят прочь тем же путем, каким вошли.

– Я скажу Свену, что вы пропустите утреннее совещание! – кричит она им вслед.

Лицо в зеркале в узком затхлом туалете ускользает от Малин, хотя она знает, что видит саму себя.

Но кто это на самом деле? Знаю ли я ответ на этот вопрос?

И она ломает голову, похож ли брат на нее.

«Как ты выглядишь?» – мысленно шепчет она и думает о девочках, красивых и милых, исполненных жизни на фотографиях в квартире семьи в Экхольмене. Нельзя сказать, чтобы они внешне так уж заметно отличались от Ханны Вигерё.

Отказные дети.

«Кто-то не захотел вас, но кто мог отказаться от двух таких чудесных девочек?

Кто бросил вас?

И никто, никто не захотел взять тебя, мой брат.

Я всегда хотела, чтобы у меня был брат, но я даже не знала, что ты существуешь».

Малин плещет водой себе в лицо. Трясет головой.

Найдется ли в архиве суда парочка адекватных бюрократов? Если дети были усыновлены в Линчёпинге, то документы должны храниться здесь.

Иначе придется продолжить поиски. И еще посмотрим, что выяснят Бёрье и Вальдемар.

Инвалидные кресла выезжают из синих фургонов подвозки, сияющих лаком в лучах весеннего солнца. Клумбы с тюльпанами, обрамляющие фасад одноэтажного здания, источают сладкий парфюмерный запах.

«Овощи», – думает Вальдемар Экенберг и вдруг замечает, как искажается лицо Бёрье Сверда, и понимает, что тот видит свою Анну во взрослых инвалидах, которых привозят сюда на реабилитацию и краткосрочное пребывание.

Сам Вальдемар всегда боялся такого конца или того, что дети, которые у них с женой так и не родились, могли бы оказаться такими. Может быть, именно из-за этого страха они так и не смогли завести детей?

– Зайдем внутрь?

Бёрье кивает.

Они нажимают на кнопку – широкие стеклянные двери центра дневного пребывания раскрываются, и они входят внутрь. В коридоре, освещенном лампами дневного света, останавливают юную блондинку в розовом халате. Называют себя, показывают удостоверения.

– Меня зовут Петронелла Нильссон, я арт-терапевт. Вы можете поговорить со мной, если хотите, занятия у меня начинаются только в одиннадцать.

Они идут вслед за девушкой в художественный класс, где на полках вдоль стен стоят баночки с кисточками, а из больших окон, выходящих во внутренний двор, струится бледный свет.

Перепачканные краской столы без стульев.

Они садятся на табуретки, и Вальдемар замечает, что у девушки веснушки – они очень украшают ее юное лицо со вздернутым носиком.

– Все это ужасно. Я не понимаю. Мы все беседовали с психологом, но все равно не можем прийти в себя. Сначала дети Ханны, а потом она сама… Даже не хочется об этом думать.