Запасный выход - Кочергин Илья Николаевич

Всплывает на душе что-то огромное, жалкое и неприятное, а ты его отгоняешь, рассеиваешь, выдавливаешь за пределы. Виснешь на плотной, тверденькой такой Даниной руке, чувствуешь его упругий бицепс. Но пейзаж вокруг лишен признаков разумности, одомашненности и порядка, море в тумане на горизонте призрачно меняется местами с небом, и даже Даня кажется не совсем настоящим.

«Обещаю, говорит, что дерево не упадет». А если упадет? Подумал бы перед тем, как говорить! Полина очень не любит всякую неопределенность.

Сергей подбирает рыжий пластиковый шар с иероглифами. Они с интересом рассматривают его и верно определяют, что этот шар – поплавок с японского рыболовного судна. Попадается еще два таких поплавка (выцветший рыжий и белый), потом среди кустов находят еще один – пустотелый стеклянный, без ушка в отличие от предыдущих.

Данила первый не выдерживает и поворачивает обратно в лагерь. Нагулялись.

А в лагере взгляд опять тянется к лежащей на середине протоки туше животного – была надежда, что во время послеобеденного прилива он снимется с мели. Не снялся.

– Так, мы дозвонились, – докладывает Игорь, выйдя из штабной палатки и держа в руке спутниковый телефон. – Вроде будут высылать вертолет МЧС для спасения.

– А что они могут сделать, эмчеэсники? Руками вытащат с мели или прилив повыше устроят?

– Не знаю. Что мне еще сказали специалисты: оказывается, это совсем молодой кит, можно сказать, детеныш…

Это неприятно слышать. Неприятно по двум причинам. Во-первых, детеныша жальче. Во-вторых, кит становится еще более отвратителен.

Тут, наверное, нужно немного объяснить. Дело в том, что, как правильно говорил Герман в своем вчерашнем многословном тосте, мы – люди современные. Мы относимся к той меньшей части человечества, которая уже преодолела невидимую границу и с отрывом идет впереди.

Так вот, современный человек должен легко и без смущения управляться с простейшими психологическими терминами и различать хотя бы основные, базовые эмоции.

И Полина вполне ясно могла ответить на вопрос, что мы чувствовали, глядя целый день на этого застрявшего возле нас на мелководье бедного кита. Мы сильнее всего чувствовали печаль, страх и отвращение. Наши чувства были смесью этих эмоций в различных пропорциях. И процентная доля отвращения увеличилась при известии, что кит оказался китенком, поскольку он был просто огромен, неприлично огромен для малыша.

Мало того, что ты покинул нормальный, домашний, человеческий мир, мало того, что ты лишен элементарных человеческих удобств, таких как туалет, душ или интернет, так еще на твоих глазах гибнет детеныш совершенно нечеловеческих размеров. Это существо при всей своей беззащитности и беспомощности активно действует на твою психику. Оно ломает масштаб твоего мира. Малыши не должны быть такими громадными. И с этим нужно что-то делать.

Сергей берет у Игоря трубку телефона с большой, несколько уродливой антенной, рассматривает, спрашивает о качестве связи. Данила подходит поближе. Полина тоже начинает прислушиваться.

– …по надежности, конечно, интересен «Инмарсат», но на высоких широтах у него не совсем всё айс. То есть, например, весь Кольский полуостров официально в зоне покрытия, но в прошлом году в Северной Карелии связь со спутником была, а дозвониться удалось только с тридцатой, наверное, попытки. У «Иридиума»… не надо, не надо, у «Иридиума» тоже неидеально с качеством и надежностью дозвона. По стоимости – согласен, по стоимости – «Глобалстар» самая дешевая…

Полине кажется, что эти простые слова действуют успокаивающе. Она с удовольствием вслушивается в разговор.

День тянулся неприятно долго.

– Как ты вдруг решила вегетарианкой стать?

Полина держала в руке камешки и по одному кидала их перед собой на землю. Мариша вплетала себе в волосы веточки шикши. Темно-зеленые стебельки шикши с черными глазами ягод смотрелись в рыжем очень хорошо.

– Я просто узнала о… сейчас скажу… о дебекизации. Да, правильно, дебекизации. Знаешь, что такое дебекизация? Это когда клюв обрезают раскаленным ножом. Нож должен быть раскален до восьмисот градусов.

– Зачем?

– Чтобы прижигать место отреза.

– Нет, зачем обрезают? И кому?

– Чтобы не расклевывали друг друга. Цыплятам всяким, индюшатам. На треть. У меня просто дед одно время хотел уехать в сельскую местность и разводить там индюков на продажу. Начал изучать все, что с этим связано. Я тоже вместе с ним сидела, читала все это, хотела ему помогать. Еще в школе, классе в шестом. Есть даже такие специальные станочки для дебекизации – ну, железочка такая с дырочками. А тут нож раскаленный. Цыпленку клюв в дырочку вставляют, голову рукой придерживают, а другой рукой нож опускают.

– Ужас какой! Это уже не делают?

– Почему не делают? Если ты решишь вдруг птицеферму держать – тебе тоже придется делать. Без этого никак.

– А как они клюют потом?

– Не знаю, как-то клюют.

– И ты с шестого класса мяса не ешь?

– Нет, с третьего курса, когда похудеть решила.

– Подожди, но ты же кур ешь. И индюшек?

– Индюшек тоже ем. Я только млекопитающих не ем. Знаешь, это как-то само так получается, просто что-то ешь, что-то не ешь, и всё. – Мариша закончила вплетать шикшу, чуть помотала головой, чтобы волосы легли как надо. – Я похожа на ирландку?

Вечером Полина увидела кита совсем близко, сидя в моторной лодке прибывших на катере инспекторов по охране природы – напросилась взглянуть поближе на застрявшего. Она была от души благодарна этим замечательным, хотя и не совсем современным людям – инспектора внушали спокойствие и надежду на правильный исход дела. Их расстегнутые теплые камуфляжные куртки, пропитанные рыбьей слизью, их подвернутые сапоги, расслабленные позы, иногда ласковые, смешные матерки и покровительственные интонации в разговоре с членами экспедиции почему-то успокаивали. Казалось, что инспектора выражали простую мысль: кит – это всего лишь кит, чем бы все ни закончилось, трагедии большой не будет. На тебе, девушка милая, это никак не отразится.

Обветренные лица инспекторов говорили о том, что мы живем в огромном просторном мире, полном широких пространств и различных зверей, рыб и даже не открытых еще таинственных организмов. Что еще есть прерии с колышущимися волнами миллионоголовых бизоньих стад и участки морей, где утлым китобойным парусникам приходится плыть среди стад пасущихся гигантов и расталкивать их баграми.

Однако вблизи кит, вернее, китенок, внушал еще большую жалость и неприязнь. Он служил живой иллюстрацией к гегелевскому образу китов как животных, некоторым образом застрявших между землей, воздухом и водой. К нему было вполне применимо определение, которым немецкий философ наградил китов – «жалкое зрелище». Но Полина и не думала о Гегеле или о философии. Полине вдруг почудилось, что от кита должно нехорошо пахнуть, как от тех, к кому она привыкла относиться с жалостью и неприязнью в городе.

Китовое тело, покрытое (если рассмотреть его вблизи) какими-то шероховатостями, царапинами, неряшливыми пятнами, полосками, украшенное в некоторых местах белыми коростами ракушек-балянусов, просто должно было неприятно пахнуть. Но кит если и издавал запах, то настолько легкий и свежий, что его не было слышно.

И еще Полина разглядела его глаз. Лучше бы и не разглядывала: глаз был удивительно маленький для такой туши (всего раза в три побольше, чем человечий) и сидел абсолютно не на месте. То есть не на том месте, где бы его нарисовала Полина, возьмись она изобразить кита.

Кит смотрел правым глазом на Полину, левым – неизвестно куда, поскольку левый находился с другой стороны головы и был погружен в воду.

Киты хороши на картинках. Например, на обоях в комнате будущего Полининого ребенка.

А настоящий китовый вид, его величина и сила, заметная в движениях хвоста, делали кита странным, абсолютно чужим, совершенно нечеловеческим. Таким, что уже становилось трудно почувствовать участие и жалость. Скорее, трепет и отторжение.