Сага о бескрылых (СИ) - Валин Юрий Павлович

Осла и Грушееда спрятали в соседнем дворе, Укс спустился в жреческий подвал. Здесь было сыро, тихо и даже по-своему уютно. Десятник разрыл землю — драгоценные бочонки никуда не делись. Укс вытащил прохладную тяжесть, поднял наверх.

— Э, хозяин, ты не тяни, — сказала сидящая в дверях оборотниха. — Позадохнемся.

— Терпите.

Пока перетаскивали бочонки через забор, прятали в мешки с рухлядью, да вьючили на осла, Укс и сам начал задыхаться. Кашляя и ругаясь, выбежали на улицу. Уже занялась угловая лавка на Проездной. Кое-как проскочили под летящими искрами и углями — осел там задерживаться не думал, но в относительно спокойном проулке, встал как вкопанный. Пришлось вразумлять.

Шпионы двигались в обход горящего квартала, идти пришлось через места боев: мертвецы лежали густо.

— Лучше б их в огонь покидали, — рекомендовала оборотниха, зажимая ладонью нос и рот.

— Не гунди. Нам какое дело? Покидают. Если будет кому.

— Ослу доверим. До лодки нас проводит, дальше ему все равно делать нечего.

Ушастый поглядывал на трупы — видимо, не особо жаждал в благородное погребальное дело впрягаться.

Промелькнули в дымном тумане ушлые люди с мешками, потом протарахтела груженая тележка. Мародеры шпионов, наверняка, видели, но драться желания не имели. Слабел Хиссис.

— Лоуд, ты мне бабой больше нравишься, но сейчас крепкий боец предпочтительнее.

— Ах, и затейник у меня хозяин, — оборотень приняла облик героя-полусотенника, подняла с мертвеца копье. — Про щит даже не говори — тяжесть переть не стану.

— Тебе что щит, что корзина прачки, все одно, пользоваться не умеешь, — пробормотал Укс.

— Не возводи понапраслину, десятник. Что в стирке хитрого?

Наконец, выбрались к порту. Дыма здесь тоже хватало, но с воды свежесть пробивалась.

— Теперь дело пойдет, — радостно заметила Лоуд. — На море всегда легче.

— Это если мы лодку найдем. Или сразу корабль подыскивать?

— Про груз вызнают. Может, и отобьемся, но бочечки…

— Да, тут Логос-созидатель велит усердно поразмыслить.

Сгоревшие пристани и мощеная мостовая остались позади, под ногами заскрипела береговая галька и песок. Сквозь дымную пелену проглянули волны бухты. Прибой мягко покачивал доски обгоревшей корабельной обшивки и тела моряков. Вдоль скалистого обрыва лепились рыбацкие хижины, но колья, к которым обычно привязывали лодки, были пусты. Впереди слышались смутные голоса, удары топора.

— Отыщется корыто, — заверила оборотниха. — Но нам бы передохнуть, хозяин. Выбор корабля — дело важное, свежего ума и твердой руки требующее.

Огня не разжигали, поужинали на ощупь. Лоуд нашла в рыбацком горшке колодезную воду, запивали черствые лепешки и рассыпающийся сыр.

— Прямо как в родной Храм вернулись, — вздохнула оборотень, принимая вторую мерку нэка.

— Там ослов было куда побольше, — проворчал Укс.

У здешнего копытастого осла громко бурчало в брюхе — жевал что-то относительно съедобное в углу хижины.

Оборотниха кинула плащ на низкий лежак у очага. Десятник ощупью лег, вытянулся — подраненная нога ныла, но нэк уже шел по жилам, нес покой и облегчение. Скрипнули жерди лежака, Лоуд легко коснулась напарника:

— Не желаешь? В море хорошо, но тесновато.

Возражать не хотелось — Укс лишь сдержал вздох, когда плоть на первую нежную гадость среагировала…

Было хорошо: чуть слышный плеск волн, голова пустая, нэк в крови: боль ушла, сладость осталась. Покой и хрумканье ослиное.

Выгибаясь навстречу умелой ласке, не выдержал, за голову ту игрунью схватил. Не хотелось гадать какая она сейчас — оказалось, встрепанная, но обстриженная. И, видят боги, хорошо, что такая…

…Отдуваясь, прошептал:

— Самой-то? Нужно что для тела?

Засмеялась чуть слышно:

— Брось об этом думать, хозяин. Иное мне интересно. В глаза человеку глянуть. Или розы вспомнить.

— А с телом многоликим мне, значит, не управиться?

— Не смеши. Расскажу когда-нибудь, вместе повеселимся, — невидимая Лоуд села. — Э, Грушеед, отдохнул? Выводи собрата.

В углу зашевелились.

Укс сел, нашарил новые сапоги — вроде по ноге, но на вспухшую ступню налезает с трудом.

— Слышишь, пустоголовая, ты бы меня перестала хозяином звать. Не так уж и смешно.

— Выдумаю шутку получше, эту брошу. Пошли, уж заполночь луна взлетела.

На берегу горел костер, сидели бойцы — судя по сплошь драной одежде — храмовые. На звук шагов вяло взялись за оружие.

— Слава Слову, я без дурных мыслишек, — поздоровался десятник.

— И тебе, — один из моряков всмотрелся. — С «Фоса», что ли?

— С него. Не видали кого из моих?

— Там ищи? — моряк ткнул пальцем в набежавшую волну. — Все там. Нэк продаешь или меняешь?

— Сам бы купил, — Укс присел к огню.

Молча смотрели на огонь.

— В лагере нэк есть, и у маячных, — тоскливо сказал один из бывших храмовых, болтая ложкой в котле с недоеденным рыбным варевом. — Отбить бы.

Опять молчали, потом узколицый гребец прошептал:

— Может, еще ничего. В городе кое-кто третьи сутки без нэка. Живы еще. Может и в своем уме останутся.

— Их все равно хиссийцы дорежут, — равнодушно предсказал моряк с замотанной рукой.

— От города уходить нужно. В скалах или на берегу отсидеться, переболеть, — продолжал узкомордый оптимист.

— Да как тут уйдешь, — вздохнул раненый.

Понятно, что от близкого нэка, пусть и чужого, уйти невозможно.

Моряки смотрели на бухту. Еще светил Хиссийский маяк, виднелись костры тамошнего отрядного лагеря.

— Я все ж рискну переболеть, — сказал Укс. — Лодку-то найти можно?

— Отчего ж. Сыщешь. Здесь-то только развалюхи остались — даже из бухты на таких щелястых не выгребешь. Но днем сторговать лодку можно. Горожане предлагали, но уж цену гнули… — моряк замолчал, вглядываясь в огни на той стороне бухты. — Гляньте, чего это маячные зашевелились?

Из темноты слышались далекие крики.

— Барка! Гляньте! Неужто течением занесло⁈

Берег зашевелился, откуда-то появлялись измученные, трясущиеся моряки, вглядывались в темноту.

— Неужто та⁈

— Она, потерявшаяся!

— Слава Слову! Спасемся!

Спешно отгребал от берега унир маячных…

Осла и мальчишку оставили в знакомой хижине. Оборотень бежала рядом с Уксом, перепрыгивали через тела у обугленной пристани, смотрели в бухту: маячный унир уже успел подойти к барке, собрался брать на буксир. Мелькали факела на берегу…

— Э, Укс, не может этого быть. Ни течением, ни ветром…

— Согласен. Но ты глянь: она же?

— Вроде она. Корма приметная. Но не может этого быть!

— Да, Логос-созидатель нынче крепко задумается. Там сколько нэка-то было?

— Лучше спроси, сколько храмовых мордосов пойла жаждут…

Левее сгоревшей пристани скопилось неожиданно много народа: и храмовые, спешащие в сторону маяка, и горожане, даже бабы полуголые откуда-то повылезали. Кричали, размахивали факелами.

— Нэк везут!

— На год хватит, пополам мне развалиться!

— С Сюмболо подкрепление идет!

Визжал кто-то истошно, метался по кромке берега, разбрызгивая пену прибоя:

— Не ведите! Не ведите ее сюда! Сгинем все! Боги гневаются! Что творите, скоты безумные⁈

— Э, хозяин? — Лоуд сбилась с шага.

Укс тоже остановился, узнав визгливого оратора.

Карлик Ссандр забежав по пояс в воду, вглядываясь в подходящий унир, волокущий барку.

— Уведите ее! Уберите! Гибель нас ждет!

Люди бежали по берегу, не обращая внимания на визг спятившего коротышки.

Волна чуть не опрокинула карлика, тот схватился за голову и, рыдая, прокричал:

— Проклят Хиссис! Нет мне прощенья!

Пена залепила морщинистую физиономию, накрыла рыдающего крикуна с головой.

— Чего это он такое выл? — озадаченно спросил Укс.

— Ну, пора крысиного хитреца порасспросить, — оборотниха схватилась за нож.