Кабинет-министр Артемий Волынский - Зинаида Чиркова

Того ради именем его царского величества обнадёживаю, что его царское величество не токмо в той мере, как предки его величества имели, но ещё и паче дружбы и приязни от вашего шахского величества желает и оную содержать и умножать обещает, как за себя, так и высоких своих наследников непременно и нерушимо.

Потому наш государь особливо мне повелел благодарствовать вашему шахскому величеству за любительные вашего величества отсылки (присылки грамот) и посольства как прежние, так и ныне...»

Упомянуты были в речи и надежды на торговое сотрудничество, и просьба о защите интересов русских купцов, и что позже царь пошлёт великое посольство в Персию, а покуда, будучи утомлён военными походами, прислал посольство малое с ним, посланником Волынским, во главе.

Прибавил Волынский и от себя, что надеется на милостивое обращение и хорошее содержание, поскольку до сих пор содержался как некий шкляв — раб, что даже как будто и на смерть осуждён был, яко злодей, и просил сатисфакции.

Эта речь Волынского, стоившая ему бессонной ночи, была прочитана перед шахом на второй аудиенции первым министром.

Во время этой второй аудиенции шах выслушал всю речь Волынского, попросил его сесть и приказал подать угощение. Поднесли «варёный щербет» — сначала шаху, потом посланнику русского царя, а затем уже всем приближённым. В золотой мисе поставили перед Артемием сладости, и шах спросил у посланника, будет ли он курить кальян. Никогда ещё не пробовал Артемий такого угощения, но вежливо ответил, что если шах прикажет, то станет курить кальян.

На этой аудиенции шах продемонстрировал перед посланником свою милость и правосудие. Приводили подсудимых, клали их лицами вниз у ног шаха, сняв с них чалмы, и докладывали о вине. Двух персов шах помиловал, им надели чалмы на головы и отпустили. А третьего иш агасы с добровольцем из приближённых в качестве палача отлупили палками по «гузну».

После этой экзекуции шах позвал посланника ближе и стал расспрашивать о Петре. Но интересовало его только одно — увлекается ли русский царь ловчими птицами и собаками, чтобы ездить на охоту. Артемий честно ответил, что у Петра нет таких склонностей, добавил, что Пётр I более к войне тщание имеет. Шах одобрительно закивал головой и поинтересовался, кто ведёт войну царя. И Артемий разъяснил, что генералы и фельдмаршалы, но и сам Пётр неустанно трудится.

   — Природный ли ты русак? — спросил шах.

Артемий ответил положительно.

   — Ты мне полюбился, — улыбнулся шах.

   — Не достоин я такой милости шаха, — поклонившись, сказал Артемий.

   — Хорошо ты говоришь, — снова улыбнулся шах и, повернувшись к своим евнухам, повторил: — Хорошо он говорит...

Артемий воспользовался благоприятным поворотом в беседе и напомнил, что он ещё не окончил речь и не донёс изустно приказ своего государя. Шах сразу поскучнел:

   — Я тебя особо позову и буду с тобою говорить обо всём секретно...

После знатного угощения посланник был отпущен из дворца. Он добился своего: на приёме у шаха он остался при оружии и в обуви, не целовал полу его одежды и не лежал на земле перед ним. И даже высказал претензии к шемахинскому хану и иранским властям.

Однако даже вторая аудиенция дала понять Артемию, что слабовольный и безликий шах Султан Гусейн ничем не сможет помочь ему, и он приготовился к трудным схваткам по поводу торгового договора. Шахский двор не доверял русскому посольству из-за действий русского флота на Каспийском море, из-за экспедиции Бековича-Черкасского, а тщеславный главный визирь Фатх Али-хан Дагестани стал чинить всяческие препятствия в дипломатических переговорах.

Крайне взволнованный предстоящими нелёгкими переговорами и довольный нынешним приёмом у шаха, Волынский вместе со всем штатом посольства вернулся домой в том же порядке, в каком торжественно въезжал во двор шахского дворца.

Раздевшись при помощи верного Федота, он уселся за маленький письменный столик, который везде возил с собой, и приказал Федоту подать шкатулку с ценными бумагами и деньгами. Ключ от шкатулки Артемий всегда носил на шейном шнурке.

   — Тут приезжали из шахова дворца, — бойко начал Федот, — просили осмотреть всё, что надо сделать для ремонта...

Артемий недоумённо поглядел на Федота.

   — Ларец принеси, — коротко отрезал он, всё ещё недоумевая, почему Федот заговорил о посланцах, а не принёс шкатулку сразу же.

Федот опять завёл речь о шахских посланцах, но Артемий сурово сдвинул брови, и Федот поспешно бросился в соседнюю комнату за ларцом. Артемий почувствовал неладное. Федот принёс шкатулку, поставил её перед Артемием и сразу же исчез.

Волынский нащупал ключ на шнурке, снял его через голову и поднёс к замку. Но ключ не входил, сколько Артемий ни пытался вставить его. Артемий приподнял крышку — ларец оказался открытым...

Волынский схватился за секретные бумаги — они оказались в целости. Пересчитал деньги — не хватало полутора тысяч. Он сразу заподозрил Федота: только он был вхож в его комнаты, хотя бывали здесь и другие камердинеры. Но Федот никогда ещё не позволял себе таких проделок...

Артемий позвонил в колокольчик. Никто не отозвался. Он выскочил из комнаты. Два дюжих гвардейца стояли на часах.

   — Где Федот? — отрывисто спросил Артемий.

   — К себе пробежал, — ответил один из гвардейцев.

Но в лакейской Федота не было. Лишь не дежуривший в этот день камердинер Лука громким храпом оповещал всех, что он не при исполнении.

Артемий не стал будить Луку. Он вернулся к себе и приказал гвардейцам отыскать Федота. Того привели совсем уже под вечер — Федот запёрся в конюшне и не вылезал оттуда до тех пор, пока дежурный конюх не наткнулся на него.

   — На часы, — махнул рукой Артемий гвардейцам.

Они покорно вышли. Федот, съёжившись, стоял перед Артемием.

   — Кто отпер ларец, кто взломал замок? — сурово спросил Артемий у своего верного слуги.

   — Знать не знаю, ведать не ведаю, — скороговоркой отозвался Федот.

Артемий вскипел. Он подскочил к Федоту и со всего размаха ударил его по лицу. Оно сразу же залилось кровью.

   — За что, батюшка-барин, — забормотал Федот, утирая кровь подолом рубахи.

   — Говори, измордую поганца, — злобно прошипел Волынский и принялся бить Федота.

   — Знать не знаю, — упорствовал Федот, — ведать не ведаю...

Ярость Артемия прошла так же быстро, как и вспыхнула.

   — Под замок, — приказал он гвардейцам.

Вернувшись к шкатулке, Артемий призадумался.

Если бы здесь шарил кто-то чужой, то прежде всего стал бы рыться в секретных бумагах. Но ничего не было тронуто, даже печати не сломлены и ленточки на бумагах не развязаны. Даже деньги лежат на месте, не хватает только полутора тысяч. Артемий всегда вечерами, поглядывая на счета от поставщиков и ремонтников, пересчитывал траты и потери. Всегда у него всё сходилось тютелька в тютельку.

Нет, только Федот мог влезть в шкатулку, зная, как открыть её без ключа — острый нож между запорами и секретная кнопочка...

Волынский провёл настоящее следствие: вызвал всех слуг, конюхов, потом начал разговоры с солдатами, охранявшими посольство. Никто чужой не побывал в нём за время отсутствия его членов, даже поставщики не заглядывали в этот день. Но зато один из солдат рассказал, что Федот хвалился в игре: «Небось, играй я на кредит, барин заплатит, ежели проиграю. Мы с ним в таких переделках бывали, что он мне всё спустит...» Он проиграл полторы тысячи рублей и сегодня, как раз перед приездом посольства, расплатился со своим кредитором.

Солдат показал и деньги, которые выдал ему Федот. И по меткам на ассигнациях Артемий узнал деньги из ларца. Пришлось отобрать их у солдата, объяснив, что деньги украдены из посольского рундука.

Привели Федота. Он едва стоял на ногах, кровяные пятна покрывали его лицо и шею.

   — Что ж врал, запирался? — сурово спросил его Артемий.

   — За службу мою вот как отплатил мне батюшка-барин, — угрюмо пробормотал Федот.

   — Службу? — опять взъярился Волынский. — Ты — раб мой, а расходился, яко тать, за спиной моей схоронился и творишь непотребное? За такие дела в каторгу, в Сибирь!

   — А и в Сибири люди живут, — упрямо качал окровавленной кудлатой головой Федот.

   — Пятьдесят батогов, и снова к делу приступай, — простил было его Артемий.

   — Смилуйся, батюшка-барин, не выдюжить мне пятьдесят батогов, — упал на колени Федот.

   — Пошёл вон, — резко бросил Артемий и кивнул вошедшим гвардейцам: — На конюшню и всыпать тридцать батогов...

Гвардейцы утащили Федота.

Артемий сел за стол и поник головой. Если уж верный слуга изменил, обокрал, кому тогда верить, с кем делить несчастья и невзгоды? И ведь это раб его, крепостной, возвысил он Федота до себя, и разговаривал с ним, как с человеком, и дозволял обряжать себя, и кормил вдосталь, и смотрел за ним! Нет, слаб человек, и трудно ждать от него преданности, особенно ежели он подлой породы...