Его уже не ждали - Златослава Каменкович

Вспугнув голубя, вмешался в разговор Казимир.

— Эх, если бы, прошу панство, не старенькая мать, пошел бы я к пану вербовщику, нанялся бы в Америку! Там работы, говорят, полно и платят — хоть сразу женись!

Гнат Мартынчук вынул трубку изо рта и внимательно посмотрел на парня.

— Заведи коня хоть в Америку, все равно конь всадником не станет. Везде хорошо, где пас нет. А ты слыхал, парубче, что пишут наши люди, которые клюнули на удочку вербовщиков?

Подошел Богдан. Разговор прервался. Богдан похудел, побледнел — три недели пролежал с воспалением легких.

— О проделках барона знаете? Уволил! — возмущался Богдан.

— И правильно сделал! Не захотели работать — пусть пеняют на себя! — насупился Казимир.

— Ишь какой горячий! — с укором взглянул на парня Гнат Мартынчук. — Сперва хорошенько разберись, а потом говори! Ты ж, парубче, не знаешь, что у Богдана Ясеня дома пятеро детей голодных, тоже «не хотели работать…»

На широких ступенях под балконом, поддерживаемом четырехгранными колоннами, появился тучный господин в клетчатых брюках, белом пиджаке и соломенном канотье — пан Любаш. Годы не оставили на нем заметного следа. Разве только внешне изменился — потолстел, второй подбородок появился. Рядом с Любашем по-рабски угодливо застыл подрядчик.

— Уволенных забастовщиков не берем, — не вынимая зажатой в зубах сигары, процедил управляющий.

— Забастовщиков не берем! — точно эхо повторил за ним подрядчик.

Толпа безработных загудела как встревоженный улей.

Возле фонтана со статуей Нептуна показался и исчез в толпе Кузьма Гай. За ним едва поспевал Остап Мартынчук.

— В первую очередь подходите поляки! — бросил управляющий.

И снова подрядчик повторил:

— В первую очередь — поляки!

Обрадованный Казимир поспешно вскинул на плечи мешочек с топором и начал проталкиваться к лестнице, где записывали на работу.

Богдан попытался удержать Казимира за локоть. Но парень враждебно оттолкнул его.

— Пусти!

— Ты что, у нас хлеб хочешь забрать? — опять преградил ему дорогу Богдан.

— Добром прошу, отцепись…

В толпе возникла толкотня, которая в подобных случаях неизбежно кончалась дракой. Пан Любаш, покуривая сигару, поглядывал на клокотавшую у его ног толпу. На тонких губах управителя змеилась усмешка.

Остап Мартынчук встретился с Гаем час назад, когда тот только вышел из тюрьмы. Сейчас он пытался удержать Гая:

— Куда ты? Опять схватят…

— Нет, друже, терпеть нельзя! — решительно отстранил Гай старого Мартынчука и устремился к лестнице, где стоял управляющий барона.

— Люди-и! Что вы делаете?! Этого пана развлекаете? — крикнул Гай, указывая на Любаша.

— Кузьма! — обрадовался Гнат Мартынчук, увидев Гая.

Толпа на какое-то мгновение застыла. Теперь Ромка и его товарищи — маленькие кольпортеры смогли протолкнуться к Гнату Мартынчуку.

— Тату, — прикоснулся к руке Гната Ромка.

— А, забастовщики! — одобрительно кивнул каменщик мальчуганам.

— Это ж Гай! На воле?! Ну, теперь будет!.. — Трубочист, стоящий около Ромки, не знал, как выразить свою радость, и, сорвав с головы высокий, в саже, цилиндр, энергично замахал им, словно Кузьма Гай мог видеть его приветствие.

— Вовремя подоспел Кузьма, — облегченно вздохнул Богдан, утирая ладонью кровь с разбитой губы.

— Радуетесь, что уволили бастующих? Завтра выгонят и вас! — Гай говорил громко, решительно. — На ваше место наберут таких же слепых, как и вы сегодня! Бойкотируйте барона! Поддержите бастующих, и они победят!

Из толпы послышались голоса:

— Бойкотировать!

— Станем на работу!

— Записывайте!

— Бойкотировать!

Пан Любаш, не обращая внимания на крики, угрозы, толкотню, ощупывал мускулы Казимира.

— Молодец! Богатырь! Фамилия? — Любаш покровительственно похлопал парня но плечу.

— Я естем поляк. Леонтовский, проше пана. Казимир Леонтовский.

К подрядчику робко приблизился Василь Омелько.

— Фамилия?

Услышав фамилию, пан Любаш недовольно скривился и заметил подрядчику:

— Я же сказал, в первую очередь — поляки!

Неожиданно из-за спины управляющего появился Стахур. Утирая платком лоб, тяжело дыша, Стахур обрушился на пана Любаша:

— Почему поляков?! Я протестую, пан управитель. Или украинцы не на своей земле? Или их дети не просят есть?

— Замолчите, пане Стахур! — презрительно бросил управляющий. — Иначе мне придется попросить вас с посредничества![51]

— Руки коротки! — запальчиво крикнул Стахур. — Я — представитель рабочих.

— Баронский холуй! Вон! — И трубочист пронзительно засвистел.

— Во-он! — закричал возмущенный Ромка. Антек, заложив в рот пальцы, тоже свистнул. Его дружно поддержали маленькие газетчики.

Казимир схватил за горло Гая:

— Замолчи! Сытый, вот и страйкуй себе!

Разжав сильные руки Казимира, Гай спокойно ответил:

— Не того за горло хватаешь, парубче…

— Полиция!

— Хлопцы, айда до дому! — крикнул Гнат Мартынчук Ромке и его товарищам. — Туда, через Армянскую улицу.

Стахур и Остап Мартынчук, спасая Гая, побежали вверх по лестнице. Вбежав в комнату, где работал Стахур, Гай сразу же подошел к окну и, прикрываясь шторой, с тревогой наблюдал, как полиция разгоняла рабочих.

— Хоть бы детей не подавили конями, — сокрушался Остап Мартынчук.

— Эх, Богдана схватили! — крикнул Гай.

Стахур запер дверь на ключ и подошел к Гаю.

— Кузьма, неужели ты ослеп и не видишь, что наделала забастовка? Ведь дети голодают…

— А до забастовки разве они не голодали? — ответил ему Гай.

Глава седьмая

«ХОЛЕРА»

Над мусорной свалкой — сизый туман испарений. Согнутые силуэты людей, роющихся в мусоре. Старики, женщины, дети в лохмотьях.

Такое зрелище предстало перед Ярославом, когда он возвращался домой, погруженный в свои мысли. Он уже прошел свалку, как неожиданно заметил знакомое мальчишеское лицо. «Гриць! — узнал Ярослав сына Богдана Ясеня. — Что он здесь делает?»

А Гриць сосредоточенно выбирал из кучи мусора картофельную шелуху и складывал в мешочек, который висел на боку. Вдруг мальчик увидел большую кость от окорока. Мигом бросился к ней, но его опередила тощая собака. Схватив кость в зубы, собака угрожающе зарычала. Разъяренный мальчик замахнулся на собаку камнем. Его остановил возглас Ярослава:

— Грицю!

Мальчик резко обернулся и увидел студента.

— Ой пане… — смутился Гриць, точно его поймали на каком-то скверном поступке. — Я искал… может, богачи что-нибудь хорошее выбросили…

— Богачи никогда хорошего не выбрасывают. Идем, малыш, отсюда! — И Ярослав, обняв мальчика за плечи, повел его к бакалейной лавке.

Владелица лавки «Эльза и дочь», скучая, слушала граммофон, когда вошли студент и Гриць Ясень.

— О, дзень добрый, пане Калиновский! — заискивающе встретила она Ярослава. — Вы у меня сегодня только третий покупатель. И куда люди деньги девают, что даже хлеба не покупают? А сахар? Матка боска, я даже забыла, когда его взвешивала!

— Прошу, взвесьте мне три фунта сахара. И дайте две булки хлеба.

— Зачем сахар? — испуганно прошептал Гриць, подняв на Ярослава глаза. — Лучше еще хлеба…

— Для малышей будет, — ответил Ярослав.

Когда студент и мальчик вышли на улицу, пани Розенблюм пожала плечами и тихо сказала своей рыжеволосой дочке Гильде, которая всегда что-то жевала:

— Вот пожалуйста! Так он же для Ясеневых все купил! — И, немного помолчав, добавила: — Как ты думаешь, Гильда, не взять ли к нам в лавку Гриця? Если мальчишку немного подкормить, он будет таскать корзины не хуже, чем старый Ицек. Тому платить надо, а мальчишка за кусок хлеба пойдет. Га?

— Возьми, — меланхолически ответила Гильда, продолжая жевать. — Зачем же платить, если можно не платить…

В лавку вбежал Ромка.

— Пани Эльза! Сегодня газеты не будет!

— Не болтай глупостей! У тебя же «Курьер львовский».

— Не продаю! Бастуем! — И за Ромкой с грохотом закрылась дверь.

— Разбойник! Весь в батьку! — плюнула вслед Ромке бакалейщица. — Если бы не Мартынчук со своим страйком, я бы имела покупателей. Слушай, Гильда, Калиновский купил сахар и хлеб для детей Богдана. Болячку им надо купить! Вот тебе! — всплеснула бакалейщица руками. — Калиновский! Шляхтич! Сын видного адвоката… Порядочного человека… Если бы адвокат встал из могилы, — боже мой! — он бы снова лег туда. Его сын помогает страйкарям!..

Между тем, Ромка, свернув на свою улицу, догнал Ярослава и Гриця. Задыхаясь от волнения, он рассказывал студенту о том, что произошло на площади перед ратушей.

Вдруг Ярослав остановился. Мальчики увидели у ворот их дома толпу.