Авантюристы - Густав Эмар

Через три четверти часа негритянка-невольница пришла сказать ему, что донна Клара пришла в себя, но чувствует себя слабой и разбитой и просит извинения, что не может видеть его в этот вечер. Молодой человек в душе был доволен свободой, которую давала ему сестра и которая избавляла его от необходимости возобновлять неприятный разговор.

— Хорошо, — сказал он невольнице, — кланяйся госпоже и вели подать мне ужинать. Попроси также ко мне мажордома, мне нужно с ним поговорить.

Невольница вышла, оставив его одного. Тогда граф откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и погрузился в ту дремоту, которая не может называться ни сном, ни бдением, во время которой душа как будто блуждает в неведомых далях, — испанцы называют это состояние сиестой. Пока он находился в этом состоянии, невольники осторожно накрывали на стол, опасаясь разбудить его, выставляя отборные кушанья. Скоро запах блюд, поставленных перед ним, вернул молодого человека к действительности. Он приподнялся и, подойдя к креслу, сел за стол.

— Почему не идет мажордом? — спросил он. — Разве ему не передали мою просьбу?

— Передали, ваше сиятельство, но в данный момент мажордом отсутствует, — почтительно ответил один из невольников.

— Отсутствует? По какой причине?

— Он каждый вечер обходит весь дом… Но он скоро вернется; если ваше сиятельство соблаговолит немного подождать, вы скоро его увидите.

— Хорошо, хотя я не понимаю, для чего ему осматривать дом… Ведь здесь нет хищных зверей?

— Слава Богу, нет, ваше сиятельство.

— Так к чему же эти предосторожности?

— Эти предосторожности принимаются против негодяев, ваше сиятельство.

— Да что же это за негодяи?! — вскричал граф, подпрыгнув на стуле. — Видно, все здесь сговорились мистифицировать меня, прости Господи!

В эту минуту послышался звон шпор.

— Вон идет мажордом, ваше сиятельство, — почтительно заметил один из негров.

— Наконец-то! Пусть войдет!

Бирбомоно вошел, снял шляпу, почтительно поклонился и выжидательно уставился на графа.

— Я жду вас уже больше часа, — произнес молодой человек.

— Очень сожалею, ваше сиятельство, но мне сказали об этом только сейчас.

— Знаю, знаю… Вы обедали?

— Нет еще, ваше сиятельство.

— Ну так садитесь напротив меня.

Мажордом, знавший надменный характер графа, колебался, не понимая такого снисхождения с его стороны.

— Садитесь же, — нетерпеливо продолжал молодой человек. — Мы не в городе — следовательно, к черту эти обычаи; кроме того, я хочу поговорить с вами.

Мажордом поклонился и занял, не отнекиваясь более, указанное ему место. Ужин был непродолжителен. Граф ел, не произнося ни слова. Когда ужин кончился, он отодвинул тарелку, выпил по испанскому обычаю стакан воды, закурил сигару и угостил мажордома.

— Курите, я разрешаю, — сказал он.

Бирбомоно принял это позволение графа с признательностью, но в душе, все больше удивляясь, спрашивал себя, по какой такой важной причине молодой господин был так любезен. Когда убрали со стола и невольники ушли, затворив двери, граф и управляющий остались одни. Ночь была великолепна, воздух необыкновенно прозрачен, мириады звезд сияли на небе; приятный теплый воздух вливался в окна, нарочно оставленные широко отворенными; глубокая тишина царила в окрестностях, и с того места, где сидели оба собеседника, был виден мрачно чернеющий вдалеке лес.

— Теперь, — произнес граф, выпуская синеватый дымок, — поговорим.

— Поговорим, ваше сиятельство, — откликнулся мажордом.

— Я должен многое у вас спросить, Бирбомоно… Вы знаете меня, не так ли? Вы знаете, что я всегда исполняю свои обещания и угрозы.

—  — Знаю, ваше сиятельство.

— Хорошо, я приступаю к делу без дальнейших предисловий. Я должен получить от вас очень важные сведения. Отвечать на мои вопросы — не значит изменять вашей госпоже, которая приходится мне сестрой и которую я люблю больше всего на свете. Напротив, может быть, вы окажете ей косвенную услугу. Кроме того, то, что вы мне не скажете, я узнаю от других, а вы в таком случае лишитесь моего доверия… Вы меня понимаете, я полагаю?

— Вполне, ваше сиятельство.

— И что вы на это скажете?

— Ваше сиятельство, я предан душой и телом вашей фамилии, и, следовательно, мой долг — отвечать на все вопросы, с которыми вы соизволите ко мне обратиться, в убеждении, что расспрашивая меня, у вас нет другой причины, кроме желания угодить моей госпоже.

— Лучше рассуждать нельзя, Бирбомоно; я всегда говорил, что вы человек умный. Ваш ответ доказывает мне, что я не ошибся… Начнем по порядку; во-первых, скажите мне, что произошло между моей сестрой и ее мужем перед ее приездом сюда и какие причины заставили ее уехать из Санто-Доминго?

— Вы знаете, ваше сиятельство, графа де Безар-Суза, мужа вашей сестры и моего господина. Этот вельможа не очень разговорчив по своему характеру, но добр и искренне привязан к своей жене. Он исполняет каждое ее желание и дает возможность жить, как она захочет, никогда не позволяя себе ни малейшего замечания на этот счет. На Эспаньоле графиня жила в полном уединении, постоянно удаляясь в свои комнаты, куда входили только ее горничная, духовник и доктор. Граф посещал ее каждое утро и каждый вечер, оставался с ней около получаса, разговаривал о посторонних предметах, после чего уходил.

— Да! Такая жизнь сестры кажется мне довольно однообразной… И долго она продолжалась?

— Несколько месяцев, ваше сиятельство, и без сомнения продолжалась бы и дальше, если бы не одно происшествие, о котором никто, кроме меня, не знает и которое побудило ее приехать сюда.

— Ага! Какое же это происшествие?

— Однажды, ваше сиятельство, в гавань Санто-Доминго пришел наш испанский корабль. Когда он проходил мимо островов, на него напали негодяи, от которых он лишь чудом сумел уйти, захватив многих из них.

— А, постойте! — вскричал граф. — Прежде чем продолжить дальше, объясните мне, кто эти негодяи, о которых беспрестанно говорят и которых никто не знает? Вы знаете, о ком идет речь?

— Знаю, ваше сиятельство.

— Наконец-то, — радостно воскликнул граф, — я добьюсь, чего хочу! Ведь вы мне объясните, не правда ли?

— Буду очень рад, ваше сиятельство.

— Говорите, я слушаю.

— О! Говорить тут долго не придется, ваше сиятельство.

— Тем хуже.

— Но думаю, что это будет интересно.

— Тем лучше! Говорите скорее.

— Эти негодяи — французские и английские авантюристы, дерзость которых превосходит все, что можно было бы о ней сказать. Спрятавшись среди скал, когда проходят наши суда, — а они поклялись вести против них войну на уничтожение, — они подплывают на жалких пирогах, до половины наполненных водой, к нашему кораблю, который они приметят, захватывают его и уводят с собой. Ущерб, наносимый этими негодяями нашему флоту, неизмерим; каждый корабль, на который они нападут, за весьма редким исключением, можно считать погибшим.