Сценарий для третьей мировой войны: Как Израиль чуть не стал ее причиной - Олег Гриневский

Тут с ним случился явный конфуз. 2 декабря 1982 года, — двух недель не прошло после смерти Брежнева, — Громыко принимал сирийского министра иностранных дел Хаддама. В ходе беседы он неожиданно спросил, чем объяснить, что до сих пор не подписано соглашение о размещении советских зенитных ракетных частей в Сирии?[82]

Хаддам пожал плечами и ответил, что Устинов и Тлас подписали такое соглашение во время недавнего визита Асада в Москву 18 октября 1982 года. Но Громыко настаивал:

— Вы уверены, что оно подписано?

Хаддам подтвердил, а Громыко принялся шепотом ругать своих дипломатов, почему ему не доложили. Хаддам между тем говорил:

— В настоящее время в Сирии находится заместитель командующего ПВО СССР, который контролирует ход необходимых работ по оборудованию позиций. Насколько мне известно, советский персонал начнет прибывать уже в первые недели января 1983 года.

Что же касается соглашения об использовании сирийских портов Советским военно-морским флотом, то оно до сих пор не подписано. Однако сирийская сторона готова подписать его в любой момент и с этой целью направить свою делегацию в Москву или принять советскую делегацию в Дамаске.

Рано утром на следующий день заведующего ОБВ вызвал Громыко. Вопреки ожиданиям, он не делал разноса, а сказал, что вечером позвонил Устинову и спросил его, подписано ли такое соглашение. Но тот стал крутить, что вроде бы подписано, но не совсем…

— Так подписано все-таки это соглашение или нет? — спросил Громыко.

Услышав подтверждение, что соглашение подписано и осталось только согласовать протокол о том, кто будет давать приказ на применение ракет, министр возмутился:

— Но это же главное! Если это право будет дано сирийцам, мы можем оказаться втянутыми в новую мировую бойню с самыми непредсказуемыми последствиями. Этого допустить никак нельзя. Лично, внимательно следите за этим и считайте это своей главной задачей.

Мог ли член Политбюро, Министр иностранных дел СССР не знать, что между Советским Союзом и иностранным государством, Сирией, подписано секретное соглашение о размещении на его территории советских ЗРК, да еще с советским персоналом? Может быть, запамятовал министр?

Едва ли. Память у него была отличная, несмотря на возраст, а было ему уже 73 года. Скорее всего, в советской системе принятия решений случился очередной сбой. Беда этой системы в том и заключалась, что многие, причем особо важные, вопросы решались келейно, по устной договоренности между главными заинтересованными лицами и уже потом оформлялись в виде решений Политбюро.

А накануне визита Асада Громыко находился в Нью-Йорке на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Как раз в это время Устинов и Андропов обговаривали между собой вопрос о размещении ЗРК в Сирии и, естественно, докладывали плохо соображавшему Брежневу, который во всем с ними соглашался.

Не знаю, информировали ли они об этом Г.М. Корниенко и В.Ф. Мальцева, первых заместитель министра, остававшихся «на пульте» в отсутствие Громыко. Могли и не информировать — это был уже другой уровень. Однако благодаря хорошим личным контактам в Министерстве обороны мы на рабочем уровне знали в общих чертах о готовящемся соглашении, но в переговорах не участвовали и самого документа в глаза не видели.

Министр, когда прилетел и сразу включился в переговоры с Асадом, вопроса о ЗРК не поднимал. А нам и в голову не приходило, что он не в курсе этого дела. Но сами его тоже не затрагивали. Видимо, срабатывал чиновничий рефлекс: раз министр молчит, — значит, нам не положено об этом знать.

Время летело быстро, и развертывание советских зенитных ракетных полков (ЗРП) в Сирии шло полным ходом, хотя злополучный протокол об их применении еще даже не был согласован. Над ним усиленно корпели военные двух стран, но дипломатов к этой работе и близко не подпускали. Это тоже было нечто новое. Однако по настоянию Громыко мидовцев время от времени знакомили с текстом соглашения, и министр постоянно интересовался, как идет дело.

31 декабря 1982 года уже ближе к вечеру он вызвал заведующего ОБВ и начал расспрашивать: кто будет командовать этими полками и против кого будут применяться советские ракеты?

Ему было доложено, что помимо защиты объектов на территории самой Сирии проект протокола Министерства обороны СССР допускает использование советских ЗРП в следующих трех ситуациях:

1) Для нанесения ударов по целям над территорией Израиля;

2) в случае столкновения между сирийскими и израильскими войсками в долине Бекаа в Ливане, наши ЗРП (в соответствии с пунктом 2 соглашения) могут быть задействованы для нанесения ударов по израильским целям как над территорией Ливана, так и над территорией Израиля;

3) в случае конфликта Сирии с Ираком или Иорданией, который будет рассматриваться сирийским руководством как агрессия с их стороны, советские ЗРП также могут быть задействованы для нанесения ударов по иракским и иорданским целям, причем не только над сирийской территориями, но и над территорией самого Ирака и Иордании.

Поэтому в протоколе надо четко оговорить, что советские ЗРП будут наносить удары по целям только над территорией Сирии при отражении агрессии со стороны Израиля.

Громыко явно помрачнел:

— А кто будет принимать решение о применении ракет?

— Сирийский Верховный главнокомандующий или в его отсутствие — министр обороны и начальник Генштаба. Но у нас есть замок — это решение в соответствии с протоколом приводится в исполнение через советского Главного военного советника в Сирии. Он может и не исполнить это решение.

— Покажите мне текст, — не поверил министр.

Ему показали пункт 4-й проекта протокола: «Решение на применение ЗРП ДД принимает Верховный главнокомандующий вооруженными силами САР, а в случаях, не терпящих отлагательства, — министром обороны и начальником Генерального штаба. Принятое решение приводится в исполнение через ГВС в вооруженных силах САР, а при его отсутствии — через его заместителя».

— А в протоколе записано, что он может не исполнять? — спросил Громыко.

— Нет.

— Значит, решение все-таки за сирийцами. Я поговорю с Устиновым.

Рабочий день давно кончился. Под угрозой было празднование Нового года, а Громыко продолжал ворчать:

— Вечно у вас на Ближнем Востоке что-то приключается. Ведь это же надо — три войны сразу! Большую часть своего времени как министр я трачу на ваши ближневосточные дела. Можно подумать, что это не Вы, а я заведую отделом стран Ближнего Востока.

Это было новогоднее поздравление министра. С юморком.

Глава шестнадцатая

План Андропова

В первые недели января 1983 года во внешней политике все вроде бы оставалось, как прежде. Принципиальных изменений не было. Но в повседневных делах чувствовалось дуновение новых ветров. Весь стиль работы поменялся.

Помощник Андропова Аркадий Вольский вспоминает такой характерный эпизод: идет заседание Политбюро. В повестке дня, казалось бы, тривиальный вопрос: просадка грунта в ходе строительства завода «Атоммаш». Докладчик, один из заместителей Председателя Совета Министров, спокойно рассказывает об этом и говорит, что через недельку — сейчас он занят — съездит на место происшествия, разберется и исправит положение. Председатель Совмина Н. А. Тихонов: да-да, надо съездить через недельку… Все: да-да. Андропов поднимает голову и говорит: а по-моему его надо исключить из партии и снять с работы. Гробовая тишина. Потом Тихонов и все остальные: да-да, надо исключить.

Во внешних делах тоже проявилась необычная активность нового Генсека. В отличие от Брежнева, он во все вмешивался, все решал сам, читал почти все шифровки из посольств, накладывал на них резолюции, да еще следил за их исполнением.

Не успели отпраздновать Новый год, как Андропов вместе с Громыко и Устиновым вылетели в Прагу, где проходило совещание Политического консультативного комитета стран — участниц Варшавского договора. Там был дан первый залп по политике Рейгана, и в качестве противовеса ей была выдвинута развернутая программа разоружения.

А 12 января Андропов уже встречался в Кремле с Арафатом. На первый взгляд, не было каких-то особых причин принимать его одним из первых, выделяя из длинной очереди зарубежных лидеров, выстроившихся на прием. Но уже в первые часы встречи замысел Андропова стал ясен.

По сложившейся традиции Арафат начал беседу с дифирамбов прочной дружбе и благодарности за поддержку.

— Помню, в разгар израильской агрессии в Ливане, — говорил он, — я обратился к Брежневу с просьбой направить послание Рейгану. Через четыре часа я получил ответ, хотя была поздняя ночь. Я понял тогда, что в Москве создан штаб, как и у нас в Бейруте, и я чувствовал, что мы в одном штабе. Порой нам даже казалось, что советским представителям даем указания мы, а не товарищ Громыко.