Пионеры Вселенной - Герман Нагаев

– Пожалуйста, заходите, молодой человек, у нас двери открыты для всех.

Костя поклонился, подошел к зеленому столу, заваленному книгами, где сидел Красовский – человек интеллигентного вида с бородкой, тронутой сединой, и смущенно спросил:

– Не найдется ли у вас книжки про Бетховена?

– Про Бетховена? – удивленно переспросил Красовский. – Вы занимаетесь музыкой?

Костя расслышал лишь последнее слово.

– Нет, я плохо слышу после болезни…

Красовский сразу догадался, зачем нужна ему эта книга.

– Сейчас, сейчас, молодой человек. Такая книга была… А вы чей будете? – спросил громко.

– Сын лесничего Циолковского.

– Знаю, знаю. Присядьте.

Красовский вышел в другую комнату и скоро вернулся с небольшой, аккуратно переплетенной книжечкой.

– Вот извольте! – Он сделал пометку в тетради и подал Косте книжку. – Когда прочтете – приходите. Подберем еще.

– Благодарю вас, спасибо! – Костя крепко зажал книжку в руке.

Дома он забрался на чердак, где хранилась разная рухлядь. Там, около слухового окна, стояла старая дырявая кушетка. Поудобней усевшись, он раскрыл книжку и стал жадно глотать страницу за страницей. Детство, полное лишений и нужды с пьяницей отцом. Ранняя потеря нежной, горячо любимой матери. Как это было близко и понятно Косте! Он поднимал голову над книгой, сердито смахивал рукавом навертывавшиеся слезы и опять продолжал читать.

Сердце его сжалось от боли, когда он дошел до страниц, рассказывающих о наступающей глухоте Бетховена.

«День и ночь у меня беспрерывный шум в ушах, – писал Бетховен одному из своих друзей. – Могу сказать, что моя жизнь жалка: уже два года я избегаю всякого общества…»

«Да, да, как это верно, – прошептал Костя. – Я тоже стесняюсь людей и при появлении чужих бегу сюда на чердак. Интересно, что же дальше?» «Я часто проклинал свое существование; Плутарх привел меня к терпению». Костя взъерошил волосы: «Плутарх! Я, кажется, видел у отца книгу Плутарха. Как же он привел Бетховена к терпению? Надо почитать…»

Вот уже и к обеду зовут, а Костя все читает и читает…

«Моим братьям Карлу и… прочесть и исполнить после моей смерти».

«Это похоже на завещание, а ведь Бетховену всего тридцать. Что такое?» Костя замирает. «Мое сердце и разум с детства склонны были к нежному чувству доброты. Я готов был даже на подвиги. Но подумайте только: шесть лет я страдаю неизлечимой болезнью…

Мое несчастье для меня вдвойне мучительно потому, что мне приходится скрывать его. Для меня нет отдыха в человеческом обществе, нет интимной беседы, нет взаимных излияний. Я почти совсем одинок… Я должен жить изгнанником…»

«Как это верно! Как я его понимаю. Да, да, я чувствую то же самое», – почти закричал Костя и опять углубился в книгу.

«Какое, однако, унижение чувствовал я, когда кто-нибудь, находясь рядом со мной, издали слышал флейту, а я ничего не слышал… Такие случаи доводили меня до отчаяния; еще немного, и я покончил бы с собой. Меня удерживало только одно – искусство. Ах, мне казалось немыслимым покинуть свет раньше, чем я исполню все, к чему я чувствовал себя призванным…

Терпение – так зовется то, что должно стать моим руководителем. У меня оно есть!»

«Терпение! – воскликнул Костя. – Терпение помогло ему победить недуг! Терпение у меня тоже есть. Я много терпел. И могу, если нужно, терпеть еще больше. Могу и буду. Буду! Буду! Буду!

Бетховену было трудней – он был музыкантом, композитором. Он должен был слышать то, что создает. И все-таки он творил! Мне важно лишь видеть то, что я делаю, и буду делать. Мне – легче! К тому же я хоть плохо, но слышу. И я не сдамся! Я буду учиться изобретать и, как он, – творить! Но творить в другом – в науке. Я буду подражать Бетховену. Учиться у него мужеству, воле, терпению. И я, как он, сумею победить недуг. Сумею сделать что-то полезное для людей. Для человечества».

Отец был замкнут, мрачен, разговаривал неохотно, сердито. Костя решил не обращаться к нему.

Однажды, дождавшись, пока отец уйдет на службу, он перебрал почти все его книги и нашел толстый том Плутарха «Сравнительные жизнеописания». За этой книгой, описывающей жизнь и подвиги великих людей Древней Греции и Рима, Костя просидел несколько недель.

Он не знал, укрепил ли Плутарх в нем терпение, как в Бетховене, но, прочтя о Тесее и Ромуле, Демосфене и Цицероне, Александре Македонском и Цезаре, он еще тверже укрепился в мысли, что во что бы то ни стало должен сделать что-то важное, что-то полезное для человечества.

А чтоб достигнуть успеха, надо победить уныние и робость, обрести терпение и упорно учиться.

Костя и раньше любил читать, но теперь чтение сделалось для него самым главным занятием. Только сейчас оно не являлось, как бывало, развлечением, а было подчинено заветной цели – приобретению знаний. Он самостоятельно стал изучать физику, химию, механику, математику, астрономию.

Это было непросто. Многого Костя не понимал. Иногда он обращался к братьям, но чаще сам доискивался, ставя простейшие опыты на самодельных приборах.

Однажды отец, вернувшись с работы, застал Костю у распахнутого окна с астролябией. Сын тщательно наводил ее на пожарную каланчу. Отец постоял и, видя, что сын не услышал, как он вошел, удалился.

Костя еще долго сидел, что-то подсчитывая. Потом вышел на улицу и стал шагами измерять расстояние до каланчи.

Когда сели обедать, отец спросил:

– Ты, Костя, кажется, увлекся моей астролябией?

– Да, я вычислял расстояние до каланчи.

– Сколько получилось?

– Четыреста аршин… Но я не поверил.

– И ходил проверять?

– Да. Проверял шагами. Получилось то же самое!

– Хорошо, Костя, что ты проверил. Теоретические расчеты всегда следует проверять практически. Это запомни. Эх, учить бы тебя надо. Учить…

После смерти матери прошло около трех лет. Все это время Костя упорно сидел за учебниками и мастерил разные изделия из дерева, картона, жести.

Как-то в воскресенье, когда Костя ползал по полу в зале, испытывая модель новой самоходной коляски, вошел отец.

За эти три года он ссутулился, длинная борода его побелела, лишь густые брови и усы еще казались темными.

– Костя! – громко сказал он сыну. – Поднимись, я хочу с тобой поговорить.

Костя подошел к отцу.

– Костя, я долго думал о твоей судьбе и пришел к мысли, что тебе следует поехать в Москву, чтоб там продолжить образование. Смотри, как ты вырос. Исполнилось шестнадцать! Это такой возраст, когда уже пора самому заботиться о своем будущем. Поезжай, Костя. Там библиотеки, музеи, лаборатории. Может, заведешь друзей из студентов, которые станут помогать. Я буду высылать тебе по двадцать целковых в месяц.

Костя от неожиданности оторопел. Смотрел на отца широко открытыми, удивленными глазами.

– Что – не веришь?

– Это так неожиданно, папа.

– Боишься?

– Нет. не боюсь. Но не могу поверить… Неужели правда в Москву?

– Да. Решено. До Нижнего поедешь на пароходе, а там – по железной дороге. Ну, что – рад?

– Да, папа, да. Спасибо! Я мечтал об этом…

6

Вот и Москва!

Оставив пожитки на вокзале, Костя пошел подыскивать квартиру.

Длинноволосый, в просторном, сшитом на вырост пальто, в сапогах, со связкой купленных по дороге книг, он остановился около дворника, курившего на скамейке у ворот.

– Не укажете ли, где можно снять комнату или угол?

Дворник сердито посмотрел на странного юношу.

– Уж не из монастыря ли убег?

– Нет, я из Вятки приехал учиться.

– Учиться? А чему учиться-то будешь?

– Физике, математике и другому.

Дворник почесал бороду.

– Толкнись к прачке Анфисе, – кивнул он на двухэтажный дом. – В позапрошлом году жил у нее какой-то студент. Может, и пустит.

Костя подошел к указанной двери, внизу, постучал.

Вышла рябоватая баба. Спросила строго:

– Чего надо?

– Насчет комнаты хочу спросить.

– Проходите!

Костя прошел в пахнувшую геранью и мыльными парами комнату.

– Вот, если подойдет, могу сдать за три рубля. Только тут мой Семка спит. Ну, да он ничего… Тихий.

– Я буду учиться, мне придется опыты ставить.

– Он ничего не пошевелит. Да и не бывает его – на фабрике работает. А я в кухне стираю день-деньской. Так что никто не обеспокоит.

Костя еще раз осмотрел комнату и, найдя ее подходящей, отдал задаток и поехал за своими пожитками…

Как и с чего начинать? Этот вопрос встал пред юношей Циолковским, как только он привез немудрящие вещи и почувствовал себя жителем Москвы. Можно было бы, пожалуй, доставать стенограммы лекций в университете, но к пониманию их он не был подготовлен. Следовало начинать с «азов», с гимназических курсов.

«Да, я должен основательно проштудировать элементарный курс математики и физики. Хорошо бы и химии. Если удастся – буду ставить опыты».

Познание точных наук рождало у Циолковского новую фантазию, новые замыслы. Думал: нельзя ли воспользоваться энергией движения Земли? Нельзя ли устроить поезд вокруг экватора, в котором бы не было тяжести от центробежной силы? Наконец, нельзя ли строить аэростаты из металла, не пропускающего газа, которые бы вечно носились в воздухе?