Жизнь некрасивой женщины - Екатерина Мещерская

— Позвольте, — недоумевающе сказала она, и голос ее звучал недовольно. — Я же сказала вам, что мое объявление было недоразумением, я уже давно раздумала сдавать комнату!

— Знаю, — со свойственным ему нахальством ответил Ника, — но я привел мою жену познакомиться с вами и уверен, что вы передумаете и сдадите нам комнату. Кстати, состоится это или нет, у меня к вам просьба. Пожалуйста, покажите ей ваш кабинет. Она так любит старину. Вы ей доставите большое удовольствие!

Слова Ники одинаково поразили нас обеих. Марию Георгиевну, безусловно, поразило нахальство Ники, а я сгорала от стыда за него. Неужели, зная настоящее положение вещей, я решилась бы прийти сюда?! А Мария Георгиевна смотрела на меня приветливо, весело и чуть-чуть насмешливо.

— Снимите ботики и раздевайтесь! — сказала она. — Идемте! — Тон ее был достаточно повелителен, и мне ничего не оставалось больше, как последовать за ней.

Кабинет ее покойного мужа, который она почему-то вздумала сдавать, был великолепен. Мебель розового дерева поражала узором-мозаикой из палисандрового дерева, красного американского ореха и «птичьего глаза». Вслед за кабинетом Мария Георгиевна показала всю квартиру. Я была восхищена богатством фарфоровой коллекции, картинами и редкими коврами. Она обладала некоторыми подлинниками самого Врубеля. Разговаривая о посторонних вещах, мы коснулись живописи и, сев на диван, забыли обо всем на свете. Ника, извинившись, отлучился на четверть часа. Ему необходимо было позвонить по делу.

— Вы понимаете, — с милой искренностью сказала Мария Георгиевна, — у меня сравнительно недавно умер муж. В этой квартире я осталась одна с моей старушкой-матерью. Было так тоскливо, так скучно. Я и подумала: а не сдать ли мне одну комнату? Будут рядом живые люди, и мне будет веселее! Взяла написала несколько объявлений да и расклеила. И что же вы думаете? Как начали ко мне приходить люди, одни противнее других! Некоторых я просто испугалась!.. Тогда я соскоблила ножом все объявления, а одно-то и забыла. Вот по этому злосчастному, забытому объявлению и пришел ваш муж… Теперь рассказывайте, кто вы такие и почему вам негде жить.

Мне показалось, что я понравилась Марии Георгиевне: от этой мысли стало страшно. Я вспомнила, каким решительным отказом она нас встретила, может, это просто минута слабости или я показалась ей несчастной — вид у меня жалкий… И зачем только Ника ушел, точно нарочно, точно мы с ним сговорились, и в эти четверть часа мне действительно удалось ее уговорить. Нет, ни за что!.. Я напугаю ее, сделаю все для того, чтобы пути сюда были нам заказаны. И, боясь, что сейчас вернется Васильев, а я не успею рассказать всего и объяснить Марии Георгиевне, быстро заговорила:

— Мария Георгиевна, чувство меня никогда не обманывало: вы почему-то расположились ко мне. Не верьте этому настроению; кроме одних неприятностей, я ничего вам не принесу. Сейчас сюда вернется мой муж. Он будет вас просить, уговаривать переменить решение и пустить нас. Не поддавайтесь никаким просьбам! Прошу вас! Ведь он меня обманул, сказал, что нашел для нас комнату, скрыл, что вы ему отказали. У меня есть подозрения, что он привел меня, надеясь, что я как-нибудь уговорю вас. Во всяком случае, не пускайте нас!

— Почему? — Она перебила меня. — Почему? Это уже становится интересным. Говорите!

— Почему? Да, во-первых, потому, что у нас нет ни копейки денег, во-вторых, мы имеем порядочный долг еще на старой квартире, в-третьих, мой муж сейчас безработный и, кроме того, страдает запоями. Только что он пропил деньги, которые я принесла, продав свои золотые вещи. Я очень несчастна с ним и за два года замужества уже три раза убегала от него, а чтобы в последний раз он меня не нашел, я зарегистрировалась фиктивно с моим другом, режиссером МХАТа Красовским. Теперь его за что-то — и вместе с ним целую компанию знакомых — высылают из Москвы. За что — и догадаться не могу. Но вы же понимаете, что это может коснуться и меня?.. Меня могут искать. Умоляю вас, не подвергайте себя непонятностям и не дайте себя уговорить.

Она смотрела на меня внимательно потом вдруг обняла.

— Дитя мое, — сказала она, — вот именно потому, что вы все это мне рассказали, я и возьму вас к себе. Я не отпущу вас никуда. И как вы, такой ребенок, вдруг очутились в подобных обстоятельствах?.. Где ваши родители?.. Живы?

В это время дверь распахнулась и вошел Ника.

— Вы правильно сделали, что привели ко мне жену! — улыбаясь, сказала Мария Георгиевна. — Ведь она меня уговорила! Поезжайте на старую квартиру за вещами. У вас там какой-то долг… Сколько я должна дать денег, чтобы вы могли расплатиться и переехали ко мне сегодня же? Я не хочу больше отпускать вашу жену, справляйтесь с переездом сами, и чем скорее, тем лучше.

40

Чем больше я узнавала о жизни Марии Георгиевны, тем более необыкновенной становилась она в моих глазах.

Софья Филипповна, горбоносая, черноглазая, с остатками былой красоты на лице старушка, которая убирала, стирала, готовила обед, была ее матерью. Эта неграмотная женщина в тяжелом физическом труде прожила всю жизнь. Ее медяков хватило только на то, чтобы отдать дочь учиться шитью. Маня оказалась очень способной. Вскоре она уже работала самостоятельно и стала известной портнихой. Полюбила бедного студента и вышла замуж. Она добилась того, что открыла модельный дом, и почти весь Петербург одевался у нее. Теперь они с мужем не знали нужды. По слабости здоровья он не мог продолжать образования и работал бухгалтером в банке. Счастье их было немудреное, но самое настоящее.

Мария Георгиевна имела ум пытливый, любопытный, душу красивую и ненасытную. Она много читала, любила живопись, архитектуру, музыку, театр, и культура приставала к ней не внешне, а пропитывала насквозь. В разговоре об искусстве она была образованным и очень интересным собеседником.

Она была богата, но квартира не напоминала антикварного магазина: все было куплено и расставлено с большим вкусом. Она двигалась, разговаривала, принимала гостей среди роскоши, и ни у кого не было сомнения в том, что она родилась в этой обстановке.

Мать ее вела весь дом и проводила почти весь день на кухне. Мария Георгиевна не стыдилась, не выдавала ее за прислугу или няньку, а, знакомя с кем-нибудь Софью Филипповну, говорила: «Это моя мама».

Она жила целомудренно и чисто. Говорила мне, что ни один ее поклонник не выдерживает морального сравнения с умершим мужем, а всякая легкая связь была ей противна. И все же я часто замечала, что она страдает от одиночества.

Мария Георгиевна заявила с первого же дня, что я не хозяйка и что ни в какую столовую она нас обедать не пустит.