На службе Отечеству - Александр Алтунин

— Кто это тебя так вырядил? — удивился я.

— Сам, — отвечает Федя горделиво.

— Товарищ Охрименко! — стараюсь говорить как можно суровее. — Почему Федя не передан в распоряжение штаба?

— Не берут, едят его мухи. Оказали, щоб шел вин в Вязьму и обратился там в военкомат… Вот бурократы! — сердито разводит руками добряк старшина.

Я напрасно ищу сержанта Сероштана. Его нет. Словно опережая мой вопрос, Охрименко огорченно сообщает:

— А Василя увезли в медсанбат…

Еще раз внимательно оглядев своих товарищей, глубоко вздыхаю, невольно перебирая в памяти короткий, но трудный и опасный путь, пройденный вместе с ними. Не могу я смириться с мыслью, что придется идти в бой без испытанных боевых друзей. Я твердо решил: не расстанусь с ними, во что бы то ни стало добьюсь, чтобы их включили в мою новую роту.

Когда рассказал об испытаниях, выпавших на нашу долю. Стольников горячо воскликнул:

— Я вместе с тобой, командир, пойду упрашивать комбата, чтобы включил этих молодцов в нашу роту!

Дав подробные наставления командирам взводов о подготовке к предстоящим боям, отпускаю их. Вспомнив неуставную манеру Папченко подавать команду, останавливаю его и говорю, что слово "пожалуйста" при подаче команды звучит нелепо.

— Извините, пожалуйста, — отвечает он со смущенной улыбкой, — сила привычки. Это слово выскакивает помимо моей воли.

Мы с политруком спешим к комбату. Старший лейтенант, выслушав нашу просьбу, решительно отказывается идти к полковнику Бурчу, заявив, что перевести минометчиков в стрелки тот не разрешит. Стольников резонно возражает, что среди бойцов нашей сводной роты есть даже саперы и артиллеристы. После долгих уговоров комбат сдается и обещает решить этот вопрос. Считая включение минометчиков в состав роты делом решенным, Охрименко развил бурную организационную деятельность, совершенно оттеснив степенного сержанта Востокова от исполнения обязанностей старшины роты. Последний покорно ходит по пятам за энергичным украинцем и беспрекословно соглашается с его распоряжениями. Вскоре хозяйственный Охрименко раздобыл три термоса, наполненных бензином, натащил разнокалиберной стеклянной тары и организовал "производство" самодельных противотанковых средств. Узнав, что старшина комендантской роты тоже украинец, Охрименко навестил его и вскоре притащил ворох различного поношенного обмундирования, которое весьма пригодилось. Подобрали по росту гимнастерку и брюки Феде. Только пилотки для него не нашлось. Вместо пилотки Охрименко надвинул ему на голову огромную каску, в которой Федя выглядел бывалым солдатом.

В спешке приготовлений мы совсем забыли, что судьба минометчиков еще не известна. Поэтому появление посыльного, передавшего приказ мне и политруку прибыть к комбату, вызвало тревогу: а вдруг отказ! Как же я объявлю об этом моим боевым друзьям? Отгоняя беспокойные мысли, почти бегу к дому, где разместился комбат. Стольников едва поспевает за мной. Ввалившись в избу, молча козыряю и вытягиваюсь в ожидании. Комбат, видимо поняв причину моего волнения, с улыбкой объявляет:

— Лейтенант! Все минометчики остаются в твоей роте: полковник удовлетворил ходатайство…

"Только минометчики, — мелькает в голове, — а Митин? А Федя? Ведь о них-то я и забыл доложить комбату".

Когда я рассказал о Митине, комбат решительно махнул рукой:

— Одним больше, одним меньше — какая разница!

После некоторого раздумья комбат разрешил оставить и Федю, приказав зачислить в список роты с указанием точного адреса родных.

— Мало ли что может случиться в бою, — пояснил он. — Нельзя, чтобы родные не узнали о его судьбе. Как только выполним задание к вернемся в дивизию, представим необходимые сведения о нем в штаб.

Возвращаюсь в роту. Радуюсь, что навстречу новым испытаниям пойду плечом к плечу с проверенными боевыми товарищами. Мое сообщение о согласии полковника Бурча зачислить минометчиков в состав сводного батальона они встречают ликованием.

Тем временем на улице стемнело. Ночную тишину изредка нарушают окрики часовых. Надо хоть немного поспать. Убедившись, что недостающее оружие получено и роздано, что боеприпасами рота обеспечена, что люди накормлены, объявляю "Отбой".

Это было под Ярцево

Ночью батальон подняли по тревоге. Комбат Грязев коротко сообщил, что мы выступаем в район города Ярцево, чтобы ликвидировать воздушный десант, сброшенный в ближайшем тылу наших войск. Всем подразделениям надлежит быть в полной боевой готовности. О численности десанта и его местонахождении комбат не сказал. Возможно, такими сведениями он не располагал.

Потрепанные ЗИСы натужно ревут. Бойцы тревожно посматривают по сторонам, готовые немедленно вступить в бой. Темной стеной огораживает дорогу лес. Ночью он кажется особенно таинственным. Где-то в его чащобе скрывается враг. Каждый кустик, отдельно стоящее дерево заставляют пристальнее всматриваться и вслушиваться, чтобы сквозь шум моторов уловить посторонние звуки. Но лес, окутанный темнотой, безмолвен.

Я сижу в кабине идущей впереди машины. Изредка высовываю голову, чтобы убедиться, что остальные машины идут следом, и каждый раз вижу передние ряды сидящих в кузове бойцов. Придвинувшись к Сероштану, они слушают его неистощимые байки. Появился Василь за четверть часа до посадки на машины, без оружия, с непокрытой головой и… в галошах, привязанных бечевкой.

— Ты откуда, Василь? — удивился я. — Сбежал из медсанбата?

— Как можно, товарищ лейтенант?! — с едва уловимой усмешкой возразил он. — Бегают дезертиры, а я отпросился на передовую… Правда, очень торопился и кое-что позабыл в медсанбате…

Только я хотел высказать свое мнение по этому поводу, как запасливый Охрименко уже сунул Сероштану пилотку и стоптанные солдатские ботинки.

— Садись в машину, сержант! — решительно сказал я. Когда доложил комбату о возвращении Сероштана, он приказал начальнику штаба в очередном донесении сообщить, чтобы не разыскивали сержанта.

На рассвете мы беспрепятственно вышли в назначенный район. Заскрежетали тормоза. Машины остановились. По колонне разнеслось:

— Выгружа-а-а-айсь!

Командиры развертывают подразделения, высылают охранение. Ротные окружили комбата, возле которого стоит пожилой мужчина, одетый в полосатый пиджак и такие же брюки, заправленные в сапоги. Несмотря на теплое летнее утро, в руках незнакомца шапка-ушанка, которую он, волнуясь, нещадно тискает крепкими сухими пальцами.

— Вот, товарищи командиры, — говорит Грязев, — местный житель Степан Тимофеевич Воротников видел вооруженных до зубов фашистов между шоссейной и железной дорогами.