Тевтонский орден. Крах крестового нашествия на Русь - С. Шумов

Итак, Берлинский университет, подобно своим предшественникам, принял участие в национальной жизни в одну из ее критических минут. Позднее он оказал величайшие услуги государству, которое основало его в годину бедствий и опасностей. Предсказание Шлейермахера исполнилось буквально: Берлин давно уже стал умственной столицей протестантской Германии. Его университет сумел привлечь к себе знаменитейших ученых и философов, наиболее способных изменять мысли поколения и влагать в них «новую душу». Не будем забывать, что в Германии едва заметный переход привел умы от реформации к философии; что благодаря этому различные школы философии играют там роль религии и овладевают душами: Кант такой же реформатор, как Лютер; Гегель, царившие в этом столетии в Берлинском университете, был тоже своего рода апостолом. Один очень прозорливый немецкий писатель находит возможным утверждать, что 1813 год был бы немыслим, если бы не было лекций Канта, и что 1866 год — дело Гегеля с его учением о государстве. Таким-то путем Берлинский университет нашел возможность согласить свои обязанности к чистой науке с обязанностями к государству. В случае необходимости университет, не колеблясь, жертвует первыми ради вторых, если верить профессору Дюбуа-Реймону, произнесшему 5 августа 1870 г. следующие слова, над которыми не мешало бы политикам поразмыслить: «Берлинский университет, которому отведено для постоя место (einquartiert) против королевского дворца, является умственной лейб-гвардией дома Гогенцоллернов».

Печатается по изданию: Э. Лависс. Очерки по истории Пруссии. М, 1915.

Н. Ф. Наркевич

ГРЮНФЕЛЬДЕ — ТАННЕНБЕРГ 1410 Г.

Concordia parvae res crescunt, discordia maxumae dilabuntur.[25]

C. Sallustius Crispus, De bello Jugurthino.

I

Те моменты жизни народов, когда на арену мировой борьбы они несут могучим потоком свои лучшие силы, когда на поле битвы пресекается жизнь самых здоровых, жизнеспособных сынов, во имя общего блага, во имя жизни всей нации, — эти моменты справедливо считаются великими.

Битва при Грюнфельде-Танненберге, 15 июля 1410 г., — Битва на Зеленом Поле, как называли ее pyccme, Pruskie porasscze pod Grunwaldem, как говорят поляки, и Die Furchtbare Schlacht bei Tannenberg, по выражению немцев, была великой битвой народов.

Немецкие ордена, утвердившись на границах тогдашней Европы, продолжали восходящую еще к IX веку славяно-немецкую борьбу. К эпохе покорения Пруссии, на месте Велико-Моравской державы, уже были маркграфства Каринтийское и Австрийское, а на берегах Эльбы и Одера, в земле Лютичей и Бодричей, — маркграфства Саксонское и Бранденбургское.[26] Поморье (Померания) давно отошло к немцам.

Ближайшие задачи гохмейстеров Тевтонского ордена были вполне ясны. Вот почему уже в действиях первого европейского гохмейстера Германа ф. Зальца ясно намечается стремление к секуляризации ордена, во славу и по примеру тогдашней «Германской Империи».

Что такое Германия того времени? Это анархическая федерация мелких княжеств, озабоченных устройством своего «дома», вечно враждующих между собой и в тоже время объединенных довольно определенной «германской идеей».

Существование этой идеи подтверждается тем, что над гохмейстером Тевтонского ордена имел определенную власть «Deutschmeister», управлявший землями ордена в Германии. Он один обладал правом созывать Общий Капитул.

Этот аванпост Германии поддерживался постоянным притоком рыцарей и немецких колонистов. Восточная граница Германии XIII и XIV в.в. — это европейская «Америка», манившая своих пионеров, и в политических мечтаниях гохмейстеров Тевтонского ордена не последнюю роль играла возможность стать владетельным князем Боруссии, расширяя свои владения на счет Литвы и Польши. Эти надежды были вполне в духе политического состояния Германской империи.

II

Вглядываясь пристальнее в политическое устройство вдохновительницы натиска орденов на Славянство и Литву, мы должны будем признать, что анархический характер федеративного устройства Германии, в середине XIII века, не лишал эту страну той силы, которая ей нужна была для решения наступательных задач внешней политики. Это устройство Германии отвечало духу индивидуальных стремлений тогдашнего европейца, которые так характерны для весны Возрождения.

Падение Священной Римской Империи и торжество феодализма раздробили Германию на ряд мелких княжеств, республик и отдельных, почти независимых, городов. В борьбе Империи с Папством духовные и светские князья держали сторону папы. «Избиратели», в том числе и маркграф Бранденбургский, усиливались за счет Императорской власти, обращая Wahlcapitulationen[27] все более и более в пользу своих «домов». Беспорядки, вечная анархия, как нельзя более способствовали этому. Император Германии — тот же «фюрст», устраивающий свои личные дела, мало озабоченный общим делом, коллективным благом. В этой толчее, Маркграф Бранденбургский, с одной стороны, и Габсбург, с другой, положили основание «счастью» своих домов.

Господство Faustrecht'a,[28] единственного права в то время, как будто не препятствовало успехам Германской федерации в конце средних веков. Авантюризм, под маской религиозного прозелитизма, поиски свободы, погоня за земельной собственностью, влекли немецких пионеров в славянские земли. Ганза захватила в свои руки торговлю, ордена Тевтонский и Меченосцев вели кровавую германизацию славянской Европы.

В воздухе чувствуется близость великих открытий и изобретений, которые расширят политический и исторический кругозор европейца и дадут выход его кипучей деятельности.

Вряд ли в истории человечества можно наметить еще такой же период титанической работы народов Европы. Именно из этого хаоса и рождалась современная нам Европа.

При этих условиях Европейской политической жизни, Славянские страны и Литва неизбежно должны были подвергнуться насильственному приобщению к жизни Европы.

Вокруг Гнездна давно сгруппировались славянские области, образовавшие Польшу, которой казалось самой судьбой была предназначена роль сплотить все родственные славянские племена и образовать сильное Восточно-Европейское государство, которое остановило бы натиск немцев и, в то же время, служило бы проводником западноевропейской культуры.

Однако, «миссию» свою Польша понимает иначе. Крестившись в Х веке, по обряду православной церкви, Польша вскоре принимает католичество, которое и стремится распространить на сопредельные области Литвы и Зап. Руси. Подчинение Латинской церкви не освобождает ее от натиска немцев. Удельная система, начало которой положил Болеслав III, Кривоустый, (умер 1138), разделением Польши между сыновьями, ослабило Польшу настолько, что Шленская область (Силезия) вскоре отошла к немцам, а княжества Мазовецкое, Куявское, Сандомирское и Великопольское (Познанское), раздробившиеся на меньшие уделы, не в состоянии были справиться с воинственными соседями. Призвание Тевтонского ордена Мазовецким Конрадом и является следствием внутреннего расслабления Польши. Но оружие, направленное против пруссов, обратилось против самой Польши, и, только благодаря энергии Владислава Локетка (умер 1333), одновременно с восстановлением прежней королевской власти, Польша объединилась и окрепла настолько, что в XIV в. наносит ряд поражений Krzcyzac'ам — «Крестоносцам», как называли поляки Тевтонских рыцарей.

Отражая, в силу фатальной необходимости, нападения немцев, Польша, чувствуя себя окрепшей, обрушилась и на соседние области русско-славянской ветви, стремясь насадить в них культ католической церкви. Эта «миссия» польского народа не была признана русскими областями, и они, не имея еще тяготения к подавленному монгольским игом Московскому центру, тянулись невольно к Литве.

Действительно, взаимная веротерпимость Литвы и Зап. Руси настолько велика, что в XIV веке, выдающемуся по дарованиям, литовскому князю Гедимину (умер 1341) без труда удается образовать Великое Княжество Литовско-Русское. Напор Тевтонцев вызвал и в Литве стремление к объединению почти одновременно с таким же стремлением в Польше при Владиславе Локетке. В союзе 1315 года с Локетком, Гедимин наносит ряд поражений Тевтонскому Ордену.

Участь Литвы замечательна. Блестящий культ язычества, издавна получивший здесь развитие, и сносное экономическое положение населения, делали Литву действительно «непобедимой» в борьбе с влиянием крестоносцев, с одной стороны, и Польши, с другой. В течении многих лет Литва частями переходить насильственно от одного верования к другому, раздирается территориально, затем вновь переходить к исконному языческому верованию и вновь объединяется.