Конкистадоры. История испанских завоеваний XV–XVI веков - Хэммонд Иннес

Тот факт, что Писарро удалось добиться столь многого с одним маленьким кораблем, в основном объясняется как раз тем, что его корабль не был перегружен солдатами. Кроме него самого и одиннадцати из тринадцати искателей приключений, переступивших вслед за ним проведенную мечом черту на песчаном берегу острова Гальо, да еще нескольких индейцев, на борту были только моряки, так что экипаж судна, скорее волей случая, нежели по расчету, как раз подходил для исследовательской экспедиции. Однако если Писарро рассчитывал, что стоит ему рассказать свою историю и показать привезенных из Тумбеса индейцев и лам, как вся Панама сбежится под его знамена, то он горько ошибался. Да, прибытие экспедиции было встречено с радостью, и каждый надлежащим образом оценил достижения ее участников; но когда Писарро и Альмагро предложили организовать полномасштабную экспедицию для завоевания Перу, ветераны решили, что возможностей колонии для этого недостаточно. Завоевание Мексики уже не воспринималось как чудо, но как установившийся факт: Мексика стала территорией Новой Испании, населенной тысячами испанцев. Уже забылось, что Кортес захватил и удержал город ацтеков всего с четырьмя сотнями солдат. А Педро де лос Риос отнюдь не принадлежал к породе конкистадоров. Его останавливала сложность задачи, ему вовсе не хотелось быть отозванным в Испанию по причине катастрофически неудачной экспедиции. Однако он был готов переложить груз ответственности на правительство метрополии. Когда Луке предложил обратиться непосредственно к королю, он не стал чинить препятствий.

Теперь Писарро и Альмагро поменялись ролями. Если в предшествующих случаях Писарро не прочь был оставаться на заднем плане, то теперь Альмагро не хотелось выступать в роли посла. Возможно, он чувствовал ограниченность своих возможностей. Альмагро представлял собой типичного испанского искателя приключений, гордого и хвастливого. Он мог развязно и убедительно разговаривать с губернатором колонии, но, вероятно, понимал, какой вид будет иметь при дворе, да еще с обезображенным потерей глаза лицом. У Писарро же явно прибавилось уверенности после долгого и очень успешного путешествия. Кроме того, как указал Альмагро, из них троих только Писарро мог рассказать о Перу как непосредственный свидетель. Весной 1528 года он оставил Панаму и по суше добрался до северного побережья, захватив с собой Педро де Кандиа, нескольких индейцев из Тумбеса, несколько лам, а также образцы перуанских изделий из золота и серебра и тонких тканей.

Миссия началась неудачно. Стоило Писарро ступить на землю Испании, как по заявлению его старого приятеля Энсизо его схватили и заточили в тюрьму »за долг, взятый в первые дни поселения на Дарьене. К счастью для Писарро, общественный протест поддержали и чиновники двора; теперь, когда вечно пустые денежные сундуки Карла стали пополняться огромными богатствами, привозимыми кораблями, один за другим приходившими из Вера-Круса, они стали очень внимательны ко всему, что касалось Нового Света. Поэтому администрация отнеслась с большой предупредительностью к человеку, привезшему, как говорили, вести о новой, еще более богатой стране. Писарро приказано было освободить, и его тут же привезли в Толедо, где пребывал в это время двор Карла (сам он готовился к отъезду в Италию для получения из рук папы короны Священной Римской империи).

Внешне Писарро представлял собой, вероятно, типичного колониального крестоносца нового стиля – по крайней мере, с точки зрения двора: необразованный, но несомненно бывалый, с повадками настоящего лидера, способного говорить прямо и завораживающе о том удивительном мире, о котором все они только читали в донесениях. Он удостоился королевской аудиенции, и в результате Писарро отправился в Кадис в весьма радужном настроении, которого, правда, хватило ненадолго: ведь теперь, несмотря на полученное благословение Карла, Писарро пришлось иметь дело с Советом по делам Индий, бюрократической машиной, давно паразитировавшей на энергии и тяжком труде других людей. Его партнеры в Панаме наскребли 15 000 песо для финансирования посольства. Деньги эти стремительно таяли, по мере того как росли связанные с волокитой затраты. И только 26 июля 1526 года, почти через год после высадки Писарро в Испании, королева, замещавшая тогда отсутствующего Карла, наконец официально подтвердила условия соглашения, назначавшего его губернатором и капитан-генералом еще одной испанской колоний за морем – Новой Кастилии.

Детали подписанных условий очень важны, ибо в них уже посеяны семена катастрофы и, в конце концов, гибели самого Писарро. Его назначили губернатором и капитан-генералом, adelantado и alguacil mayor, или главой полиции, пожизненно, с жалованьем в 750 000 мараведи на содержание служителей закона и оккупационного войска, с правом воздвигать крепости и раздавать имения, encomiendas. Но Альмагро при этом получил лишь губернаторство в Тумбесе, звание идальго и 300 000 мараведи на содержание необходимого гарнизона. Нет достоверных записей о том, пытался ли фактически Писарро продвинуть дело своего компаньона, но даже если пытался, то, вероятно, вполсилы. Целый год он сражался в одиночку в Джунглях испанского двора. Вероятно, он чувствовал, что заслужил то, что досталось ему. Ведь Альмагро не участвовал в последнем путешествии, послужившем базой для составления условий. Если Писарро и ощущал уколы совести, то их легко заглушала память о том, насколько похожим был результат, когда переговоры вел Альмагро, а сам он ждал в Чикаме.

Остальным товарищам Писарро повезло больше. Луке стал епископом Тумбеса и «защитником» всех индейцев Перу. Руис получил титул главного лоцмана Южного океана с жалованьем под стать напыщенности титула. Кандиа стал коммандером артиллерии, а одиннадцати[40] остальным были пожалованы титулы идальго или кабальеро, хотя есть некоторые основания предполагать, что Писарро слегка подтасовал имена. Это соглашение, выглядевшее на бумаге весьма внушительно, вступало в действие лишь после сбора надлежащим образом экипированного войска численностью в двести пятьдесят человек, из которых сто должны были набираться в колониях; правительство же Испании предложило ему лишь достаточно символическую финансовую поддержку. Иными словами, экспедиция должна была финансироваться самостоятельно; Испания получала все преимущества завоевания новых территорий, почти не поступаясь ни своей казной, ни солдатами.

Получив наконец текст условия, подписанный матерью Карла Хуаной Безумной, Писарро немедленно отправился в Трухильо. Для него было очень естественно похвалиться своими успехами в родном городе. Незаконнорожденный найденыш, выросший при стаде свиней, он стал теперь рыцарем военного ордена Сантьяго с правом добавить к гербу рода Писарро изображение индейского города, стоящего на якоре корабля и ламы. С другой, более практической, стороны, он ожидал, что пастбищные высокогорья Эстремадуры, давшие колониям многих самых стойких поселенцев, могут и далее поставлять рекрутов. Однако Эстремадура уже лишилась своих наиболее предприимчивых жителей. К нему присоединилось всего несколько человек, причем в их числе четверо родственников Писарро – Франсиско Мартин де Алькантара, сводный брат, и трое братьев Писарро – Гонсало, Хуан и Эрнандо – «все бедные и настолько же горды, насколько бедны». Единственным законным сыном из троих был только Эрнандо. Этому человеку, отчаянному, надменному, горячего и гордого нрава, но полностью лишенному жалости, суждено было стать наводящей ужас правой рукой Писарро.

Писарро испытывал недостаток не только в людях. С огромным трудом собирались деньги. Богатым так же не хотелось рисковать своими деньгами в таком рискованном предприятии, как бедным – своими жизнями. Совершенно неясно, помог ли ему на самом деле Кортес. Он, как известно, был в это время в Испании, пытаясь получить полное признание своих заслуг от не слишком благодарного правительства и уладить многочисленные несправедливости, возникающие в процессе любых завоевательных действий. Всего за три недели до того, как Писарро получил подписанные условия, Кортес был наконец утвержден губернатором и капитан-генералом Новой Испании и ему дарован был титул маркиза дель Валье. Он, должно быть, встречался с Писарро при дворе. Конечно, он знал о его открытиях. Однако нет оснований считать, что даже в этот момент, когда он ощущал себя и богатым, и могущественным, он готов был оказать помощь человеку, готовящему подобное же предприятие, даже человеку из своей родной провинции. Писарро мог, в конце концов, стать его соперником в погоне за вниманием двора.

Через шесть месяцев, потраченных на подготовку, у Писарро было три судна в Севилье и несколько менее обусловленных ста пятидесяти человек. Предупрежденный о намерении Совета по делам Индий провести проверку пригодности судов к морскому плаванию, он поторопился с отплытием. Он проскользнул вниз по реке и вышел в море на одном из кораблей через бар при Санлукаре-де-Баррамеда, оставив Эрнандо с двумя остальными кораблями следовать за ним. Таким образом, при проверке Эрнандо мог утверждать, что все недостачи, особенно в людях, объясняются тем, что они уже успели отплыть на первом судне. Флотилия собралась воедино в Гомере, в архипелаге Канарских островов и оттуда проследовала в Номбре-де-Диос. Именно здесь к Писарро присоединились двое его компаньонов. Писарро пришлось объяснять Альмагро, почему не удалось добиться его назначения вместе с ним на посты губернатора и главы полиции. Альмагро должен был знать, что испанская администрация не склонна таким образом делить командование, – все давно убедились, что подобное разделение фатально для успеха любого предприятия. И хотя Альмагро принял в конце концов ситуацию, сделав хорошую мину, он тем не менее затаил обиду, да и поведение Эрнандо не помогало делу – тот вовсе не проявлял уважения к стареющему ветерану с обезображенным лицом и медлительными движениями. Таким образом, трое главных действующих лиц с самого начала оказались не в самых хороших отношениях между собой.