Краткая история стран Балтии - Андрейс Плаканс

и поместья, которые не подлежали купле-продаже; доли поместий, являвшиеся либо частью прежнего поместья, либо новыми поместьями в процессе формирования, в любом случае населенные постоянно проживающими там крестьянами; поместья, которые были подарены, пожалованы, переданы по документам на время или навсегда. Эстляндские, лифляндские и курляндские поместья были в основном средних размеров — как правило, на 100–200 крестьянских семей, — хотя в течение XVIII в. существовала выраженная тенденция к росту небольших (с точки зрения количества душ) владений. Действительно большие поместья, населенные тысячами душ, представляли собой исключение и чаще встречались в Литве и Латгалии (Инфлянтах), чем где бы то ни было еще на побережье. В Балтийском регионе не существовало поместий, сравнимых по размеру с земельными владениями, типичными для большей части России, где порой было по 10 тыс. крепостных. Конечно, некоторые семьи магнатов владели (или держали) многими поместьями, и, таким образом, они были в ответе за значительное крестьянское население. Количество годной к использованию земли, приписанной к поместью и к крестьянским наделам, также чрезвычайно варьировало, завися от множества индивидуальных решений и обычаев. На протяжении XVIII в. имела место выраженная тенденция, особенно в частных владениях, увеличивать домен (земли помещика) за счет крестьянских наделов, что, соответственно, требовало повышения норм трудовых повинностей крестьян.

Все эти владения отличались также по составу населения. Не все проживающие в сельской местности были крестьянами, и не все крестьяне были крепостными. Квазипереписи конца XVIII в. — введенные недавно подушные переписи — обычно начинались с категории населения, маркированной как «свободные», а эта группа населения составляла 4–5 % населения каждого из поместий. В нее входили, разумеется, владелец (или держатель) имения и его семья, управляющий персонал, крестьяне, нанятые на работу в господском доме или на земле помещика, которым могла быть дарована свобода, а также не относящиеся к крестьянскому сословию ремесленники (если поместье было достаточно большим). Другие люди, решившие по различным причинам проживать на территории поместья, могли покидать его и возвращаться по желанию.

Однако большинство крестьян числились в немецкоязычных документах под рубрикой Erbuntertänig («находящиеся в наследственном рабстве»). Именно от условий, в которых находилась эта категория населения, больше всего приходили в ужас критики крепостного права. Это действительно были крепостные, «привязанные» к поместью и зависящие от его владельца, обязанные выполнять для него каждую неделю определенный объем полевых работ и уплачивать ежегодно (в основном продуктами своего труда) определенный оброк. Однако и крепостные делились на категории; наиболее важная разделительная линия пролегала между теми из них, у кого был земельный надел (главы домохозяйств и члены их семей), и теми, кто не имел собственного надела и перемещался между домохозяйствами в качестве наемной рабочей силы, то есть был батраком (который мог иметь семью или не иметь таковой). Далее, следует отметить слишком юных, пожилых или немощных, чтобы работать, и, в отсутствие домов призрения, сиротских и приютов и учреждений для инвалидов, «приписанных» к тому или иному домохозяйству. Для крепостного крестьянина социальным ростом становилось обретение статуса свободного человека или, если он оставался в зависимости, получение статуса главы домохозяйства; понижением же статуса становился переход в категорию безземельных работников, перемещавшихся от домохозяйства к домохозяйству внутри поместья.

Еще одним аспектом, способствующим разнообразию условий в сельской местности региона, стало наличие разных типов поселений. Определяя, сколько рабочего времени крестьяне должны отдать помещику, землевладельцы побережья должны были учитывать тот факт, что крестьяне поместья иногда жили в деревнях, иногда — на изолированных друг от друга хуторах, а иногда эти хутора были сгруппированы в небольшие поселения. Следовательно, именно от характера населенного пункта зависело, как и кем именно в действительности исполнялись конкретные трудовые повинности. В Эстляндии, Лифляндии и Курляндии основным типом сельского поселения было индивидуальное хозяйство (ферма, хутор) или небольшая группа таких ферм, и в этом случае землевладелец имело дело с каждой крестьянской семьей в отдельности. В Латгалии (Инфлянтах) и литовских землях нормой были деревни, поэтому управляющие поместьями там имели дело не с отдельными семьями, а с коллективами. Часто сами крестьяне решали, из кого именно должна состоять «команда» работников, направляемых для выполнения той или иной задачи в поместье. В случае индивидуального хозяйства такая «команда» неизбежно должна была состоять из жителей конкретной фермы; если же речь шла о коллективе, то для ее формирования возможностей было больше. Окончательное распределение рабочей силы зависело от типа работы, требуемой в поместье в конкретную неделю, от того, нужны ли для ее исполнения крестьяне с лошадьми или же пешие работники, а также оттого, кто давал этой «команде» работу. Так, отдельные крестьянские семьи или фермы получали нормы работ не в унифицированной форме, а так, что работа менялась от недели к неделе. В этом случае никогда не бывало, чтобы на какой-то неделе труд крестьян на помещика вовсе не требовался; напротив, он мог быть нужен все семь дней в неделю, особенно во время сева и уборки урожая. В конце концов, крестьянские семьи повсеместно определяли количество своих рабочих дней в соответствии с нуждами поместья — в среднем от трех до пяти дней в неделю. Зимние месяцы, когда сельскохозяйственная работа сводилась к минимуму, также не давали крестьянам передышки: господский дом необходимо было снабжать дровами из близлежащих лесов.

Во второй половине XVIII в. превалировала тенденция произвольного увеличения землевладельцами норм трудовой повинности, что предсказуемо увеличило количество побегов крепостных крестьян из своих родных поместий, а также стало причиной нескольких случаев локального сопротивления с применением насилия. Участились жалобы землевладельцев друг на друга — крестьян, бежавших из одного поместья, охотно принимали в другом. Некоторые землевладельцы принимали идею свободного рынка труда, который был им выгоден: они противостояли уменьшению наказаний за побег и одновременно высказывались за облегчение наказаний за прием беглых крепостных. Единственным совершенно легальным способом избежать принудительного труда, доступным для крестьянской семьи, было перевести повинности в денежную форму, но такая практика была редкой в Эстляндии, Лифляндии и Курляндии. Кажется, это было достаточно широко распространено в литовских землях, где практика перевода трудовых норм в денежные платежи под названием «чинш» (cinsas) распространилась еще в XVI столетии. Переход к денежному оброку был невыгоден землевладельцам: побережье не было в достаточной степени охвачено денежным обращением, что делало поступление денежных платежей непредсказуемым, и обычно было проще повысить нормы барщины, чем денежный оброк.

Остается неясным, а способны ли были крепостные крестьяне так построить свою трудовую неделю, чтобы следовать нормам господских трудовых повинностей и успевать обрабатывать собственные поля, обеспечивая себе достаточный запас продуктов. Все численные данные показывают, что на протяжении XVIII в. трудовые повинности росли. Однако продолжавшийся рост населения также предполагает, что все большее число жителей сельской местности