Мы отстаивали Севастополь - Евгений Жидилов

— Все командиры соединений, в том числе и вы, Евгений Иванович, должны явиться в Ростов, в распоряжение штаба Южного фронта.

— Очень хорошо, — отвечаю я. [231]

— Но Филипп Сергеевич решил вас оставить на флоте, — уточняет Жуковский.

— На флоте так на флоте....

Теперь моя должность — заместитель начальника тыла флота. Отправляюсь в Поти к новому месту службы. По пути заезжаю в Сочи и встречаю там полковника Горпищенко с перевязанной рукой и полковника Потапова. Они тоже уже имеют назначения: Горпищенко командиром стрелковой дивизии поедет на Южный фронт, Потапов будет командовать морской стрелковой бригадой на Закавказском фронте.

Многие офицеры нашей бригады выступают в новой роли: подполковник Красников поставлен во главе батальона морской пехоты. Стал командиром стрелкового батальона капитан Рудь. Сотни наших командиров и краснофлотцев, эвакуированных из Севастополя и выписавшихся из госпиталей, вливаются в новые формирования и идут на фронт.

Каждый день связываюсь со всеми портами побережья: не прибыл ли еще кто-нибудь из наших с крымской земли?

Действительно, люди прибывают. Совинформбюро сообщило, что советские войска оставили Севастополь 3 июля. Но бои на Херсонесском мысу продолжались еще пять дней. И все это время к Крыму пробивались наши небольшие корабли и подводные лодки, забирая людей.

Неожиданно в Батуми заявляется наш «морской полковник», капитан 1 ранга Евсеев, а с ним еще полсотни севастопольцев. Они вышли из Стрелецкой бухты на трех старых, еле державшихся на воде катерах. По пути застал шторм, два суденышка затонули. Евсеев подобрал плававших среди волн матросов — всех до одного! — и довел единственный, перегруженный сверх всякой меры катер до Кавказского побережья. Когда катер ошвартовался в Батумском порту, в его баках был всего килограмм горючего.

В ночь на 3 июля старший лейтенант Леонид Кириллович Андреев, командир роты третьего батальона, собрал 77 бойцов и командиров и повел их на рейдовый буксир СП-2, который он заметил в Южной бухте. В мирное время никто бы не выпустил такое судно в открытое [232] море. А теперь капитан буксира М. Семенов охотно принял предложение Андреева. Старший лейтенант взял на себя командование этим рискованным переходом. Отдав швартовы, буксир в темноте, без ходовых огней направился в море. На берегу полыхали пожары, ослепительно вспыхивали разрывы снарядов. Но водная гладь была черной, и маленькое суденышко незамеченным проскользнуло на внешний рейд, обогнуло Херсонеоский мыс к взяло курс на Новороссийск. Утром на буксир напали вражеские самолеты. Они сделали двенадцать заходов, сбрасывая небольшие бомбы и обстреливая судно из пулеметов. Чуть погодя появилась новая шестерка самолетов, она совершила пятнадцать атак. Море вокруг буксира кипело от взрывов. Из 77 пассажиров, сгрудившихся на тесной палубе, 49 было ранено, двое — убито. Маневрируя, буксир уклонялся от удара. Вдруг оказалось, что кончился уголь. В топку полетели ящики из-под снарядов, доски от шлюпки. Соорудили парус из брезентовых чехлов и обвесов. Ветром буксир отнесло к турецким берегам. Здесь моряки раздобыли немного топлива и нейтральными водами дошли до Батуми. Ступив на Большую землю, наши мореплаватели сейчас же пошли во флотский экипаж, откуда попали во вновь формирующиеся части. В составе «команды» Андреева совершили путешествие на буксире капитан-лейтенант А. А. Косенко, старший лейтенант П. М. Харченко, лейтенант В. Г. Анохин, политрук И. Я. Лысенко и многие другие воины бригады.

Менее удачным был переход «морского охотника», на котором находились начальник штаба бригады Кольницкий и мой помощник по материально-техническому обеспечению Будяков. Самолеты противника потопили корабль. Немногим хватило сил вплавь добраться до Анатолийского побережья. Кольницкий и Будяков погибли.

Встретил я снова секретаря редакции Михаила Марфина, вплавь добравшегося до одного из последних «морских охотников», подходивших к Херсонесу, командира минометной батареи лейтенанта Бориса Михайловича Аганесова, сержанта Петра Широкова, бывшего шофера полковника Осипова, а затем служившего в нашей бригаде, и десятки других боевых друзей, геройски сражавшихся на крымской земле уже после того, как был оставлен Севастополь. [233]

Многие присылали письма с рассказами о своих товарищах. И в каждом письме, в каждом разговоре главенствовала мысль: Севастополь будет нашим, мы еще вернемся туда, на дорогую нам, политую нашей кровью землю!

По распоряжению командования я составляю наградные листы на отличившихся бойцов и командиров. Свыше трехсот воинов бригады удостаиваются правительственных наград. Двое из них — командир батальона майор Аркадий Спиридонович Гегешидзе и снайпер старшина Ной Петрович Адамия — стали Героями Советского Союза.

Далеко не всем морякам бригады довелось эвакуироваться. Многие погибли. Некоторые вместе с остатками других подразделений прикрытия, полуживые от усталости, голода, жажды и ран, были схвачены в плен гитлеровцами. Много позже мы узнали о их судьбе. Передо мной письмо бывшего краснофлотца минометного дивизиона Михаила Коновода. Он перенес все ужасы фашистского плена, но головы не склонил перед врагом. Пишет мне краснофлотец Сергей Стригунов, который, контуженным, попал в руки фашистов. Поправившись, он несколько раз пытался бежать из плена. Его ловили, избивали до полусмерти, но он не расставался с мечтой о свободе. Наконец, подговорив еще 48 пленных советских воинов, он организует новый побег из концентрационного лагеря. И вот Стригунов и все его товарищи на воле. Перейдя линию фронта, они вливаются в советские войска, принимают участие в ликвидации корсунь-шевченковской вражеской группировки, сражаются за освобождение Польши, Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, Австрии. День Победы застал Стригунова в Альпах, в городе Штеер. Пол-Европы прошел простой севастопольский матрос, а после войны вернулся в родной Севастополь, где и сейчас работает шофером.

Добрым словом хочется помянуть воинов-женщин. На фронте им было куда труднее, чем нам. Но ни слова уныния не слышали мы от них. В трудную минуту они все были героинями. Когда шли завершающие бои на крымской земле, наш начальник медицинской службы Анна Яковлевна Полисская, военфельдшер Кето Хомерики, медсестры и санитарки оставались с ранеными. Вместе с ними они попали в плен. Даже находясь в фашистском [234] лагере, они всеми способами помогали раненым. Полисскую гитлеровцы расстреляли. А Кето долгие месяцы томилась в лагере смерти «Равенсбрюк». Когда после войны я увидел ее, трудно было узнать в седой, изможденной женщине нашу цветущую, неунывающую Хомерики. Но никакие муки и издевательства не смогли сломить ее волю. В душе она осталась такой, какой была, — энергичной и жизнерадостной, человеком большого, отзывчивого сердца.

Самоотверженно ухаживала за ранеными медсестра Елена Ивановна Седнева-Попова. Я не раз видел, как она выносила бойцов с поля боя. Маленькая, слабенькая на вид, она несла на себе раненого матроса и его оружие, несла под пулями, не думая об опасности. Елена Седнева сопровождала группу раненых на транспорте «Сванетия», когда транспорт атаковали вражеские торпедоносцы. Транспорт затонул. Мужественная девушка и в эти страшные минуты думала не о себе, а о товарищах, нуждавшихся в ее помощи. Плавая в холодной воде, она старалась поддержать ослабевших товарищей, пока не подоспел наш миноносец и не подобрал их.

Война разбросала людей нашей бригады. Но где бы они ни были, сердцем они оставались в Севастополе. С нетерпением ждали мы дня, когда снова ступим на его священную землю. [235]

Бессмертие подвига

Если вам доведется побывать в Севастополе, обязательно загляните на Малахов курган. На самой его вершине днем и ночью горит вечный огонь — символ бессмертия и славы. Этот неугасимый факел, трепетное пламя которого высоко вознесено над городом, зажгли советские люди в честь тех, кто сражался за Севастополь, мужеством и стойкостью своей изумляя мир.

Значение Севастопольской обороны в Великой Отечественной войне советского народа огромно. Сковывая десятки вражеских дивизий в один из самых тяжелых для нашей страны периодов войны, защитники Севастополя спутали и расстроили планы гитлеровского командования. Противник проиграл во времени, в темпах, понес несметные потери людьми.

Севастопольская оборона показала силу и благородство духа советского воина-гражданина, его беззаветную преданность Родине, высоким идеалам коммунизма.

Оборона Севастополя длилась двести пятьдесят дней. Это очень большой срок для беспрерывных боевых действий в одном районе, в одном пункте, в условиях полной его изоляции с суши и значительной блокады с моря и с воздуха. Непрерывное нервное напряжение быстро истощило бы силы защитников города, если бы в самой природе наших людей не было того неистощимого оптимизма, который порождается непоколебимой уверенностью в торжестве своего правого дела и который побеждает всюду наперекор всем трудностям и испытаниям. [236]