Штуцер и тесак - Анатолий Федорович Дроздов

осознали: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. На восток потянулись беженцы. Цены на лошадей и повозки взлетели многократно. Хорошо мы подгадали.

Синицын вручил нам со Спешневым по пачке ассигнаций – и вновь вышло более чем по тысяче каждому. Не обидели егерей и новичков: каждый получил по десять рублей – годовое жалованье[95]. Не забыли и нестроевых. Унтер-офицерам, в том числе вновь назначенным, а также фейерверкеру выдали по двадцать пять рублей, фельдфебелю и каптенармусу – по пятьдесят. Такие деньги и офицеру за счастье. Для ориентира: годовой (!) оклад командующего армией – две тысячи рублей. На артельные деньги рота закупила провизию: сало, мясо, водку и устроила сабантуй. Солдаты пели и плясали, отмечая успешное боевое крещение летучего отряда.

– Разбалуем мы их, – сказал Семен, морщась от звуков песни, которые лились в открытое окно. Мы с ним тоже отмечали операцию, только отдельно, как и подобает командному составу.

– Нисколько, – возразил я, подцепив вилкой ломтик ветчины. – Погуляют, проспятся, и снова под ружье. Поверь: будут стараться. Потому что знают: начальство о них заботится. Где еще в армии так поощряют солдат? Где дают деньги сверх оклада, кормят мясом и водкой не обделяют? Только у нас. Они это уже поняли. Будут рвать жилы, чтобы остаться в роте такого командира, – я изобразил поклон в сторону штабс-капитана. – И второе, – я прожевал ветчину и отложил вилку. – Сегодня мы совершили должностное преступление – сбыли трофеи, минуя интендантов. И что было бы, не поделись мы с солдатами? Кто-нибудь обязательно донес бы. Теперь станут молчать в тряпочку – от добра добра не ищут. А вздумает кто распустить язык – товарищи обстоятельно объяснят. Кулаками.

– Это точно, – согласился Семен. – Я еще Синицына попрошу, чтобы напомнил. У него это хорошо выходит.

Я кивнул: кулаки у Потапыча тяжелые. Кстати, о деньгах. Таскать с собой пачку ассигнаций было стремно, я хотел положить их в банк, но тот эвакуировался, как и прочие учреждения. Я поинтересовался у Спешнева, можно ли сдать деньги на хранение интендантам, на что Семен только руками замахал:

– Рехнулся! Ладно, ты, но откуда у штабс-капитана тысячи рублей? Мигом под подозрение попадем! Молчи и никому не говори.

Свою будущую деревеньку Спешнев сейчас носил в сумке, я – тоже. Не деревеньку, конечно (нахрен она мне сдалась?), но толстую котлету из ассигнаций, завернутую в полотно, таскал. Ходить с ней было опасно, особенно сейчас, когда власти в городе нет. В городе бардак. На улицах стали мелькать типы с разбойными рожами, которые оценивающими взглядами провожали статского на лошади. Такие за рупь зарежут – и глазом не моргнут, а тут две с лишним тысячи. Огромные деньги по нынешним временам! На офицера напасть поостерегутся, но я-то без мундира – лакомая добыча. Спокойно я себя чувствовал только в расположении роты, в город без оружия не выходил. На портупее – тесак. За эти дни я с ним свыкся настолько, что ощущал себя неуютно без привычной тяжести на плече. Правда, фехтовальщик из меня, как хирург из тракториста, потому не расставался с огнестрелом. В седельных кобурах – «шкатулки», под сюртуком, который я носил в городе – кобура с компактным пистолетом. Где взял? В трофеях нашелся. Пистолет притащил Синицын после негоции.

– Вот, – сказал, положив оружие на стол. – Среди прочих был. Купец брать не стал – мелковат калибр. У него пистоли с саблями военные берут, а этот для дамской ручки. Может, вам сгодится?

Я рассмотрел оружие. Ствол с мушкой, посеребрен и украшен узорами. Изящный замок, тоже с украшениями. Рукоять в ладони лежит удобно. Ладони у меня, к слову, узкие, но с длинными пальцами. «Породистые», как здесь говорят. Не знаю, откуда это у меня, но у деда-механизатора были похожие. Узкие-то они узкие, но рукопожатия деда опасались даже здоровенные на вид мужики. Мне его тоже приходится дозировать, не то некоторые вскрикивают. Однако вернемся к пистолету. Калибр – примерно 10-11 миллиметров. Точнее не скажешь – измерить нечем. Легкий. Несерьезное на вид оружие. Зачем его носил французский кавалерист? Застрелиться, что ли? Почесав в затылке, я решил пистолетик испытать, благо запас пуль к нему имелся, как и кобура для ношения на поясе. И что же? На дистанции в десять шагов пуля точно вошла в полено, да еще засела глубоко – не выковырять. Правда, забивать ее в ствол для повторного выстрела (пистолет оказался заряженным) пришлось с помощью специального шомпола, который нашелся в принадлежностях. Одноразовое оружие. С другой стороны, в случае нападения перезарядить все равно не получится, а так хоть одну рожу успокою. В итоге пистолет занял место в кобуре под полой сюртука, где был совершенно неразличим. Да и различать не станут – не принято здесь скрытное ношение оружия.

После фитиля, вставленного Багратионом, мы с Семеном отправились каждый по своим делам. Он – в роту, я – в госпиталь. Посыльный утром принес мне записку от Виллие, который просил его навестить и продемонстрировать на практике применение антисептики. Этим я занимался до вечера. Обрабатывал и зашивал раны, мазал их бальзамом моего имени, бинтовал. К моему негодованию, многие солдаты и даже офицеры, получившие раны в предыдущих сражениях, лежали без повязок, замотанные какими-то грязными тряпками.[96] В сердцах я высказал местным врачам все, что думаю об их методах лечения и отношении к раненым.

– Солдаты не жалеют крови и самой жизни, защищая Отчизну! – кипятился я. – В бою они стоят под пулями и картечью, а затем идут на неприятеля в штыки. Неужели трудно промыть, как следует, раны, наложить повязку, а затем ее регулярно менять? Последнее можно поручить обученному солдату или даже женщинам из мещан. Думаю, желающие найдутся. Не хватает бинтов? Закупите холста и порежьте на полосы! Мало корпии? Используйте салфетки из того же полотна. Не обязательно заталкивать булеты и пилоты в раны – более того, я не рекомендую этого делать, по крайней мере, предварительно их не прокипятив. Потому что в противном случае рана загниет, что чревато летальным исходом.

– Да кто вы такой, чтобы нас учить? – возмутился один из врачей, мужчина лет сорока.

– Платон Сергеевич в прошлом – личный лекарь маршала Виктора, – вступился за меня Виллие. – Думаю, не следует объяснять, какими достоинствами следует обладать, дабы занять этот пост. На пути в Смоленск господин Руцкий лечил раненых егерей, к которым прибился, и всех вернул в строй. Пользовал и статских. Одну высокопоставленную особу исцелил от болезни, с которой я, честно признаюсь, не справился бы. В моем присутствии лечил другое высокопоставленное лицо и добился успеха. А вот я не смог.

Это он про мозоль Барклая? Ну да, вытащил я ее, когда размякла,