Убийца по прозвищу Англичанин - Дэниел Сильва

«Вена!» – подумал Габриель. Его встреча с Лавоном. Его разговор с Анной по поводу прошлого ее отца. Как и подозревал Габриель, Петерсон снова напал на их след на другой день на Банхофштрассе. Обнаружив машину Анны Рольфе брошенной у границы Германии, Совет нажал на кнопку паники. Габриель Аллон и Анна Рольфе должны быть выслежены и убиты профессионалом при первой возможности. Это должно было произойти в Венеции…

Голова Петерсона упала на стол – стимулирующие средства перестали действовать. Петерсону необходимо было поспать – поспать естественным сном, а не тем, какой возникает после укола. У Габриеля остался всего один вопрос, и ему необходимо было получить на него ответ, прежде чем Петерсона унесут из комнаты и пристегнут наручниками к кровати. К тому времени, когда Габриель задал его, Петерсон, устроив себе подушку из рук, лежал лицом вниз на столе.

– Картины, – тихо произнес Габриель. – Где картины?

Петерсон сумел выжать из себя всего два слова, прежде чем погрузиться в бессознательное состояние:

– Отто Гесслер.

43

Маллес-Веноста, Италия

Один только Герхардт Петерсон спал в эту ночь. Эли Лавон разбудил свою девушку в Вене и отправил ее в два часа ночи в свою контору в Еврейском квартале, чтобы почистить его пыльные архивы. Часом позже результаты ее поисков съехали с его факса – они были такие незначительные, что могли быть написаны на обороте венской открытки. Отдел поиска в Тель-Авиве внес свою скромную и абсолютно никудышную лепту, пока Одед проверял все закоулки Интернета в поисках кибернетических сплетен.

Отто Гесслер был призраком. Продуктом сплетен. Пытаться найти о нем правду, по словам Лавона, было все равно что пытаться загнать туман в бутылку. О его возрасте можно было гадать сколько угодно. Дата его рождения была неизвестна, как и место. Никаких фотографий. Он жил нигде и везде, у него не было родителей и не было детей.

– По всей вероятности, он никогда и не умрет, – сказал Лавон, смущенно потирая глаза. – В один прекрасный день, когда наступит его время, он просто исчезнет.

О том, каким бизнесом занимался Гесслер, мало известно и многое подозревается. Считалось, что он имеет контрольный пакет акций в ряде частных банков, страховых компаний и промышленных концернов. В каких частных банках, в каких страховых компаниях и в каких промышленных концернах – этого никто не знал, так как Отто Гесслер действовал исключительно через подставные компании и отделенные от концернов организации. Когда Отто Гесслер заключал сделку, он не оставлял никаких свидетельств – ни отпечатков пальцев, ни следов, ни ДНК, а его книги были запечатаны крепче саркофагов.

На протяжении лет его имя появлялось в связи с рядом скандалов по отмыванию денег и в торговле. Ходили слухи, что он монополизировал рынки товаров широкого потребления, продавал оружие и масло диктаторам, нарушая международные санкции, тратил прибыль от продажи наркотиков на приобретение респектабельной недвижимости. Но карающая рука правосудия никогда не касалась Отто Гесслера. Благодаря легиону адвокатов, разбросанных от Нью-Йорка до Лондона и до Цюриха, Отто Гесслер не заплатил ни одного сантима штрафа и не просидел ни одного дня в тюрьме.

Одед откопал-таки интересную историю, погребенную в одном теоретическом американском журнале. Через несколько лет после войны Гесслер приобрел компанию, производившую оружие для вермахта. На складе в пригороде Люцерны он обнаружил пять тысяч артиллерийских орудий, которые остались в Швейцарии после падения третьего рейха. Не желая, чтобы в его книгах значился непроданный инвентарь, Гесслер приступил к поиску покупателя. Он обнаружил такового в охваченной мятежом части Азии. Нацистская артиллерия помогла сбросить колониального правителя, а Гесслер получил за орудия в два раза больше денег, чем если бы продал их Берлину.

Когда солнце поднялось над рядом кипарисов, ограждающих сад, Лавон выяснил одно обстоятельство, оправдывающее Отто Гесслера. Ходили слухи, что Гесслер каждый год дает миллионы долларов на медицинские исследования.

– Какой болезни? – спросил Габриель.

– Алчности? – предположил Одед, но Лавон недоуменно покачал головой:

– Не сказано. Старый мерзавец дает миллионы долларов в год и даже это скрывает. Отто Гесслер – сплошная тайна. Отто Гесслер – воплощение Швейцарии.

Герхардт Петерсон проспал до десяти часов. Габриель позволил ему не спеша выкупаться и привести себя в порядок, а также одеться в то, что было на нем в момент его исчезновения, только теперь все вещи были выстираны и отутюжены Эли Лавоном. Габриель решил, что холодный горный воздух хорошо повлияет на внешний вид Петерсона, поэтому после завтрака они погуляли по участку. Швейцарец был на голову выше своих спутников и лучше одет, отчего казалось, что это домовладелец прогуливается с группой поденщиков и дает им указания.

Петерсон пытался восполнить пустые места на канве имеющегося у них портрета Отто Гесслера, но скоро стало ясно, что он знает немногим больше их. Он дал им точное указание местонахождения виллы Гесслера в горах, подробности устройства охраны и рассказал о том, как проходили их беседы.

– Значит, ты никогда не видел его лица? – спросил Одед.

Петерсон отрицательно покачал головой и отвел взгляд. Он не мог простить Одеду ледяные души в погребе и не желал смотреть на него сейчас.

– Ты повезешь меня к нему, – сказал Габриель. – Ты поможешь мне вернуть картины.

Петерсон улыбнулся – холодной бескровной улыбкой, какую видел Габриель в камере в Цюрихе после его ареста.

– Вилла Отто Гесслера похожа на крепость. Туда нельзя войти и начать угрожать ему.

– А я не собираюсь угрожать.

– Что же у вас на уме?

– Я хочу предложить ему сделку. Это единственный язык, на котором он говорит. Гесслер вернет картины в обмен на существенные комиссионные маклера и мое заверение, что его роль в этом деле никогда не будет раскрыта.

– Отто Гесслер привык вести дела только с позиции силы. Его нельзя запугать, а деньги ему не нужны. Если вы попытаетесь так сыграть, вы выйдете оттуда с пустыми руками, если выйдете вообще.

– Так или иначе, я оттуда выйду.

– Я не был бы в этом так уж уверен.

– Я выйду оттуда, потому что ты ответствен за то, чтобы со мной ничего не случилось. Мы знаем, где ты живешь, мы знаем, куда твои дети ходят в школу, и мы всегда знаем, где тебя найти.

На губах Петерсона снова мелькнула самоуверенная улыбка.

– Не думаю, чтобы человек с вашим прошлым стал угрожать семье другого человека. Но наверное, во времена отчаяния требуются отчаянные поступки. Разве не так гласит поговорка? Давайте кончать, хорошо? Я хочу выбраться из этого проклятого места.

Петерсон повернулся и пошел вверх по склону в направлении виллы – Одед молча шел за ним по пятам. Эли Лавон положил свою маленькую руку на плечо Габриеля:

– Возможно, он прав. Возможно, тебе не стоит туда ехать.

– Он вытащит меня оттуда. К тому же в данный момент Гесслер ничего не выиграет, убив меня.

– Как сказал этот человек, во времена отчаяния требуются отчаянные поступки. Пошли домой.

– Я не хочу, чтобы они выиграли, Эли.

– Такие люди, как Отто Гесслер, всегда выигрывают. К тому же откуда, черт побери, ты планируешь взять денег, чтобы перекупить у него картины? У Шамрона? Как бы я хотел видеть лицо старика, когда ты представишь ему за это счет!

– Я не собираюсь брать деньги у Шамрона. Я возьму их у того, кто украл картины.

– У Аугустуса Рольфе?

– Конечно.

– В качестве искупления, да?

– Иной раз, Эли, прощение приходит дорогой ценой.

Отбыли они в середине дня. У Петерсона вызвало раздражение то, что его «мерседес» стоит на гравийном дворе рядом с фургоном «фольксваген», куда его бросили после похищения. Он залез на сиденье для пассажира и нехотя дал Одеду пристегнуть наручники к ручке на двери. Габриель сел за руль и, по мнению Петерсона, слишком агрессивно дал полный газ. Одед развалился на заднем сиденье, положив ноги на бежевую кожу, а «беретту» – себе на колени.

Граница Швейцарии находилась всего в пятнадцати милях от виллы. Габриель ехал в первом «мерседесе», за ним следовал в фургоне Эли Лавон. Они спокойно пересекли границу: усталый пограничник, бегло просмотрев их паспорта, жестом показал, что они могут ехать. Габриель ненадолго снял с Петерсона наручники, но, проехав милю после границы, съехал на обочину и снова приковал его к двери.

Оттуда надо было ехать на северо-запад, в Давос, затем – вверх до Райхенау, затем – на запад, в сердце Внутренней Швейцарии. Когда они подъехали к проходу Гримсель, пошел снег. Габриель слегка сбавил скорость, чтобы Лавон не отставал в своем неуклюжем фургоне «фольксваген».