Без всяких полномочий - Борис Мегрели
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему вы должны брать ответственность целиком на себя?
Он саркастически рассмеялся.
— Не вам же отвечать за то, что происходит в отделе! Вы вообще рта не раскрывайте. Иначе главный выгонит вас с треском, что нарушит ваши планы. — Он взял газету и развернул ее. Несколько секунд он усмехался. Потом сказал: — Идите-ка сюда. Оба идите, оба.
Гарри и я подошли к Левану.
На второй странице газеты был напечатан очерк о Карло. Я глазам своим не верил, читая заголовок «За что арестовали Карло Торадзе?».
— Видите, — сказал Гарри. — Главный все-таки получил добро.
— Нет, — сказал Леван. — Не получал он добра. Это я точно знаю.
Как ни странно, я не испытывал гордости и не чувствовал себя героем дня. Очерк о Карло был признан редколлегией лучшим материалом месяца. Не умолкали телефонные звонки. Незнакомые люди одобряли выступление газеты и выражали редакции благодарность. Один даже обещал прислать разоблачительные материалы на директора медицинского института. Это было начало. Оно предвещало, что в ближайшие дни в редакцию пойдет поток читательских писем.
— Поздравляю, юноша, — сказал Гарри. — Ты теперь популярный человек в республике.
— Поздравлять надо главного, — сказал я.
Передо мною лежала куча материалов, которые Леван велел отредактировать. Я не притрагивался ни к одному из них. Я с нетерпением ждал часа, когда можно будет позвонить в театр Манане. Она явно что-то скрывала — слишком неумело делала вид, что ничего не случилось. Накануне я еще раз звонил ей, чтобы узнать, был ли Тариэл в Министерстве культуры.
Она сказала, что не знает. Может быть, Манана щадила меня, не хотела огорчать…
— Вернется Леван, пойдем пить кофе, — сказал Гарри.
Амиран считал пульс.
— Я больше кофе не пью, — объявил он.
В отдел заглянула Нана и вызвала меня в коридор.
— Тебе поручение от партийного бюро, — сказала она. — Собери деньги для Амирана.
— Сколько с человека? — спросил я.
— Не меньше десяти рублей. Но никого не заставляй. Только скажи, что путевка в санаторий стоит двести рублей. Составь список. Напротив каждой фамилии укажешь внесенную сумму. — Она протянула двадцатипятирублевую купюру. — Мой взнос. Деньги и список сдашь мне. Между прочим, Серго, ты, оказывается, порядочная свинья.
— Почему?
— Он еще спрашивает! Ты скрыл от меня, что встречаешься с этой рыжей девушкой из цирка. Я же тебя познакомила с ней!
Я развел руками.
— Извини, не знал, что следовало отчитаться.
— Напрасно! Я все-таки играю определенную роль в твоей жизни. Она все хромает?
— Уже почти не хромает.
— Я думаю! Она не хромать, порхать должна!
— Ты преувеличиваешь мои достоинства.
— Несомненно. Черт с тобой, приходи с ней в гости.
— С удовольствием, — сказал я и с рвением принялся выполнять поручение. Оно отвлекало от дурных мыслей.
Настал час, когда я мог позвонить Манане.
— Тариэл задерживается в Тбилиси еще на неделю. В министерстве он пока не был. Вы не должны расстраиваться. Вы обязаны относиться ко всему спокойно и мужественно. Слышите? Спокойно и мужественно.
— Да, спокойно и мужественно.
— У меня возникли кое-какие идеи. Когда освободитесь, приезжайте. До семи я в театре.
Вошел Леван. Его лицо было в красных пятнах, но он улыбался.
— Со щитом? — спросил Гарри.
— С выговором! — ответил он.
Зазвонил телефон.
— Юноша, тебя, — сказал Гарри. — По-моему, брат Карло Торадзе.
Гарри не ошибся. Это действительно был Дато.
Манана держала рукопись на коленях и, куря сигарету за сигаретой, снова высказывала замечания чуть ли не по каждой странице.
— Я хочу, чтобы Тариэлу не к чему было придраться. Одна неправильно построенная фраза может отвратить его от всей пьесы. Надо знать Тариэла!
— Я больше не в состоянии притрагиваться к пьесе. У меня оскомина от нее. — Я взглянул на часы.
— Вы торопитесь?
— Да.
Меня ждала Нина. Мы собирались к Элисо. Она родила сына.
— Идемте. Немного провожу вас. Поговорим по дороге.
Мы шли через сад. Манана предложила на минуту присесть на скамейку. Казалось, она намеревается поведать мне о чем-то очень важном.
— У меня возникла идея, — сказала она, — Давайте уберем сына. Он появляется только в финале. Мне всегда жалко актеров, которые ждут своего выхода весь спектакль.
Я отказался. Мы стали спорить.
— Вас сегодня невозможно ни в чем убедить, — сказала Манана. — В чем дело? Загордились? Не смотрите на меня невинными глазами. Будто не знаете, что все только и говорят о вашем очерке. Кстати, принесите газету. Я еще не читала. — Она взглянула на часы. — Бог ты мой! Я помчалась.
Мать открыла дверь и сказала:
— Наконец-то! Я схожу с ума.
— Почему ты впустила его?
— Он же родственник.
Я взбежал по лестнице и распахнул дверь в комнату матери. Ставни были закрыты. В полутьме на кровати, с руками забравшись под одеяло, вытянулся Ило и таращил на меня испуганные глаза.
— Ты только поосторожнее с ним, он невменяем, — сказала мать.
— Уйди, мама, — я закрыл за собой дверь и включил свет. — Вставай, Ило!
Он с головой ушел под одеяло.
— Не валяй дурака! Вставай!
Я сорвал с него одеяло. Он лежал в кальсонах и рубашке, несмотря на невыносимую духоту. От него разило густым потом. Преодолевая брезгливость, я протянул к нему руку. Он отпрянул к стене и замахал руками.
— Уйди, хвостатый! Уйди! Уйди, я тебе говорю!
— Хватит прикидываться! Иначе вышвырну тебя на улицу в этих вонючих кальсонах!
Он снова замахал руками и зашипел:
— Кшш… Уйди, хвостатый! Уйди немедленно! Не пойду с тобой! Не пойду!
Я схватил его за рубашку. Он вырвался с тихим воем.
— Ангелы, где же вы?! Ангелы, спешите!
Мать приоткрыла дверь.
— Уйди, мама! — Я набросил на дверь крючок.
Ило продолжал выть. Вытаращенные глаза, расширенные зрачки, призывы к ангелам могли ввести в заблуждение мою мать, но не меня. Я был убежден, что Ило симулирует сумасшествие.
— Репетиция окончена, Ило. Получается неплохо. Детали отработаешь в другом месте. Слышишь?
— Уйди, хвостатый! Кшш…
Я снял с себя ремень. Ило не шелохнулся. Он с ненавистью смотрел на меня.
— Убери ремень! — тихо сказал он.
— Одумался?
— Не ори! Зачем ты опубликовал статью? Зачем? Разве мы так договаривались? Десять человек уже забрали! — Он говорил шепотом. — А если они покажут на меня? Я же с ними был раньше связан. Понимаешь, какой опасности я подвергаюсь из-за тебя?
— Почему из-за меня? — сказал я, подавляя угрызения совести. — Сам виноват. Пытался всех обмануть. Своих, меня. Наврал же ты мне, что не работал ни с Санадзе, ни с Вашакидзе!
— Раньше это было, раньше! Я с ними давно порвал.
— Порвал! Да они дали тебе под зад. Ты и решил свести с ними счеты моими руками и заодно погреть свои. — Я бросил ему брюки. — Одевайся!
— Нет! Здесь меня искать не станут. Им в голову не придет, что я прячусь у твоей матери.
— Одевайся. Прячься у кого угодно, только не у матери!
— Я буду давать деньги.
— Убирайся ты со своими деньгами!..
— Тогда пусть твоя мамаша вызовет «скорую».
— Ты в самом деле спятил! Любой психиатр обнаружит симуляцию за две минуты.
— За деньги не обнаружит. Не могу поверить, что у твоей мамаши за столько лет работы в медицине нет знакомого психиатра, которому можно довериться.
Ило вызывал у меня омерзение, но я постарался объяснить:
— Сумасшедший дом не самое безопасное место, Ило. Тебе, нормальному, будут вводить в больших дозах аминазин. Представляешь, что будет с твоей психикой? Лучше уехать куда-нибудь. Например, в Сухуми.
В Сухуми жили родственники его жены. Поразмыслив, он согласился со мной и стал одеваться, предварительно обвязавшись марлевым поясом с деньгами.
— Поможешь выбраться из города, — сказал он.
Я проклинал Ило. Из-за него у меня пропадал вечер. Я дорожил каждым часом, торопясь переделать пьесу до отъезда Тариэла, а тут вынужден был в ожидании ночи распивать с Ило чаи.
Мать сидела за столом утомленная. Она чувствовала себя плохо.
Ило вытаскивал из сахарницы куски рафинада и бросал их обратно. Чтобы не раздражаться, я перевел взгляд на его двубортный пиджак с пуговицами, по моде обтянутыми тканью.
Мать ушла в кухню.
Из любопытства потрогав одну из пуговиц, я прощупал под тканью металл.
Ило отстранил мою руку.
— Не трогай!
Меня осенила догадка, и, не обращая внимания на сопротивление Ило, я оторвал пуговицу. Он бросился на меня с кулаками. Я оттолкнул его.
— Что внутри? Золотая десятка?
В конце концов Ило признался, что к пиджаку пришиты золотые монеты.