Королева Жанна. Книги 4-5 - Нид Олов

И только Эльвира, верная подруга, первой входя к ней по утрам, с тревогой всматривалась в ее лицо:

— Что, солнышко? Ты опять плакала?

На что Жанна отвечала ей:

— Мне очень жалко себя. Мне хочется умереть.

С исходом апреля кончились празднества. Королева опять перестала показываться. Эльвира всеми силами старалась развлечь Жанну, встряхнуть ее, пробудить от меланхолической летаргии. Она устраивала славные трапезы в кругу Воителей Истины, интимные танцевальные вечера, на которых фрейлины исполняли для Ее Величества полюбившиеся ей в прошлом году богемские танцы; она даже предложила Жанне:

— Ну хочешь, вызовем его? Боярышник скоро зацветет…

— Не хочу, — безучастно отказалась Жанна.

Чтобы занять Жанну в светлое время суток, Эльвира пригласила знаменитого художника Арсхотера писать новый портрет королевы.

Арсхотер писал Жанну неоднократно, и она любила этого художника. Особенно нравился ей один портрет, который она называла про себя «Девушка в боярышнике». Арсхотер изобразил ее в ночном саду Аскалера: отогнув колючую ветку с крупными белыми цветами в резных листьях, вытянув шею, она всматривалась куда-то вдаль с тревогой и ожиданием. Эта картина напоминала ей о той поре, когда любовь к Давиду была уже осознана, но еще не свершена; она держала портрет в интимном кабинете, где его никто не видел, кроме своих.

На этот раз Эльвира надумала, чтобы маэстро Арсхотер писал королеву верхом на коне, со вздетой шпагой, в дилионском костюме, как Деву-Воительницу Виргинии В западном крыле, в зале Флоры, для художника была устроена мастерская. Жанна послушно позволила одеть себя в дилионские доспехи, она гарцевала перед художником на лошади в саду, она терпеливо сидела перед ним в нужной позе; но Арсхотер, промучавшись несколько сеансов, с досадой бросил кисти:

— Ваше Величество, у меня ничего не выйдет Я не вижу победительницы при Дилионе, я вижу страдающую женщину. Писать вас, Ваше Величество, для меня всегда большое счастье, но, если позволите, я буду писать Ваше Величество по-другому.

Художник принялся ходить вокруг нее, рассматривать с разных сторон; Жанна сидела, уронив руки в колени, опустив плечи, глядя в пустоту. Присутствующая тут же Эльвира готова была поклясться, что Жанна действительно забыла обо всех и обо всем. Военный костюм выглядел на ней нелепо и неестественно.

— Бесы, — внезапно прошептал Арсхотер. — Бесы! — воскликнул он, резво отбегая к своему альбому для набросков. Жанна никак не отозвалась на это довольно неожиданное слово. Эльвира тоже смолчала, хотя, пожалуй, следовало бы спросить, что маэстро имеет в виду. Но Арсхотер был великий художник, ему многое было можно. Сам король Карл терпел его словечки.

— Так… я так и напишу вас, Ваше Величество. Это будет превосходная вещь.

Жанна наконец подала голос:

— А платье?

— Мм… платье — вздор. Платья пока не вижу… — торопливо ронял художник, лихорадочно работая углем. — Но главное найдено, ключ найден… наклон головы… и ах, какая линия плеч!.. Прошу вас не шевелиться!..

Оживила Жанну политика.

Поначалу она просто ничего не хотела слышать. «Я всецело доверяю вам, принц, — говорила она Гроненальдо, — дайте бумаги, я подпишу то, что необходимо, и оставьте меня в покое». Но в начале мая ей привезли письмо от Алеандро — деловое, не любовное, письмо. Он подробно писал о фригийцах в Марве и их действиях; он не делал никаких выводов, никаких предположений — он сообщал только о том, что видел сам или знал достоверно. Жанна сразу же велела позвать принца, прочла ему письмо и потребовала строго спросить с Финнеатля, этой Большой Лисицы: что означает вся эта двойная игра? С этого дня она начала слушать доклады принца ежедневно. Она вдруг вошла во вкус. Гроненальдо еще в Тралеод писал ей о том, что необходимо вызвать Викремасинга и его армию; при всем своем уважении к коннетаблю принц никак не мог поручиться, что тот сможет справиться с Кейлембаром сам. Теперь, получив возможность говорить с королевой, он раз от разу возвращался к Викремасингу и его армии. «Но как же провинции? — спрашивала Жанна. — Отдать на растерзание императору и туркам?» — «Ваше Величество, — убеждал ее Гроненальдо, — без Викремасинга война неминуемо затянется, возможно, на годы. Наши внешние враги на это именно и рассчитывают. Кейлембару, конечно, не взять Толета, его и близко не пустят — но и Лианкар тоже бессилен, у него мало войск… А у нас еще Понтом за спиной, Ваше Величество…» — «Понтом подождет, — упорствовала Жанна, — а Лианкар получит новые батальоны и вместе с Уэртой разобьет мятежников. Если же мы призовем сюда Викремасинга, император немедленно захватит Прагу, несмотря на то, что он с нами не воюет… Я не могу отдавать ни Праги, ни Буды, и никогда не поверю, что вы согласны отдать их…» Принц только вздыхал в ответ. В конце концов они договорились до компромисса: вызвать в Толет Лианкара и выслушать его доклад о ходе войны на западе, о силах лигеров, об его собственных силах и тому подобное, а затем уж решать, как им быть. После всех этих разговоров линия плеч и наклон головы у Жанны бывали, очевидно, совсем другие — Арсхотер молча кряхтел у мольберта, что-то яростно подчищал, и тогда она с улыбкой говорила, имитируя его ворчливую манеру: «Маэстро, сегодня у нас с вами ничего не выйдет».

Она все меньше походила на страдавшую женщину, покорно склонившуюся перед роем одолевающих ее бесов. Ей все было интересно: война, армия, двойная политика Фригии и происки понтомского пророка.

Рифольяр протягивал принцу листовку:

— Вот, ваше сиятельство… Бедняга кардинал чуть не умер со страху…

Эта была не первая, а по меньшей мере сотая. Уже третий месяц доктринеры засыпали Флариуса прокламациями, содержащими самые разнообразные угрозы. Никакие меры охраны не помогали, скорее наоборот. Вначале листовки появлялись на стенах домов, примыкающих к монастырю Укап, затем — на его воротах, на внутренних лестницах, и чем гуще становился лес полицейских копий, тем ближе к самой опочивальне кардинала находили листовки. Кардинал уже дважды менял всю прислугу, требовал менять охраняющих его телогреев; арестовано было множество народу — но следов не обнаруживалось. Прокламации как будто носил сам дьявол, невидимый и неуязвимый.

— Печатню не нашли? — спросил принц.

— Я беседовал с Адамом Келекелом, книгопродавцем… он большой знаток всяких шрифтов и виньеток — он уверяет, что это торнская работа. Он даже порывался показать мне какие-то книги, печатанные в Торне, — но я поверил ему на слово…

— Так их привозят? Куда же смотрит таможня?

— Таможня выбивается из сил, ваше сиятельство… Минутами я и сам склонен верить, что здесь замешан злой дух… а если серьезно, то лучше всего знают этого духа по имени секретари кардинала и члены совета консистории, но он не дает их арестовать… Что ж, пусть пеняет на себя… Вы прочтите, что они пишут…

Принц прочел:

«Симон Флариус, именующий себя кардиналом Мури, бывший священник, бывший доктринер, — напрасно ты окружил себя солдатами. Тебе ничто не грозит. Спи спокойно — к тебе не придет убийца. Прогони своего пробователя кушаний — тебя не подстерегает отрава. Забавляйся со своими метрессами — ни одна из них не задушит тебя в момент твоего наивысшего торжества. Живи и будь здоров, Симон Флариус, покуда мы не придем за тобою, а это будет скоро. Спеши насладиться монастырем Укап, который ты превратил в эпикурейское логово, ибо скоро тебе придется поменять его на нижние этажи Таускароры. Сходи туда и посмотри и выбери себе помещение по вкусу твоему. Не бойся — ни камень не упадет на тебя сверху, ни лестница, ни мост не обломятся под тобой. Если же ты ленив столько, сколько труслив и развратен, — мы еще раз пришлем тебе рисунки и гравюры, изображающие упомянутые помещения. Не отвергай их — они отлично выполнены, их делали лучшие художники. Засим прощай, до скорой встречи, Симон Флариус, и будь здоров, ибо здоровье твое очень понадобится нам, когда мы пригласим тебя побеседовать с нами в Таускароре».

— Вы знаете, где он ее обнаружил? У себя на ночном столике. Я только что от него, он был похож на покойника.

— Я бы охотно приказал вам обыскать мурьянов, — сквозь зубы сказал принц, — листовки, конечно, возят они… Сам знаю, что этого нельзя… Проклятье! Не умру, доживу, дождусь дня, когда смогу разорить это гнездо…

— Увы, — сказал Рифольяр, — у меня у самого чешутся руки. Но сейчас и без того довольно хлопот… Не далее как вчера Крион докладывал мне, что среди новонабранных телогреев оказались доктринеры…

— Что?! Какого же дьявола вы развлекаете меня листовками?

— Все уже кончено, ваше сиятельство… Крион оцепил казармы и потребовал выдать зачинщиков, и дело могло бы принять дурной оборот, но тут один безоружный поп вызвался их усмирить. Он три часа вразумлял это мужичье и добился-таки своего: зачинщики были выданы…