Судьбы водят хоровод - Лана Барсукова

щитом, на котором явственно читалось: «Ко мне не могут подойти простые смертные, которые женятся на обычных женщинах. Поэтому я одна».

* * *

Пришла очередная весна.

Как только начало припекать солнышко, на лавочке у подъезда стали собираться старушки. Они обсуждали цены на гречку, Путина и всех, кто попадал в их поле зрения.

– Ой, девочки, – прошамкала одна, – глядите, Райка идет. Куды ж ее военный-то делся? Давненько его не видала.

– Куды-куды… У тебя спросить забыли. Куды… Ему, поди, генерала дали. Сидит теперь в секретном бункере вместе с Путиным.

– То-то я смотрю, Райка вся при параде ходит. Нос задрала, на кривой козе не подъедешь. Генеральша хренова!

Раиса так и не узнала, что сбылась ее мечта. Для кого-то она все-таки стала генеральшей.

Сердце матери

Сима старалась не пропускать посиделки на лавочке.

Их коллектив, состоящий из трех старушек и двух кандидаток в старушки, собирался ближе к семи вечера. Как раз в это время жильцы возвращались с работы и давали обильную пищу для обсуждения. Кто-то стал плохо выглядеть, кто-то, наоборот, по неизвестным причинам расцвел. С этим нужно было разобраться. Но с чего бы ни начинался разговор, он быстро соскальзывал на обсуждение собственной молодости и превратности судеб.

Сима спускалась со своего пятого этажа и занимала место на правой лавочке с краю. Две лавки стояли напротив друг друга, но возле одной располагалась урна, и это место считалось второсортным. Чтобы не сесть рядом с урной, нужно было прийти пораньше.

Обращались друг к другу только как «девочки». Хотя, глядя на них из окон, жильцы называли их старыми грымзами.

В непогожие дни сидеть было холодно, и старушечья компания пряталась по домам. Сима воспринимала такие дни как выходные. Но если погода позволяла, она шла на посиделки, как на работу.

Тому было две причины. Сима боялась, что если останется дома, то ей начнут перемывать косточки ее же подружки. Хотелось этого избежать, поэтому приходилось держать ситуацию под личным контролем.

Вторая причина носила более деликатный характер. Сима чувствовала себя одинокой. Она боялась, что разучится говорить, если все время будет сидеть дома.

Ночами она ворочалась, пытаясь найти такое положение тела, при котором уймется тупая боль в суставах. И так же тяжело ворочались мысли в голове. Она думала о сыне, Стасике, и о том, почему все вышло так, как вышло.

Иногда она проваливалась в полудрему и теряла контроль над мыслями. Уходила в мечты, где Стасик улыбался ей, а его жена Ирочка разрезала пирог, вокруг звенел смех и было разлито почти осязаемое добро. Потом Сима просыпалась, трясла головой, и смех стихал, а добро улетучивалось.

До рассвета оставалось несколько часов, и их Сима неизменно посвящала воспоминаниям.

Вот она, молодая и красивая, идет по проспекту об руку с моряком. Севастополь лучится от блеска офицерских звездочек и улыбается полосками матросских гюйсов. Кругом радостные и возбужденные лица. Парад военно-морского флота – главное событие для Севастополя. Этот день затмевает Новый год и даже Первое мая. Особый праздник в особом городе.

– Симочка, вы такая хохотушка, – говорит ей мичман.

– Просто вы очень смешное рассказываете все время, – кокетничает Сима.

– Нет, это у вас настрой душевный такой. Впрочем, в ваши восемнадцать лет это естественно.

– Мне уже девятнадцать, – поправляет Сима. – Очень легко запомнить: я родилась как раз посередине века, в 1950 году. Поэтому ровно полжизни проживу в двадцатом веке, а полжизни – в двадцать первом.

– Тогда вам нужно жить сто лет, – соображает мичман.

– Ну да, – легко соглашается Сима, – я так и запланировала.

Сима тяжело встает, подходит к окну, всматривается в просыпающийся город и невольно улыбается. До ста лет она вряд ли дотянет. Долгожители живут в горах, едят мясо молодых барашков и пьют кумыс. А она всю жизнь провела в тесных городах. Дышала чем попало, вот и скрипит теперь, как старая несмазанная телега. Того и гляди рассыплется.

Сима вспоминает города, где пришлось пожить. Студенческую молодость провела в Севастополе, потом перебралась поближе к родителям, в Кемерово. Потом осилила переезд в Москву. Отсюда только на кладбище.

Туман прикрыл землю. Соседний дом едва угадывается, и можно представить себе, что это вовсе и не дом, а корабль в Балаклавской бухте. Сима благодарна туману за его милостивый обман. Мыслями она уносится на свидание с лучшим городом на земле. Севастополь. Ее любовь, ее боль. Сима помнит, как гордилась городом, когда была пионеркой и комсомолкой. Сапун-гора, Малахов курган… Героическая история ее родины, которой больше нет. Эти страницы истории не то чтобы вырвали, но как будто залистали грязными пальцами, облили соусом из «Макдоналдса».

Сима наливает стакан теплой воды, чтобы выпить натощак, и запрещает себе думать обо всем, что относится к разряду «политического».

Нет, лучше она подумает о том мичмане. Как он смешил ее рассказами о собаке, которая тайно жила при камбузе. Симочка смеялась, а он зачарованно смотрел на ее белые зубы, не знавшие пломб.

Вот и сейчас ни одной пломбы. Время сделало круг. Во рту мосты и зубы на штифтах, как инженерные сооружения.

Как звали того мичмана? Сима напрягла память. Напрасно. Время прошлось ластиком, стерло имена и события. От ушедшей молодости осталось лишь ощущение света. Но этот свет будто прикрыт матовым стеклом, сквозь которое нельзя разглядеть лица, детали той далекой жизни. Лишь теплота воспоминаний, отзвук той радости, с которой она взбегала по ступеням Графской пристани, чтобы лучше разглядеть гордые корабли лучшей страны в мире, Советского Союза.

Сима вздохнула и опять зареклась от воспоминаний, граничащих с политикой. Расстройство одно.

Совсем рассвело. Туман начал рассеиваться, и дом напротив, собранный из серых панелей, проступил во всем своем уродстве. Такой дом не спутать с кораблем, даже если много выпить.

Сима попыталась придумать план на день, чтобы было чем заняться. Сходить в магазин? Как жаль, но у нее еще не кончились ни хлеб, ни молоко. Может, перебрать вещи в шкафу, а то вчера летала моль… Господи! Как она могла забыть? Сегодня же день выдачи пенсии! А там, вот оно, счастье, очередь! Значит, пока дойдешь, пока в очереди постоишь, пока до дома доползешь, вот и день прошел. Только сыну не проболтаться, он опять начнет ругаться, что она не завела банковскую карточку для перечисления пенсии. Стасик не понимает, что это счастье, когда есть нужда куда-то сходить. Сима стесняется объяснять сыну такие вещи. Он начнет советовать ей записаться в бассейн или на йогу для пенсионеров. И они опять поссорятся.

Сима