Красавица некстати - Анна Берсенева

Ей противно было сознавать, что всего несколько часов назад ее восхитила бы подобная фраза в устах Бориса и ничуть не покоробила бы эта оперная красивость.

Борис лег, коснулся Вериного плеча. Рука у него была теперь не горячая, а прохладная. Он осторожно потормошил Веру за плечо, попытался притянуть ее к себе. Вера пробормотала что-то невнятное и отвернулась – сделала вид, будто спит так крепко, что ее пушками не разбудишь. Борис не стал настаивать, чтобы она проснулась: тоже повернулся на бок, и уже через минуту его дыхание стало мерным, таким, какое бывает только во время глубокого и спокойного сна.

«Чистейшей совести человек! – сердито подумала Вера. – Отдыхает перед качественным сексом, и горя ему нету. Но я-то, я-то какая дура! Эротичных бегемотов во сне вижу… Нимфоманка на отдыхе!»

Она лежала рядом с безмятежно спящим Борисом – так и не могла в мыслях называть его Виктором, – и злые слезы катились по ее щекам. Она чувствовала себя так, будто в лицо ей выплеснули ведро помоев.

Вера не заметила, как наступило утро. После разговора Бориса с сообщницей прошло не так уж много времени. Наверное, этот разговор и происходил перед самым рассветом, ну конечно, ведь предрассветный сон самый крепкий, и Борис был уверен, что облапошенная им женщина не проснется.

Вдруг он пошевелился и сел на кровати так резко, как будто внезапно вспомнил что-то, не терпящее отлагательства. Вера поскорее закрыла глаза и повернула голову так, чтобы в лучах солнца, пробивающихся сквозь щель между оконными занавесками, не были видны дорожки слез на ее щеках.

Но Борису, кажется, не было дела ни до нее, ни до ее слез. Он быстро надел брюки, рубашку, туфли – вообще, оделся быстро, как в армии. Со скоростью, с которой сгорает спичка.

У Веры сердце замерло, когда он так же быстро пошел к двери.

«Сейчас уйдет! – мельнуло у нее в голове. – Он уйдет, и я сразу же убегу!»

Если час назад она полжизни готова была отдать за его безумные поцелуи и ласки, то теперь готова была заплатить ту же цену, чтобы стать для него недосягаемой.

Борис вышел в коридор. Дверь за ним закрылась почти бесшумно, а потом издала какой-то чуть слышный электронный звук.

Подождав пять минут, которые показались ей бесконечными, Вера вскочила с кровати, на цыпочках пробежала через комнату и приложила ухо к двери. За дверью стояла ничем не нарушаемая тишина. Вера осторожно нажала на дверную ручку, чтобы выглянуть в коридор. Ручка поддалась, но дверь не открылась. Вера подергала ручку сильнее, нажала на дверь плечом – безрезультатно. Видимо, Борис заблокировал дверь электронным ключом, оттого и раздался этот писк, когда он выходил из номера.

Вера похолодела.

«Значит, он вот-вот вернется, – с ужасом подумала она. – И что мне тогда делать? Изображать безумную страсть, а потом пригласить его к себе в номер?»

Но особенно размышлять было некогда. Раз Борис запер ее в номере, значит, у него были на нее какие-то виды. Да, собственно, он вполне ясно их обрисовал в разговоре со своей подельницей. Но Вера вовсе не собиралась соответствовать его ожиданиям!

Она оделась едва ли не быстрее, чем Борис. Словно полжизни провела в армии и привыкла одеваться по тревоге. Да ее нынешнее состояние смело можно было считать вот именно тревогой, самой что ни на есть боевой.

Вера открыла окно, глянула вниз. Только теперь она сообразила, что находится на втором этаже и что покинуть номер будет не так-то легко.

К счастью, прямо под окнами Борисова номера находилось гостиничное кафе, и над его летней верандой, почти на уровне второго этажа, была натянута широкая полосатая маркиза. Вера сняла туфли – все-таки на шпильках не очень удобно было прыгать на плотное полотно маркизы, – но сразу же сообразила, что с туфлями в руках делать это еще менее удобно. Она надела туфли снова, покрепче прижала под мышкой сумочку и залезла на подоконник.

Глава 10

Площадь перед ратушей и церковью была пустынна. Даже не верилось, что всего несколько часов назад она напоминала огненное море, преисподнюю и шекспировский лес одновременно. Часы на ратуше показывали десять утра. Рабочие в зеленой униформе собирали с брусчатки обгорелые петарды, пустые пластиковые бутылки, увядшие венки Демонов и прочий праздничный антураж, превратившийся в мусор.

Вера стояла посередине площади и сама себе казалась Золушкой, которая не убежала с бала, а почему-то задержалась во дворце после его окончания, когда гости давно уже разошлись. И когда прекрасный принц исчез тоже.

Про прекрасного принца думать вообще не хотелось. И оставаться на патумской площади, где все напоминало об ошеломляющей ночи и о таком же ошеломляющем утреннем разочаровании, не хотелось тем более.

Вера пошла прочь по улице – не по той улице, по которой Борис уносил ее от Демонов, а по другой, ведущей в противоположную часть города.

Она шла между старинными домиками – к стене одного из них был прислонен огромный бутафорский Орел, его можно было разглядеть поближе, но Вера не стала, – шла мимо по-домашнему уютных зеленных лавок и кондитерских, мимо приветливых крошечных палисадников под увитыми цветами балконами… Она не понимала, что лежит у нее на душе. Тоска? И тоска тоже. Но что еще?

Вдруг узкая улочка кончилась, и Вера вышла на бульвар. Здесь, высоко в Пиренеях, никакого моря, конечно, быть не могло. Но бульвар выглядел так, будто вел к морю. Вера смутно помнила это ощущение – ведущего к морю южного бульвара – по своей детской поездке в Одессу с родителями и братом.

Главными деревьями на бульваре были высокие платаны, узловатые и раскидистые. Под ними стояли лавочки, на которых, несмотря на ранний час, сидели люди, притом не только старички и старушки, но и молодые люди, которые наверняка провели эту ночь на Патуме. Никто не выглядел усталым, все улыбались, болтали о чем-то явно веселом и беспечном… Чем дальше Вера шла по бульвару, тем больше людей ее окружало. И вместе с людьми, это она чувствовала, ее окружало ясное, простое, летнее, утреннее счастье. Оно веяло над нею, колыхалось вокруг нее, как легкое марево, и тяжелые мысли – о том обмане, который ей так унизительно пришлось пережить с Борисом, и о другом обмане, который был шире того, что произошло у нее с Борисом, – все эти мысли незаметно отступали, и даже не отступали, а просто развеивались в бледно-голубом небе над бульваром, в чистом воздухе, которым была наполнена эта чудесная пиренейская чаша, в которой лежал город Берга.

И тут Вере показалось, что воздух не просто струится и трепещет вокруг нее, а еще и звучит тихой мелодией. Она словно рождалась в кронах платанов, эта мелодия; Вера даже голову задрала, чтобы проверить свое странное предположение.