Кровь Люцифера - Джеймс Роллинс

Затем на какое-то мгновение, утонув в этой страсти, чувствуя, как ее тело отвечает на каждое его движение и прикосновение, Эрин закрыла глаза — и провалилась в то мгновение, когда она сидела рядом с Руном на полу часовни, чувствуя, как неистовый жар ее крови струится сквозь него, как расплывается грань между его и ее телами.

Женщина вскрикнула, выгнулась дугою под мужчиной, сильнее сжимая ноги, обвившиеся вокруг его бедер. Она оседлала это мгновение, словно волну, захваченная полетом экстаза, не зная, где начинается и заканчивается ее тело.

Наконец Эрин рухнула на постель, задыхаясь и дрожа.

Джордан целовал ее, успокаивая, улыбаясь ей.

Она смотрела на него, чувствуя, что любит его даже сильнее, чем раньше. И все же душу жег огонек вины — она знала, что ее реакция вызвана не только прикосновениями Джордана.

— Что-то не так? — спросил Стоун, проведя пальцем по ее щеке.

— Нет... это было идеально.

Слишком идеально — и это пугало ее.

Они лежали, обнявшись, а квадрат солнечного света, падавшего из окна, переползал по комнате. В какой-то момент Эрин погрузилась в дрему без снов. Проснувшись, она прислушалась: не шумит ли вода в душе, нет ли каких-либо иных признаков того, что Джордан еще здесь, — но она знала, что он ушел.

Вспышка паники пронзила ее.

«Скорее всего он пошел за завтраком».

Эрин постаралась унять свой страх и вылезла из постели, чувствуя необходимость двигаться. Она наскоро приняла душ, и исходящая паром горячая вода прогнала остатки боли из ее тела, окончательно пробудив женщину. Выключив воду, Эрин насухо растерлась полотенцем и оделась в чистое — белье и одежду им принесли еще накануне ночью. Она была рада надеть привычные джинсы и белую хлопковую рубашку.

Поверх рубашки Грейнджер накинула кожаную куртку, скроенную из выделанной шкуры безжалостного волка. По прошлому опыту она знала, что такая кожа прочна, словно броня, и ей казалось, что в этой прочности она черпает силы и уверенность, заряжаясь на грядущий день.

Раздался стук в дверь, и Эрин обернулась. Дверь открылась. Женщина напряглась все телом, но увидела, что это Джордан.

— Я принес завтрак, — сообщил он, держа в руках поднос с кофе, круассанами и фруктами. — Вместе с приказом о выступлении.

— Приказ о выступлении?

— По пути я наткнулся на Христиана. Он сказал, что нам дано разрешение поговорить с узником.

Кардинал Бернард.

— Вовремя, — кивнула Эрин.

Джордан шутливо нахмурился, глядя на нее.

— Вряд ли кто-то из нас прошлой ночью был способен провести допрос.

Верно.

— Когда мы сможем поговорить с ним?

— В восемь часов... примерно через час.

Стоун, неся поднос, подошел к кровати, сел и похлопал ладонью по матрасу рядом с собой.

— Как насчет того, чтобы я подал тебе завтрак в постель?

Эрин уселась рядом с ним.

— Мне казалось, это считается, только если на нас ничего нет.

Он поставил поднос на ночной столик.

— Мне нравится это правило... а, как ты знаешь, я твердо придерживаюсь разумных правил.

И начал расстегивать пуговицы своей рубашки.

07 часов 20 минут

Элизабет осторожно приступила к смене повязки на обрубке левой руки Руна. Она сняла старую повязку и осмотрела рану. Поверх мышечного среза уже практически везде наросла кожа, но лечение все еще требовалось. Графиня положила на рану компресс, пропитанный священным вином. Корца слабо застонал от боли, но так и не открыл глаза.

«Вернись ко мне, Рун».

Батори закрепила компресс свежей повязкой, затем выпрямилась. Она чувствовала, что солнце встало примерно час назад. Элизабет так и провела всю ночь в этой келье без окон, рядом с Руном. Здесь пахло ладаном и вином, немного — сеном и кирпичной пылью, и это напоминало ей о времени, которое она провела здесь в заточении. И все-таки она осталась, желая быть здесь, когда Рун очнется.

Графиня обвела хмурым взглядом помещение — оно казалось ей совсем неподходящим. Простая деревянная кровать с набитым соломой матрасом, на столике — подсвечник с горящей восковой свечой, здесь же — бутыль вина, чистая белая марля и флаконы с мазями, пахнущими все тем же вином и камедью. Точно такую же комнату отвели по соседству самой Элизабет, но за всю эту долгую ночь она туда так и не заглянула.

Шорох кожи по камню заставил ее обернуться к маленькой дверце кельи. Вошел низенький коренастый монах с выбритой на голове тонзурой — он принес еще вина и материала для повязок.

— Благодарю вас, брат Патрик.

— Для Руна — все, что угодно.

Всю ночь этот монах сновал туда-сюда, помогая Элизабет ухаживать за Корцей. При виде недвижного тела Руна, распростертого на кровати, лицо его выразило искреннюю скорбь. Он переживал за Руна куда сильнее, чем просто за собрата-сангвиниста. Похоже, эти двое были друзьями.

— Вам нужно немного отдохнуть, сестра Элизабет, — предложил он вот уже в одиннадцатый раз. — Я могу присмотреть за ним, и, если что-то изменится, я сразу же сообщу вам.

Она открыла было рот, чтобы отказаться, — но тут ощутила тихую вибрацию в кармане, где был спрятан сотовый телефон.

Томми.

За ночь графиня не раз воспользовалась удобным моментом — когда оставалась одна, — чтобы попытаться связаться с мальчиком; но снова и снова она слышала лишь механический голос, который просил ее оставить сообщение. Она так этого и не сделала, боясь, что ее слова услышит не тот, кому они предназначались.

— Спасибо, брат Патрик. — Элизабет поднялась со стула, стоящего у кровати. — Кажется, мне действительно нужно отдохнуть.

На его лице отразились одновременно удивление и облегчение.

Графиня кивнула ему, повернулась и вышла из кельи. Войдя в соседнюю келью, она закрыла за собой тяжелую дверь и только тогда достала телефон. На маленьком экране мерцали слова[15]:

Батори не понимала, как ответить на послание Томми и что обозначает маленький символ в конце. Но слово «неприятности» она поняла.

Охваченная страхом, Элизабет сжала телефон и набрала его номер.

07 часов 32 минуты

Рим, Италия

«Ну же, давай...»

Томми, завернувшись в полотенце, сидел на крышке унитаза в совмещенном санузле; рядом с ним с шумом текла из душевого рожка вода. Он смотрел на свой телефон, молясь, чтобы Элизабет ответила на его сообщение. Время от времени мальчик поглядывал на запертую дверь, опасаясь охранников, стоящих в холле этой квартиры на окраине Рима. Окна во всех помещениях здесь были забраны решетками. Единственный путь наружу пролегал мимо двух священников-сангвинистов в мирской одежде, стоявших сейчас под дверью.

Наконец телефон завибрировал у него в руках.Томми сразу же ответил, приглушив голос до шепота:

— Элизабет?

— Томми, где ты? Что случилось?

Как обычно, женщина не стала тратить время на стандартные вежливости, которыми все обычно обмениваются в начале телефонного разговора.

— Я где-то в Риме.

— Тебе грозит опасность?

— Я так не думаю, но во всем этом что-то не так. Священник, который забрал меня из Санта-Барбары, не повез меня в Ватикан, а вместо этого запер в какой-то квартире. Она надежно охраняется, кругом решетки.

— Ты можешь описать то место, куда тебя отвезли?

— Это старое здание. Желтое. Здесь пахнет чесноком и рыбой. Я на третьем этаже. Из окна спальни вижу реку и фонтан с рыбой, которая выплевывает воду. И еще мне кажется, что недалеко зоопарк. По крайней мере я слышал, как рычат львы.

— Хорошо. Я смогу отыскать это желтое здание. Это может занять некоторое время, но я найду тебя.

Томми еще больше понизил голос:

— Они говорят, что мне грозит опасность... от тебя, но я знаю, что это неправда.

— Я ни за что не причиню тебе вреда. Но я заставлю их заплатить, если с тобой что-то случится, пока ты под их надзором.

Томми ухмыльнулся. Он не сомневался, что Элизабет придет и навешает им пинков, но не хотел, чтобы она при этом пострадала.

Помещение наполнилось паром от текущей горячей воды, и мальчик прислушался, не заметил ли кто-либо, что он тут задержался так надолго. Потом продолжил:

— Я подслушал, как они говорили, что кардинал Бернард хочет, чтобы меня держали тут под замком, пока ты не сделаешь то, чего они хотят. Я не знаю, правда это или нет. Но если правда, не поддавайся им.

— Я сделаю все, что нужно, чтобы добраться до тебя. Я тебя освобожу, и мы найдем способ вернуть тебе здоровье.

Томми вздохнул, глядя на свою руку. Пятна меланомы множились, распространяясь вверх по его руке, словно пожар. Несколько новых отметин появились на ногах и левой ягодице. Как будто теперь, когда в его жилах больше не текла ангельская кровь, рак спешил наверстать упущенное.