Дом с семью головами - Тони Бранто

Сказал бы сразу, но нет!

«…Чтобы понять человека, нужно поставить себя на его место. Так я говорил. И так я и сделал. Чем занимался Бульденеж? Учил Ольгу срисовывать, используя коллекцию открыток. Объясняя технику той или иной работы, он рассказывал и о том, из чего и как создавался оригинал. Теперь вы улавливаете, откуда дует ветер?..»

Что-то начало проявляться, но совершенно неясно что…

«…От эскиза к одной из картин, изображённых на тех открытках!..»

Томпсон оторвал взгляд и посмотрел на море. Лазурную гладь исполосовали тонкие барашки. Временами детские крики слышались громче, иногда усиливающийся береговой ветер относил их в сторону моря.

Ему вдруг захотелось бросить на волю ветра это недочитанное письмо. Пусть унесёт и утопит его в море. Этот проклятый норвежец то ли нудно и издевательски медленно распутывал загадку рождественских убийств, то ли коварно сплетал какое-то обвинение против Томпсона.

Но не бросил. Любопытство победило тревогу.

«…Я посетил две библиотеки и одного художника в Эдинбурге, прежде чем нашёл ответ. И раньше, чем я открою вам всю правду об эскизе…»

Он мог бы работать сапёром. С таким терпением и нервами…

«…Я хочу представить вам ясную картину того, что произошло на самом деле…»

Валяй, дружище. Я никуда не тороплюсь.

Томпсон достал сигареты и закурил.

«…Доктор Джейкобс жил со своей сестрой и Ольгой, девушкой из монастыря. Ольга была влюблена в доктора, он же видел в ней только лабораторную мышь и не более (в письме доктору выражения смягчены). Затем в деревню перебрались Холлисы. Доктор начинает встречаться с Сарой, проявляет к ней чувства. И хотя дело не шло к свадьбе, они встречались довольно долго. Однажды Сара готовила для них двоих романтический ужин. За трапезой Сара чуть не отравилась. Оказалось, в еде был мышьяк. Она посчитала, что перепутала пачки с приправами с пачкой мышьяка.

Я же уверен, что это была неловкая попытка убить Сару…»

Томпсон читал, потирая лоб пальцами.

«…Через какое-то время в деревню приехали Бульденеж с Ванессой. В этот раз доктор влюбляется по-настоящему и вскоре объявляет о свадьбе. Предпринимается ещё одна попытка убийства, на этот раз удачная. Чего хотел в обоих случаях убийца? Мне теперь уже совершенно очевидно (а вам?) – он хотел избавить доктора от его второй половины…»

Мужчина затянулся и перевернул страницу.

«…Урсула, конечно, выдумала, что Ольга подарила ей фиалку на бумаге (как мы теперь знаем, такого рисунка не существовало). Но она угадала: Ольга действительно была благодарна убийце за смерть Ванессы. Потому что сама никогда не переставала любить доктора…»

Здесь Томпсон сделал мрачную гримасу.

Доктор ему начинал казаться каким-то демоном.

«…Итак, она знала личность убийцы. Остаётся только догадываться, видела ли она само убийство, или же она была настолько сообразительна, что могла понять, кто это был. Не суть важно. Она знала. А вот убийца не знал, что знала Ольга. До того самого вечера в доме на утёсе. А если быть точнее – до той ночи…»

Томпсон сдвинул брови.

Не вечера, а ночи?

Из его ноздрей шёл сигаретный дым.

«…На игре в мяч Ольга проговорилась, дав понять, что всё знает. И менее чем через час её находят мёртвой…»

Закономерно.

«…этой же ночью убийце становится известно, что доктор и Сара снова вместе. Убийца не ждёт и при первой же возможности ударяет Сару по голове тяжёлым изваянием из гипса. Остальные смерти вроде как ясны…»

Разве?

«…Возможно, я сейчас вас несколько удивлю…»

Томпсон запустил пятерню в волосы.

«…но дело в том, что как раз таки Ольгу убили не из-за того, что она знала убийцу Ванессы…»

Мужчина поджал и облизал губы.

«…хотя это лишь мои подозрения…»

Спорим, они верны.

«…И если бы не мой и не ваш интерес к словам “убийца” и “фиалка”, то, за исключением Сары, возможно, никто бы и не погиб…»

Возможно ли, чтобы, отправляясь на войну, никто не погиб?..

«…Не буду вас больше мучить. Должно быть, я немного затянул, поясняя тут и там…»

Нет, мне уже нравится. Продолжай, Карлсен. Растопи под котлом как следует.

«…Ответ я узнал у художника. Пришлось его, правда, прождать около двух месяцев, пока он не вернулся из путешествия по Африке, но мне настоятельно рекомендовали его как большого знатока. Забавно, он оказался примерно таким же художником в полном смысле этого слова, как и Бульденеж, если вы меня понимаете…»

А, ясно-понятно. Богема-изгой-ку-ку.

Томпсон ухмыльнулся.

«…Я показал ему список полотен и их авторов и попросил сказать мне, где искать фиалку. Он улыбнулся и сразу же ткнул длинным своим пальцем в одно название…»

Прямо перст судьбы.

«…Я, признаюсь, был сильно удивлён…»

Я буду удивлён сильнее.

«…Но после его рассказа всё довольно легко встало на свои места. Оказывается, сначала художник по фамилии Россетти сделал эскиз пастелью, а затем написал саму работу на холсте. На эскизе натурщица держит в руках фиалку – символ любви и верности. Его натурщицей была жена его друга, с которой у него был тайный роман. К их сожалению, они не могли быть вместе. И чтобы сохранить свою любовь в тайне, на холсте художник изобразил любовницу с веткой ветлы. Ветла – символ печали и неутолённого желания. Ну? Теперь-то поняли?..»

Томпсон понял моментально, чего никак не ожидал.

Ветла?

Может, он понял неверно?..

«…Вы всё верно поняли. Картина “Водяная ива”. Доктора любил Патрик…»

Томпсон оторвался от чёрных слов на белой бумаге.

Взглянул и ещё раз отметил, какими мягкими были тона нынешнего лета.

Или они всегда такими и были, а он не замечал…

Он вернул взгляд на письмо.

«…В детстве его изнасиловал отец. Я не психолог, поэтому не берусь рассуждать о том, имел ли этот эпизод последствия, повлиявшие на чувства Патрика к доктору. Однако в семнадцать лет он влюбился в мистера Джейкобса. Для человека с целой бездной комплексов и страхов это было тяжёлой пыткой. Однажды он не устоял и попытался убить собственную сестру, подсыпав ей мышьяка. Попытка не удалась, и, возможно, он сожалел тогда о содеянном. Но к моменту, как появилась Ванесса, он окреп в желании быть с доктором и однажды решился…»

Ради чего?..

«…И доктор снова был один. А Патрик был рядом, под его крышей. Он знал, что это всё, на что он мог