Итоги № 44 (2011) - Итоги Итоги

Насчет секретности мне, безусловно, гневно возразят. Но будут правы только отчасти. Я, конечно, не ВЦИОМ, но мой личный опрос можно тоже классифицировать как вполне репрезентативный. Открыв записную книжку, я сделала пару десятков звонков, чтобы получить комментарии к проходящему в тот момент съезду. Но слышала в ответ лишь недоуменные междометия. Многие от меня только и узнали о том, что он в эти дни вообще проводится. Поверьте, моими абонентами были весьма уважаемые в театральном мире люди — главные режиссеры далеко не последних театров, репертуарных, между прочим, о судьбе которых так печется наша общественность. Народные артисты и завоевавшие признание молодые деятели. Последние чаще всего оказывались «не членами» и выражали недоумение, зачем союз вообще нужен. Никто из них не был ни делегатом, ни гостем сего представительного форума. Более того, никто никого туда не делегировал. Не сомневаюсь, что протоколы, на которых выбирались «голосовальщики», аккуратно подшиты в какие-то папки. Все тип-топ. Но я не нашла ни одного человека, участвовавшего в выборах. Кстати, и сама как член СТД (с весьма солидным стажем) ни за кого не голосовала. А хорошо помню, какие страсти кипели когда-то вокруг каждой кандидатуры. Да что говорить, если на съезд не пригласили даже руководителя старейшего театра страны Юрия Соломина! При совке хоть приличия соблюдались. И между прочим, при отсутствии гласности, в преддверии такого знаменательного события в прессе обязательно проходила дискуссия по актуальным вопросам, участники которой делали свои «наказы» и, хоть и подцензурно, обозначали болевые точки и высказывали критические замечания. С некоторыми порой даже считались. Нынче — тишина. И до и после. Хотя проблем масса, скандалов хоть отбавляй. Их очень бурно обсуждают, вот даже руководство московских театральных властей сменили. Но никто, видно, не связывает решение назревших вопросов с союзом. Маленький свеженький пример. Перед самым открытием прошел слух, что Театр Маяковского может покинуть Миндаугас Карбаускис, не сработавшийся с навязанным ему директором. О чем он и известил московский департамент культуры. Обратиться за поддержкой к съезду, думаю, ему и в голову не пришло. Но и съезду, пекущемуся о молодежи в целом, до таких частностей дела не было.

Существует поверье, что театральная жизнь отражает жизнь страны, мол, распаду СССР предшествовал распад МХАТа. Приводят и другие примеры. На нынешнем съезде СТД Александр Калягин был избран председателем на четвертый срок практически единогласно и практически на безальтернативной основе. Если не считать знаковым отрепетированное самовыдвижение его зама Геннадия Смирнова, под смех зала призвавшего голосовать за соперника. Как говорится в одной небезызвестной пьесе: дальше — тишина... Ой, прошу прощения, впереди президентские выборы.

Мария Седых

Горестный оптимист / Искусство и культура / Exclusive

В кабинете художественного руководителя театра «Сатирикон» имени Аркадия Райкина все напоминает об основателе, великом артисте, русском Чаплине, всенародном любимце, чей столетний юбилей сегодня отмечает вся страна. Здесь нет никаких следов мемориального глянца. Парадного портрета или тем паче фотографий с генсеками или президентами. Только личные вещи, которые к Константину Райкину перешли по наследству. Время подтвердило его право и на продолжение отцовского дела.

— По какому принципу будет построен юбилейный концерт?

— В нем будут принимать участие всего несколько человек. Не случайных, очень строго отобранных. И не все из них даже знали папу. Я исходил из того, что, если бы он их видел, они бы ему очень понравились. Я уверен, ему было бы интересно на оперных спектаклях Димы Бертмана. Тамару Гвердцители он слышал, но, несомненно, оценил бы, как она развивается... Это будет такой, я бы сказал, строгий вечер.

— А кого из современников ценил Аркадий Исаакович?

— Видимо, потому, что по образованию он был артистом драматическим, круг его интересов, пристрастий каких-то лежал вне эстрады. Он черпал вдохновение в литературе, живописи, симфонической музыке. В искусстве сценическом тяготел к вещам, имеющим классическое основание. Любил балет, оперу, а товстоноговский БДТ не просто любил, а обожал, очень подпитывался там внутренне. В превосходных степенях говорил о многих артистах Александринки, очень ценил мхатовских стариков. Когда мы вместе на какой-нибудь спектакль ходили, мог меня потом спросить, ну, какой тебе артист там понравился. Я называл. А он в ответ: так вот я тебе скажу, Илларион Певцов в этой роли был в десять раз сильнее.

— Я слышала, он дружил с Акимовым.

— Они с Николаем Павловичем приятельствовали. Я несколько раз видел их вместе, им было интересно друг с другом, это точно. Папа больше ценил в нем художника, хотя и говорил о каких-то спектаклях Театра комедии. У меня сохранилась книга, в которой собраны статьи о театре выдающихся режиссеров. Акимов дарственную надпись сделал таким образом — всех авторучкой перечеркнул, оставил одного себя и подписался: «Райкину с любовью». Я бы не сказал, что папа с кем-то бесконечно близко сходился. Он вообще был человеком скорее закрытым. Общался с очень многими интересными людьми, хорошо к ним относился, но ближний круг — это, пожалуй, Лев Абрамович Кассиль и Леонид Осипович Утесов. С ними, как правило, и Новый год встречали, чаще всего в Москве у Кассилей. А еще папа и мама как-то особенно нежно относились к Назыму Хикмету.

— То есть у вас был не богемный дом?

— Папа больше любил бывать в гостях. Мы и сами-то семьей относительно редко собирались. Родители были всегда в каких-то разъездах. Мы с Катей их месяцами не видели и всегда скучали, ждали. А потом сестра работала в одном театре, я — в другом. Графики не совпадали. Потому когда собирались — это становилось маленьким событием. Но, конечно, и к нам в дом приходили. И я, так или иначе, благодаря родителям перезнакомился со множеством знаменитых людей. В нашем ленинградском доме принимали Луи Арагона, Жана Луи Барро, а знакомство с Марселем Марсо вообще стало для меня потрясением.

— Ты уже посмотрел тогда его спектакли?

— Да, для меня это было открытие, как и для большинства людей в зале. Я понимал, что это открытие нового вида сценического искусства. Тогда советский зритель еще не видел пантомимы, не был знаком с такой техникой. После его гастролей в стране начался настоящий пантомимический бум. Открывались всякие кружки и студии. Позже Марсель Марсо спрашивал папу, может ли он говорить, что России открыл пантомиму, как когда-то Мариус Петипа балет. Это так и было. Я навсегда запомнил то пронзительное ощущение театра как вида искусства, которое возникло у меня на его спектаклях. Когда один человек стоит на огромной сцене и абсолютно завладевает публикой. Такое чувство меня редко посещало.

— И это говорит артист, чей отец обладал той же магией?

— Именно тогда я понял, что дело совершенно не в количестве народа на сцене, не в декорациях. Одна очень выразительная фигура в полном молчании может создать такую вольтову дугу, что сконцентрирует всю энергию зрительного зала. В первом отделении он учил зрителей языку пантомимы. Показывал элементарные вещи: ветер, лестницу, канат, шаг на месте. Все начинали привставать с места, вытягивать шеи, потому что это было невиданно, чтобы человек шел, на самом деле не двигаясь и оставаясь на сцене в одной точке. Постепенно он усложнял сюжеты и во втором отделении показывал все свои великие пантомимы — в мастерской масок, клетку, все, связанное с Бипом, — Бип в светском обществе, Бип хочет покончить жизнь самоубийством и так далее. Он показывал свои великие пантомимы. И я был совершенно сражен. И еще у Марселя Марсо в спектаклях гениально возникала музыка. Очень редко. Возникала вдруг, из тишины, как продолжение тишины. И потом уже тишина звучала как музыка. Марсо безупречно владел ритмами. Папа тоже блестяще ими владел. Безусловно, между ними было что-то общее. Ощущение родства возникало.

— А сколько тебе лет тогда исполнилось?

— Одиннадцать. Вон видишь на стене картину, она подписана мне. Дата — 1961 год. Это он разрисовал в правой части сам, потому что по первому образованию Марсель художник-эмальер. Подписал с пожеланием счастливых снов. Когда он вошел, то долго стоял в прихожей и смотрел на плакат кинокартины «Дети райка», где играл Жан Луи Барро, который был его учителем и старшим товарищем. Познакомились и прошли за роскошно накрытый стол. Гостя сопровождала хорошенькая девушка— переводчица с французского. Я посидел со взрослыми, и меня отправили делать уроки, что для меня было святое. Часа через полтора я вернулся и застал очень смешную ситуацию. Девушка была совершенно не у дел, а папа с Марселем Марсо беседуют на каком-то странном языке. Оказалось, они весьма энергично беседуют на идише.