Эхо Великой Песни - Дэвид Геммел

— Хочешь что-то сказать, любезный? — осведомился Никлин.

— Мелкие у вас мечты, — поднявшись, ответил анаджо и вышел.

Первый день сражения стоил жизни тридцати пяти аватарам — тридцати пяти бессмертным, прожившим несколько столетий. Раэль с тяжелым сердцем сидел в Зале Совета в обществе Никлина и Капришана. На столе перед ними лежало несколько черных огневых дубинок. Раэль взял одну в руки. Она состояла из длинного железного дула, деревянного приклада и нескольких пружинных рычажков.

— В этом оружии нет магии, — сказал Никлин. — Оно не связано с разумом своего владельца. — Раскрыв сумку, снятую с убитого алмека, он высыпал ее содержимое на стол. Эта сумка была наполнена зернистым черным порошком, другая — мелкими шариками из тяжелого металла. — Вот эти шарики каким-то образом с большой силой выталкиваются из дула.

— Надо выяснить, как это делается.

— Мы взяли в плен пятьдесят алмеков, и сейчас их допрашивают, — сказал Капришан. — Но они упорствуют и почти не дают показаний.

— Отведите десятерых в Кристальную палату, — холодно распорядился Раэль, — и пусть одного лишат жизни на глазах у других. Тогда они мигом заговорят.

— Их оружие уступает в мощности зи-лукам, Раэль, — заметил Никлин.

— Тем не менее я хочу знать о нем все. Дальность выстрела, способ действия. В гавани они воспользовались дубинками только раз. Я видел, как они пытаются перезарядить их. Сколько времени на это требуется?

— Это мы выясним, — заверил Никлин. — Вопрос в том, что нам делать дальше.

— Ничего. Будем ждать их действий и отвечать на них.

Пока у нас недостаточно людей, чтобы навязать им бой, но если Вирук приведет сюда войска Аммона и союзных с ним племен, мы сможем разбить врага.

— Вы действительно верите, что победа будет за нами? — спросил Капришан.

— Ничего другого мне не остается.

Только в полночь подвижник Ро добрался домой. Он устало вылез из фаэтона, не поблагодарив кучера. Сломанные пальцы болели невыносимо, ребра и левая нога — чуть меньше. Он кое-как заживил свои переломы, но для полного излечения требовалось по крайней мере четыре сеанса, не более двух за день.

В противном случае места сращения останутся хрупкими и будут ломаться при малейшем напряжении.

Ро захромал к парадной двери. Навстречу ему с низким поклоном вышел слуга. Задержавшись на крыльце, Ро оглянулся на город. С холма, где стоял его особняк, он видел гавань и устье реки за ней. Некоторые дома еще догорали, над портом висело багровое зарево. Ро вздохнул, с новой силой ощутив боль от ран.

— Хвала Истоку, вы живы, господин, — снова кланяясь, сказал старый Семпес. Искренне ли он говорит? До нынешнего дня Ро ни разу об этом не задумывался.

— Сколько ты уже у меня служишь, старина?

— Тридцать три года, господин.

— Ты женат?

— Был, господин, да в прошлом году овдовел.

— Прими мои соболезнования, — сказал Ро.

Старик посмотрел на него с недоумением.

— Вы здоровы ли, господин?

— Не думаю. Приготовь мне, пожалуйста, ванну.

— Сию минуту, господин. Вода уже греется.

Ро вошел в освещенный лампой вестибюль, где висели на стенах виды Параполиса и окрестностей.

— Позвольте я сниму с вас сапоги, господин. — Семпес опустился на колени у золоченого стула. Ро сел и протянул ему ногу. Когда старик стягивал сапог с левой, он поморщился. — Простите, господин. Я вижу, вы ранены.

— Ничего, заживет. Не беспокойся.

Семпес обул своего хозяина в мягкие бархатные туфли. Ро, уставший до предела, хотел уже отменить ванну, но тут старик сообщил:

— Ваша гостья в садовой комнате, господин. Я разжег для нее огонь.

— Гостья?

— Та черноволосая дама, которую вы приводили третьего дня. Она здесь с прошлой ночи. Надеюсь, я правильно поступил, позволив ей остаться?

— Да, правильно. — Ро прошел через библиотеку в садовую комнату. На пороге задержался, дав глазам привыкнуть к тусклому свету догорающего очага. В комнате стояли четыре дивана и два глубоких кожаных кресла. В одном из них, у самого огня, спала Софарита.

Как только Ро вошел, четыре незажженные лампы ярко вспыхнули, и проемы трех дверей, ведущих в сад, наполнились тенью. Софарита выпрямилась и спросила:

— Они по-прежнему хотят убить меня?

— Сейчас у них другое на уме.

— Подойди сюда, — приказала она, и он, к собственному удивлению, подчинился. Софарита, встав, взяла его раненую руку в свою, и боль прошла. Ро сжал пальцы в кулак — кости срослись полностью. — Ты смелый человек, подвижник Ро, — тихо сказала Софарита. — Собравшись стрелять в третий раз, ты думал, что орудие взорвется вместе с тобой.

— Верно, думал.

— И все-таки выстрелил. Это был благородный поступок.

— Зачем ты пришла сюда? — покраснев, спросил подвижник.

— Ты по-прежнему нуждается в моей помощи, аватар. Как дела у солдата, которому я сломала ноги?

— Он лежит. Такие переломы заживают не сразу.

— Я обошлась с ним жестоко. Позволила гневу взять над собой верх. Больше такого не повторится. Завтра я и его вылечу.

Ро сел на стул напротив нее и спросил:

— Как ты думаешь, скоро они вернутся?

Она пожала плечами:

— Вряд ли они еще раз попытаются штурмовать города с моря. Они уже высадили на юге свою армию, три тысячи человек — и зверей. Еще одна армия движется по Луану, неся с собой смерть и разрушение.

— Что ты нам посоветуешь при таких обстоятельствах?

— Следуйте своей природе — что же еще? Вас уже ничто не изменит.

— Ты до такой степени ненавидишь аватаров? — спросил он, уловив в ее голосе презрение.

— Ты не понял меня, подвижник Ро, — с грустной улыбкой ответила она. — Я говорю не об аватарах, а о людях в целом.

Для меня теперь многое ясно, и эта ясность ширится с каждым днем. Мы все делаем то, для чего рождены. У моей тетки Лалии был кот. Его хорошо кормили, но он даже с полным животом убегал на луг и охотился там за птицами. Убитых птичек он не ел — зачем же он тогда убивал их? С тем же успехом можно спросить, зачем цветы раскрываются или дождь падает с неба.

Он убивает, потому что рожден убивать. Такова цель его жизни.

На то ему даны зубы, когти и проворство. Он охотник. Если он не будет охотиться, для чего он тогда нужен? — Софарита помолчала и заговорила снова:

— Несколько недель назад я была вдовой, живущей в маленькой деревушке. Я знала свою роль и хорошо исполняла ее. Я вела себя скромно в обществе мужчин и работала в поле с другими женщинами. По истечении траура я приняла бы нового мужа, которого выбрал бы для меня отец, и рожала бы ему детей. Теперь я больше не деревенская вдовушка. Я смотрю на мир шире, и ветры времени подвластны мне. Сегодня они унесли меня далеко. Я видела, как человек, обросший густой шерстью, вышел из дикого леса. Видела, как он умнеет и обучается разным новым вещам — и эти вещи всегда были сопряжены со смертью. Известно ли тебе самое великое из открытий, совершенное человеком шестьсот тысяч лет назад? — Ро покачал головой, и Софарита с невеселым смехом пояснила: