Ещё более Дикий Запад - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот и будет повод учиться интенсивнее. На самом деле оружие вам не нужно, оно лишь расслабит, отвлечет внимание ложной надеждой.
Дэн поднялся и потянулся.
– Что ж… хорошего вам вечера. И постарайтесь не разрушить город. Он нам еще пригодится.
– Не уверен, вернемся ли мы обратно… – Чарльз поправил манжеты. И подумалось, что в этой маске Милли его не узнает. А потом подумалось, что маски могут быть не только на нем, что… что, если он сам не узнает ее?
От этой мысли похолодел затылок.
И во рту пересохло.
– Я уверен. – Дэн раздавил сигару в нефритовой чаше. – В конце концов, ключ управления дирижаблем есть лишь у Наставника да у меня. У меня взять проще. Так что возвращайтесь.
Салли все-таки очнулась. Я, признаться, задремала. Сидела-сидела, держала эту ненормальную за руку и ждала, когда очнется. Пару раз даже по щекам хлопала, но без особого результата. В конце концов все-таки придремала, а проснулась от шепота.
– Боже, боже, божечки мой… – Салли все так же сидела на кровати и обнимала себя. Она раскачивалась, а белый чепец упал на пол. Волосы ее рассыпались по плечам золотой волной, а из глаз потоками текли слезы. – Божечки мой, божечки…
– Чего опять? – Я широко зевнула и поскребла зудящую щеку.
Шторы я чуть приоткрыла, не в темени же сидеть. И свет, пробиваясь сквозь них, делал комнату серой. А главное, не понять, что там за окнами, рассвет, закат или еще чего.
– Божечки… – всхлипнула Салли, уставившись на меня огромными заплаканными глазищами. – Божечки…
– Да успокойся уже.
И что с ней делать-то?
– Я… я тебя помню! – сказала Салли, глядя на меня с суеверным ужасом. И что, спрашивается, я ей сделала?
– Рада за тебя.
– И себя помню. Как будто другой. Странно так. – Она взялась за виски. – Голова болит. Так болит голова… это все не я! Мама, мамочка…
– Тихо. – Я обняла ее. Не хватало, чтобы на эти вопли кто-то да прибежал. – Успокойся. Ты, наверное, просто заболела.
– Заболела? – тихо спросила она с надеждой. – И брежу?
– Конечно, бредишь.
И уже давно, но об этом я говорить не стала.
– И это все не по-настоящему?
– Что?
– Все. Учитель этот… жены… боже. – Она опять сжала голову.
– Боюсь, – я сглотнула, – это как раз по-настоящему.
Салли испуганно пискнула.
– Тихо. А теперь послушай. Он тебя зачаровал. Ты это понимаешь?
Она робко кивнула.
– Сейчас чары спали. Но если вдруг кто-то это поймет, что будет?
– Меня накажут, – прошептала Салли и побледнела. – Я не хочу, чтобы… чтобы он… мамочки…
– Успокойся! – рявкнула я, холодея. Если эта дурочка себя выдаст, то выдаст и меня. А значит, у Змееныша возникнут вопросы. И чую, задавать их мне будут не в милой удобной комнате. – Мы выберемся. Ясно? Ты и я.
Она кивнула.
– Но для этого нужно сделать так, чтобы никто ничего не понял.
– Не поймут. – Щека у нее дернулась.
– Думаешь?
– Знаю. – Она потерла виски. – Все как в тумане. Тогда… раньше… я помню. То есть почти все помню, но потом все как в тумане. Только и видишь, что его. И думаешь, что он сказал, на кого посмотрел и будет ли любить тебя. То есть меня.
Понятно. Любовь мозгов не добавляет. Зато теперь ясно, почему мой флакон не отобрали. Похоже, Молли и вправду о нем попросту забыла. А Змееныш не спросил.
Как спросить, когда не знаешь, о чем спрашивать.
Девицы же, меня раздевавшие, не обратили на этакую безделицу внимания. Какой флакон, когда речь о большой любви.
Меж тем слезы Салли унялись, сменившись сопением, все более сосредоточенным.
– Я… у меня жених был! – воскликнула она.
– Хорошо.
– А что с ним?
– Мне-то откуда знать? Выберешься, проверишь.
– Наверное, не стоит… он ведь… никто не поверит, что я не сама… никто…
– Надо сделать так, чтобы поверили. А для этого дыши глубже. Ты помнишь, что должна была делать, когда я очнусь?
Кивок.
– Что? – Этак я до утра ее допрашивать буду.
– Позвать старшую жену… да чтоб ее… – Она выразилась витиевато и от души. И тут же устыдилась. – Извини.
– Ничего. Что ж, тогда возьми и приведи себя в порядок. Старшую – это которая сиу?
– Д-да… – Она содрогнулась. – Она… я ее боюсь!
– Хочешь жениха увидеть?
Салли кивнула.
– Тогда делай, что говорят. Потом что?
– Помочь собраться. И проводить к… к… – Она побледнела.
– К Учителю?
Я мысленно пожелала этому уроду сдохнуть в мучениях. Салли опять кивнула.
– Зачем?
– За напутственным словом. Он… он всем говорит, что нужно делать.
– И тебе?
Снова кивок.
– И что ты делала?
– Я… я… – Она побледнела сильнее прежнего. – Я им… их… мне давали… один раз нужно было подлить что-то в бокал.
– Что?
– Н-не знаю… они дали. Перстень. Он поворачивается, и оттуда порошок.
– И кому, тоже не знаешь?
Она помотала головой.
– Чужак какой-то. Не отсюда. Он на всех еще смотрел так, сверху вниз, будто мы… дерьмо. И я еще подумала, что хорошо будет, если он помрет. Он ведь не умер?!
– Конечно, нет, – бодро соврала я. Ну или почти соврала. Может, действительно не умер, может, только собирается. – Колечко тебе сиу дала?
– Да. Она все делает.
Салли поднялась.
– Ты… ты не скажешь им? – спросила она, и в глазах появилось что-то такое.
– Не скажу. Кого из девочек ты знаешь? Знала. Раньше. До того, как тут оказалась?
Салли задумалась.
– Мередит. Патрисию. Пруденс. Пруденс стервой была, но теперь… – На глаза ее опять навернулись слезы.
– Так. – Я сжала ее руку.
– Хоть стерва, а все равно не заслужила, чтобы вот так…
– Как?
– Ее Учитель избрал не так давно. Она понесла. А потом… потом… она выкинула дитя. И умерла.
М-да, что-то совсем нехорошая перспектива вырисовывается.
И что делать?
Дело в крови, так… но хватит ли крови на всех? И… и кажется, я знаю, кому задать вопрос. Надеюсь, что сработает. Если нет, будет нехорошо.
Очень нехорошо.
Глава 26
Про пользу терпения и особенности родословной
Сиу поселили в полуподвальных покоях. Не знаю, что тут прежде было, но явно не жилые комнаты. Узкие окошки под потолком почти не пропускали света, да и круглые фонари скорее плодили тени, чем разгоняли тьму.
Стены темные, облупленные. Ни тебе обоев, ни шпалер. На полу – медвежья шкура. Вместо кровати – снова шкуры, сваленные грудой. И единственное, что бросалось в глаза, – длинный стол, вытянувшийся вдоль дальней стены. Над столом поднимались полки, сплошь заставленные всякою всячиной. Тут и банки круглые, квадратные, высокие и
