Никоарэ Подкова - Михаил Садовяну

После зимних метелей наступают спокойные дни, и над землей высится тогда чистое и зеленоватое, словно лед, небо.

Пришла пора серебряных рощ, хрустальных мостов и сверкающих снегов, когда под малиновый звон бубенчиков скользят по дорогам запряженные тройками сани. Люди одеты в шапки и тулупы, ледяные сосульки свисают с бороды и бровей, на ногах валенки, что пни. Уж не примчались ли сюда со свадьбы веселые поезжане с берегов студеного моря в поисках похищенной невесты?

Но вот ломается лед на Днепре, тает снег, и вешние воды затопляют луга. В прозрачных водах разлива солнце свивает себе сверкающие гнезда; спешат в пробудившиеся от зимнего сна северные страны крылатые гости из теплых краев. Весна еще в пути, она посылает гонцами чету аистов проверить, освободились ли ото льда озера и целы ли гнезда на крышах сараев, а потом прилетают две четы ласточек, которые уж десять раз выводили птенцов в Черной Стене; а в рощах расцветают фиалки и поднимают к солнцу голубые глазенки. Благодарные весенние дни возрождения следуют один за другим, точно драгоценные алмазные бусинки, нанизанные на золотую нить.

А в середине первого весеннего месяца в Черной Стене останавливает коня рыбацкий атаман Агапие Лэкустэ и с ним восемь его товарищей, в кожухах, надетых на одно плечо.

У воинов Черной Стены великая радость, ибо атаман Агапие и его товарищи прибыли из Молдовы. Дьяк Раду достает реестр и записывает на особой странице имена прибывших людей, которых он должен направить к Острову молдаван. А потом - стол, обильный яствами, и разговоры о приключениях в пути.

Отвесив почтительный поклон деду Петре и вдовым сестрам-богомолкам, Агапие просит дозволения войти в покои господаря. Он лишь мельком увидел Никоарэ, когда слезал с коня. Агапие привез ему вести от молдавских друзей.

- Государь, - проговорил Агапие, переступив порог горенки Никоарэ, дед Митря посылал меня в Дэвидены с той грамоткой, что ты ему изволил доверить. Доехал я без помех и дождался, как было велено, ответной грамотки, и вот привез ее твоей светлости.

- Спасибо, атаман. Радуюсь, что смотришь ты веселее, чем тогда, у Прута, когда мы впервой повстречались.

Лэкустянин склонил голову.

- Государь, - тихо сказал он, - просветлел я душой оттого, что прибыл к тебе. Но печаль моя тяжелей прежнего: очнулся я от былого недуга и понял, что на веки вечные лишился Серны, возлюбленной жены своей. Что же мне делать теперь? К ней пути заказаны. Остается повернуть в иную сторону, живой о живом должен думать.

- Верно, Агапие, - согласился гетман, положив руку ему на голову. Правильно ты поступаешь, и, может статься, придет к тебе успокоение.

ГРАМОТА ОТ МАТУШКИ ОЛИМПИАДЫ

К СЛАВНОМУ ГЕТМАНУ НИКОАРЭ В ДОМ ЕГО МИЛОСТИ В ЗАПОРОЖЬЕ

"Пишет тебе вдова пресвитера Олимпиада из Филипен. Описываю твоей светлости, гетману Никоарэ, что в начале нынешнего 1577 года пришел к нам из села Лэкустены атаман Агапие с вестью о благополучной твоей, государь, переправе на Украину, за что возносим хвалу господу богу нашему.

И говорил нам атаман Агапие, что ты-де, государь, пожелал узнать, как живем мы, покинутые и преданные забвению.

И привез он нам любезное твое письмо, отчего возрадовались мы сердцем.

Живем, светлый государь, надеждой сызнова увидеть тебя; живем в заботах и сомнениях.

Божьей милостью мы здоровы, однако ж не все. Самые молодые оказались тщедушными: кашляют и греются у огня, и мы поим их снадобьем, знакомым твоей милости, приправляя его и добрым словом. Живут сии юные создания в нашем доме и обрадовались весьма, слушая то, что поведал нам лэкустянин.

А когда лэкустянин Агапие отправился от нас в Дэвидены, вопросила меня болящая о той стране, где изволишь ты, государь, быть; и поведала я, что живешь ты к северу от нас, у реки Днепра, что оттуда прилетает к нам зимний ветер, называемый кривэцом, который несет нам снега и метели. А к тебе мчится с юга теплый ветер, летит, позванивая, и поет в трубе. И долго питомица моя слушала глас ветра, не зная сна, и горько вздыхала она, дитя малое, несмышленое.

А рыбацкий атаман Агапие отправился в Дэвидены. Там он предстанет пред мазылом Андреем и женой его Зеновией и принесет им от твоей светлости слова дружбы и пожелание долгих лет.

Там он найдет и Гицэ Ботгроса, служителя мазыла, - а с той поры как опустела долина, и моего служителя, - и шепнет ему на ухо словечко от дьяка Раду, верного слуги твоей милости.

И передаст Агапие всем твоим знакомцам в Дэвиденах твои слова о том, что для побывавших проездом у нас путников привал подобен был отдыху средь райских кущ и короткий сей отдых долгое время сохранится в их сердцах.

А крестница моя Илинка стоит сейчас у печи и смотрит, как я пишу тебе грамотку. И просит она меня вложить в послание мое засушенный цветок шиповника, сорванного прошлым летом.

В ответ я сказала, что лучше ей сохранить его у себя, ибо грамотке моей предстоит долгий, окольный и трудный путь, и лепестки дикой розы обратятся в прах.

Она же все просила меня, держа на ладони тот цветок, - красу незабвенных дней; но тут огонь в печи вспыхнул, дуновение унесло лепестки, поднимая их вместе с дымом кверху. Крестница вскрикнула, но не заплакала, как я ожидала, а рассмеялась и обрадовалась, будто чуду.

Помню я, славный гетман, как описал ты мне радость твою от чтения древней повести Гелиодора, и сказывал ты, что, живя в уединении, коротаешь время с гонимыми любовниками - Хариклеей и Феагеном - и что лишь ты один дружишь с ними, ибо никто из живущих с твоей светлостью не знаком с языком и письменами еллинскими и не может проникнуть в сокровищницу, оставшуюся нам от еллинов тому тринадцать веков; так что в моей еллинской эпистолии, какую посылаю тебе с Агапие, я могу рассказать тебе больше, дабы только ты один государь и ведал о том.

Несмышленая дева, у которой ветер похитил и унес в огненном вихре цветок летних дней, уверовала, что сие было чудо, совершившееся по ее желанию; и застыла она неподвижно, устремив взор на струйки дыма, поднимавшиеся вслед за лепестками дикой розы, и улыбалась, ибо воображение умчало ее с волшебной быстротой туда, где живет человек, коего возлюбила она всем сердцем.

Последнее не ново для тебя, государь, и знаю я, как мыслишь ты о цветочке, распускавшемся близ тебя. Но ошибся ты, гетман, как и я ошибалась, полагая, что цветочек сей желал быть сорванным удалым молодцом-королевичем.

Ведаю я и то, что иные у тебя помыслы, что посвятил ты дни своей жизни высоким деяниям, к которым готовишься сейчас. И все же думается мне, рассказ мой порадует тебя, хотя бы в той мере, как Гелиодорова повесть. Изредка отойдут от тебя тяжкие заботы и у твоего изголовья возникнет образ той, которую ты стараешься забыть.

Она не смутит души твоей и не заставит свернуть с избранной стези. Солнце неуклонно следует по своему пути - таков закон души доблестных мужей, от восхода и до заката их жизни. И все же, светлый государь, ты человек, и не должно, чтоб тело и душа твоя одну лишь горечь ведали. Средь черных туч блеснет для тебя порою звездочка. В трудных испытаниях поможет тебе смиренное и хрупкое дитя, которое, видно, уж вернулось из своей сказки и тихонько, чтобы не мешать мне, кашляет у огня.

Когда ее, беззащитную, терзали демоны плоти, я с жестокой насмешкой думала, что она не в силах защитить себя, а теперь я вопрошаю себя, как мог остаться незапятнанным цветок сей юной души?

Светлый государь, мы встречаем порою в жизни тайны, для нас непостижимые.

Когда я была молодой и муж мой Дионисий делился со мной мудрым своим знанием жизни и людей, случилось мне однажды весною быть в лесу, называемом Болбочанка, неподалеку от стольного города Сучавы. И нашла я там в овраге, куда еле пробивалось солнце, расцветшую дикую яблоню, может быть впервые дарившую миру свои плоды. Я, точно с живой, беседовала с нею, укоряя за то, что принесет она кислые и горькие плоды. И считая ее после этого своей подругой, изредка наведывалась в овраг поглядеть, как идут ее дела. И вот осенью заметила я, что моя дикая яблонька, выросшая в уединенном уголке леса, среди терновника, елок и берез, дала хорошие плоды - особые, редкостного вкуса яблоки. То была дикарка, усеянная колючками, и все же она дала чудесные плоды. Я обломала вокруг кустарник, отвела ветки ближних деревьев и отведала сладких ее плодов. Все старые дикие яблони Болбочанки принесли, как обычно, кислые и терпкие плоды, и лишь одна эта молоденькая яблонька была ото всех от них отлична.

Такое же удивление испытываю я и теперь перед этой юной девой, что сидит рядом со мной. Дева сия - существо необыкновенное, и как бы она могла блистать, как расцвела бы ее краса!.. Горько мне, когда я думаю, что все сокровища души ее тщетны, все, что могло бы быть, никогда не сбудется. Не дерзаю роптать на то, что участь ее несправедлива и проклятием отмечена, но думаю - это так..."