Стоп. Снято! Фотограф СССР - Саша Токсик

решил "вписаться" ещё один раз. Няша полностью устраивала меня как главный редактор. Ждать, пока назначат нового, означало терять кучу времени. И не факт, что я с ним сработаюсь. А вот с блондинкой — наверняка.

Плюс, вопрос с оборудованием зависнет тоже на неопределённый период. Было заманчиво получить деньги обратно, а техникой продолжать пользоваться. Только Комаров этому отчаянно сопротивлялся.

Вчера, после визита в райком, я вернулся в редакцию. Заглянул в лабораторию и поднял шпингалеты на обоих оконных фрамугах. После провернул в замке ключ туда и обратно и оставил с чистой совестью на гвоздике.

Ночной Берёзов был тёмным и безлюдным. Я дождался трёх часов, потом залез в окно лаборатории. Свою "добычу" я набирал наугад, а с коньяком и яблоками просто повезло. На всякий случай я закрыл окно, через которое проник внутрь, и вместо этого распахнул створки в комнате, где стояли четыре рабочих стола.

Больше всего я боялся, что кто-нибудь хозяйственный прихватит узел с "добычей", пока его не найдёт няша. Но всё обошлось, или законопослушность местных оказалась на высоте.

Утром я как ни в чём не бывало, пошёл бегать. На место преступления я прибыл, когда расследование шло полным ходом.

— Что значит, "до нас", — возмущается няша, — прекрати дурачиться!

— "Дурачиться"?! — я двигаюсь на неё, так что блондинка упирается попой в перила, — Мне вчера Комаров показал опись имущества с ТВОЕЙ подписью. Там техники рублей на триста. Это ты дура, раз поставила свою подпись за оборудование, которого нет.

— Не смей…

— Дура… дура… дура… — тычу в неё пальцем при каждом слове, — ты не врубаешься?! Это хищение социалистического имущества! Уголовная статья! Ты хотела лет на пять на север съездить?! Репортажи о сибирских соснах писать?!

Подосинкина белеет как полотно.

— Я не помню никакой описи, — лепечет она, — когда приехала работать, я много что подписывала… я же не знала ничего… мне никто не объяснил…

— Ты же взрослая девочка, Марина, — говорю с ней не как подросток, а как тридцатилетний мужик, — красивая, умная… Какого хрена тебя всё время приходится спасать?!

— Так ты сделал это ради меня?! — глаза у няши на мокром месте.

— Нет, конечно, — отвечаю, — никто ничего не делал. Я всю ночь спал дома в своей кровати. И ты — тоже. В смысле, в своей спала. Не в моей.

Подосинкина улыбается сквозь слёзы и вдруг порывисто прижимается ко мне всем телом.

Мои ладони сами собой ложатся ей на попку. Они гладят упругие ягодицы. Блондинка вздрагивает и жмётся ко мне ещё сильнее. Её губы пахнут земляникой. Такой чистый и нежный запах, словно целуешь не обычного человека, а лесную нимфу.

Тело дико реагирует в ответ. Гормоны бушуют, заглушая любые попытки разума пробиться на волю. Чувствую телом её упругую грудь.

Понимаю, что сейчас в порыве благодарности и страсти, я могу поиметь её прямо здесь. Ну, разве что, отведу в сторонку, чтобы прохожие советами не мешали.

Разверну, приспущу трусики и возьму с комсомолки компенсацию за моральный ущерб натурой.

Пытаюсь соображать из последних сил. Подосинкина, это абсолютно разрушительное существо. Идеальный шторм в женском обличии. Настоящая обезьяна с гранатой. Сегодня она отдастся мне со всем прилежанием, а завтра решит, что я ей грязно воспользовался.

Колоссальным усилием воли открываюсь от блондинки.

— Нельзя, — шепчу ей. —раньше надо было думать, Марина. Раньше было можно, а теперь нельзя.

— Почему-у? — капризничает она, не принимая мои слова всерьёз.

— Ты начальница, а я подчинённый, — поясняю, — как нам после этого работать вместе? Решат, что я свою должность через постель получил, как на загнивающем западе.

А еще ты будешь следить за каждым моим шагом, и если что-то не понравится, со свету сживёшь, думаю про себя. Одну сцену ревности я уже видел, и повторения не хочу. Иметь отношения с начальницей, это хуже, чем жениться. Особенно с такой эмоционально неустойчивой. Шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству.

— Но ты мне будешь должна, — шепчу ей на ухо.

— Что должна? — не отказывается Подосинкина.

— Как что? Фотосессию, конечно.

Глава 22

Проводив Подосинкину до редакции, я первым делом, направляюсь к Комарову. Пожинать плоды победы следует немедленно.

— Павел Викентич? — стучусь в знакомую дверь.

Я ожидаю вопросов, придирок, разоблачений. Комаров, как никто другой в курсе, что никакое оборудование украсть не могли. Более того, если он не полный дурак, то уже сложил два и два и понял, что всё это устроил я.

Но Комаров умеет держать удар. Он даже выдавливает из себя улыбку. Затем берёт у меня чеки на аппаратуру, пишет от руки сопроводительную записку и отправляет меня с ней в бухгалтерию.

Молодящаяся дама лет тридцати внимательно оглядывает меня с ног, до головы.

— Молодой человек, вы что, волшебник? — эффектно округляя губы спрашивает она.

— Игорь Кио, — соглашаюсь, — а что? Вам достать кролика из шляпы?

— Девочки, посмотрите на него!

Из смежной комнаты выглядывают две "девочки", ровесницы первой. В своём боевом макияже с ярко-голубыми тенями они кажутся мне близняшками. Только одна с чёрными волосами, а вторая с рыжими.

— Он из Комарова деньги вытянул!

"Девочки" округляют глаза в показном ужасе.

— Катя, точно? Ты ничего не путаешь!

— Подпись егойная стоит! — торжествует Катя.

— А это редкое явление? — уточняю.

— Да у него зимой снега не выпросишь, — откровенничает Катя, — бывает, по два месяца счета лежат без оплаты, потому что визы нет. Ты как его победил, герой?

Бухгалтершам скучно. Чай выпит. Обед прошёл, до конца рабочего дня ещё далеко. Квартальный отчёт почти через месяц. А люди они — полезные. Бухгалтерия — это главный рассадник сплетен. После секретарш, конечно.

— Есть у меня одна особенность, — наклоняюсь к даме поближе, — никто мне отказать ни в чём не может. Прямо сам не знаю, что с этим делать. Сам себя боюсь.

Вся бухгалтерия грохает смехом.

— Смотри, Катюха, попросит тебя чего, — хихикает рыжая, — а потом объясняй мужу, чего там у него на лбу проклёвывается.

— Нафига тебе теперь муж? — вторит черноволосая, — гляди какой к тебе пришёл. Молодой, да богатый.

— Да ну вас, дуры, — краснеет Катя. — Вот, распишитесь, молодой человек.

Действительно, богатый. Передо мной на столе лежит