Сокровища Рождественского монастыря - Ольга Баскова

Мужчина с досадой бросил телефон на пол и буркнул:

– Хорошо, ты у меня еще попляшешь. Затаскаю по судам.

Глава 51. СССР. Москва, 1978 г

После визита к Варваре Костя не находил себе места. Его мужское самолюбие было уязвлено: никто еще, даже родители, не осмеливался бить его по голове.

«Отомщу старой ведьме, – решил молодой человек и задумался. – Окна ей, что ли, побить? Нет, нельзя, проклятая бабка вызовет милицию и укажет на меня. Теперь я у нее первый подозреваемый, черт бы ее побрал».

Он сжал кулаки и стал нервно мерить шагами комнату. О том, чтобы простить старушку, не могло быть и речи: Константин не прощал обид.

Но что же такого придумать? Как назло, на ум не приходило ничего стоящего. Одни наказания казались ему слишком мягкими, другие – слишком жестокими. Кроме того, нужно было каким-то образом проникнуть к ней в келью, а как это сделать, он не знал.

Наконец его осенило. Надя говорила, что старушка иногда выпивала немного кагора и вспоминала, как когда-то причащалась каждые выходные. Что, если купить бутылку и подсыпать в нее снотворное? Нет, зачем снотворное, лучше какое-нибудь слабительное. Добавить солидную дозу, чтобы Варвара день не вылезала из туалета. Что ж, очень даже неплохая идея. Пусть поразмыслит над своим поведением.

Сказано – сделано. Обрадованный Константин сбегал за вином, потом наведался в аптеку и, дождавшись, пока сосед по общежитию уйдет, начал приготовления для мести. Таблетка слабительного была тщательно растворена в воде, жидкость мелового цвета набрана в шприц и через пробку выпущена в кагор.

Парень взболтал бутылку, убедился, что порошок не осел на дно, а потом, усмехнувшись, надел лучшую рубашку, черные брюки – этакий паинька-мальчик – и отправился в бывший монастырский дворик.

Глава 52. Приморск, наши дни

Андрей Ильич тяжело шел по набережной. Первый декабрьский снежок поскрипывал под ногами, ажурные снежинки кружились в свете фонарей в причудливом вальсе, но это его не радовало.

Настроение было таким же, как зимнее море – серым и унылым. Пройдоха-зять сдержал обещание и вот уже несколько месяцев таскал его по судам. Странно, но его словам верили. Вероятно, подключился его отец, теперь уже бывший приятель. Полиция заявилась в квартиру полковника и отправила на экспертизу почти все вещи. Почти – потому что никто, кроме жены, не знал о монастырских сокровищах, уютно лежавших в банке.

А потом начался настоящий ад. Зятек оказался прав, краденой была не только картина. Даже огромная уникальная люстра, как выяснилось, принадлежала одному из театров. Теперь Андрею Ильичу предстояло доказывать, откуда у него эти сокровища.

Семья Максима проинформировала падких на сенсацию журналистов, и вскоре в местной газете появились статьи, порочащие доброе имя полковника. Конечно, сам он ничего не крал, но вот его дед… Каким-то образом отмазался от фронта, пристроился в снабжении и стал обирать людей в блокадном Ленинграде. Каков подлец! На него начали указывать пальцем, да разве только на него! Кляузы затронули всю семью и могли отразиться на будущем внуков.

Андрей Ильич стал подумывать о том, чтобы уехать из города, где прошла вся его жизнь. Конечно, это решило бы многие проблемы, но не все. Надо поразмыслить, посоветоваться с женой. Может быть, рвануть в Питер, откуда родом его родители? Да, многое придется поменять, но это лучше, чем продолжать жить в позоре здесь, в Приморске.

Полковник схватился рукой за сердце: в последние дни оно болело, порой даже нестерпимо, и он клал под язык валидол, боясь признаться жене.

Тяжело поднявшись, он поплелся к дому, решив сказать Галине Петровне о переезде. Разумеется, она поймет, она всегда его понимала.

На ступеньках полковник покачнулся, схватился рукой за ручку входной двери. Пальцы попытались нащупать холодные кнопки домофона, но лишь беспомощно заскользили по металлу.

Почувствовав, что ему не хватает воздуха, он рванул ворот пальто и медленно осел на свежий снег. Изболевшееся сердце встрепенулось еще два раза и затихло навсегда.

Вика и Галина Петровна медленно шли по кладбищу, припорошенному снегом. На размытой и разъезженной дороге он быстро таял, превращаясь в липкую желтую грязь, и редкие машины, боясь забуксовать, останавливались у ворот.

Мать и дочь вспоминали отпевание в старой кладбищенской церквушке, серьезного батюшку в чёрной рясе и людей, пришедших проститься с Андреем Ильичом. Их было до обидного мало. Многие отвернулись от полковника после клеветнических статей в газете, будто забыли о том, сколько добра он им делал, никогда не отказывая в помощи, и женщины никак не смогли восстановить его честное имя.

Это послужило причиной тому, что начальник комендатуры, к которому они пришли, чтобы попросить почетный караул и оркестр – все-таки хоронили целого полковника! – холодно взглянул на них и отказал: дескать, в городе проводятся какие-то мероприятия, курсанты и музыканты задействованы на них, так что придется хоронить без воинских почестей.

Конечно, это было неправдой и потому вдвойне обидно, но мать и дочь молча проглотили обиду и предали Андрея Ильича земле просто и скромно. Сегодня, на девятый день, они принесли пару пирожков, лампадку, зажгли свечку, немного посидели, посмотрели на портрет мужа и отца – на фотографии он был таким молодым и красивым! – и медленно пошли к остановке. У ограды одной из старых могил Галина Петровна качнулась, и Вика поддержала ее.

– Доченька, обязательно похорони меня рядом с отцом, – проговорила женщина, еле сдерживая рыдания. – Мы никогда не расставались, и я хочу быть с ним и после смерти.

Вика отмахнулась:

– Мама, хоть ты меня пожалей! Если что-то случится и с тобой, я тоже долго не протяну, и мои