Катарина - Кристина Вуд

Я направила на нее усталый взгляд, а она подперла двумя руками подбородок, облокотившись об стол, и ее янтарные глазки с рассыпчатыми веснушками по всему лицу принялись с любопытством разглядывать меня.

— Ты что-то хотела? — я изо всех сил старалась не выдавать раздражение в голосе, чтобы не обидеть девушку.

— Та хотила узнать у тебе… Який он, дом у Сашки мого? Большой? Як у фрау або поменше? А з мамкою его познайомилася? Расскажи, Катруся, мени так интересно… будь ласка!

Она часто-часто моргала невинными глазками, пытаясь вызвать во мне сочувствие. Я на мгновение устало потерла виски и громко выдохнула.

— Ты прости, но я очень устала, — искренне ответила я. — Весь день думала о письме. Давай завтра расскажу на свежую голову… а то вдруг чего забуду.

Лёлька грустно улыбнулась и томно вздохнула.

— Эх… понимаю тебе. Тогда добранич.

— И тебе спокойной ночи, — в ответ прошептала я ей вслед, мысленно радуясь ее удаляющейся копне рыжих волос.

Мне предстояло снова настроиться к прочтению письма. Я мысленно пыталась подготовить себя к любой информации, которую прочту, независимо от того, какой она будет. В тот раз меня никто не потревожил, поэтому я с воодушевлением распахнула одинарный листок, исписанный мелким почерком с двух сторон. Мельком увидев торопливый и неправильный почерк тетушки, я едва сдержала слезы.

29.09.1942

Здравствуйте, родные мои, Катюша и Анечка. Как вы там?

В июне месяце от соседки вашей узнала, что тебя, Катерина, вместе с Аней угнали в Германию. Сердце болит за вас, родные мои. Очень надеюсь, что дойдут до вас мои письма. Аннушке я уж как два письма отправила, а тебе, Катерина, уже третье пишу, да все ответа не дождусь.

Дорогая моя Катенька, сердечно поздравляю тебя с днем рождения, который будет через два месяца. Молю бога, чтобы ты получила это письмо как можно скорее. Почта наша медленная, а как уж у немцев с ней дела обстоят не ведаю и подавно. Катюша, тебе уже двадцать лет исполнилось, ты теперь совсем взрослая девушка! Желаю тебе всех благ, не болей и возвращайся крепкой и здоровой на Родину нашу. Она тебя и Анечку очень ждет, как и все мы.

Не знаю, где вы и как вы там живете, вместе ли… Все ли у вас хорошо? Добротно ли кормят? Не издеваются над вами изверги эти? Удалось лишь разузнать, что отправили вас на какую-то Баварскую землю… не без подачек немцам, конечно же…

Родная моя, эстонские полицаи проклятые две деревни ваши соседские до тла сожгли. Жителей, кто по моложе, насильно в Германию угнали, а совсем детишек и стариков расстреляли прямо в собственных домах. В нашем селе немцы поспокойнее будут… шибко молодые они еще, но не бесчинствуют и не грабят. Время от времени мы стираем их форму за банку немецкой тушенки… а куда деваться? Благодарствуем, что хоть что-то взамен дают и не приказывают стоять у реки с винтовкой за спиной. Только командир у них шибко кровожадный… любит издеваться над местными ребятишками. Дразнит шоколадом и бросает в их сторону объедки как собакам голодным, а затем с довольной улыбой наблюдает, как они дерутся за кость с остатками мяса. Эдакое развлечение нашел, прости Господи! Но фашисты разные у нас здесь, кто-то едва ли не с презрением нас обходит стороной, а кто-то, напротив, детишкам хлеб кидает под видом, что собак своих кормит. Видать жалко им ребятишек исхудалых, свои небось их дома-то ждут, вот и подкармливают. Так детки и выживают у нас.

Ты знаешь, Катенька, порою партизан мы больше боимся, нежели немчуг… всякий люд среди них бродит. Они ведь не подчиняются никому, да и не боятся, для них законы не писаны. Бывает нагрянут посреди ночи под шумок, еду всю заберут, да вещи, что потеплее… благо, что не насильничают. В доме через две улицы парочка партизан над девкой молодой надругались как-то раз…

Но немцы тоже не отстают… нет-нет, да и насильничают кого-то кто помоложе. Но их-то хоть командиры наказывают за эдакие злодеяния, дескать им запрещено вступать в связи с нами. Мы многие ухищрения проворачивали, чтобы не попасться в лапы фрицам: и старухами наряжались, и навозом мазались, и стриглись налысо, говоря, что тиф у нас. Немцы ох как тифа боятся… за три версты обходят. Надька моя до сих пор слезы роняет по своим густым длинным волосам… обрезали мы их месяца через два как фашисты оккупировали нас. Но есть и среди нас те бабы с маленькими детьми, что немцу за сухпаек отдаются. Они им и тушенку с крупами дают, да сладости всякие, что посылками с Германии приходят… Вдобавок защищают этих баб от других фрицев, еще и угонять на земли немецкие не позволяют. Тяжело им, беднягам, тащить на себе целую свору маленьких едва ли не грудных детей… вот и решаются женщины на такой отчаянный шаг. Все все понимают и слова грубые в их адрес не кричат.

Катюша, мы не знаем кому довериться. Боимся мы и немчуг проклятых, и партизан. Непонятно кто из них защитит, а кто вещи сворует, надругается и убьет. Солдаты наши бравые воюют где-то… а мы вот такую ношу несем! Никто не защитит нас стариков и детей.

Два месяца назад приехали к нам две выжившие семьи из Свибло. Они и рассказали про вашу нелегкую судьбу, мои хорошие. Поговаривают, что и вашу-то деревеньку родную тоже сожгли до последнего дома. А я так хотела на могилке вашей матери побывать, да попрощаться. Ее уж год как нет…

Катенька, Господа бога молю, чтобы у вас все было хорошо. Чтобы вы вернулись на Родину целехонькие. Очень хочется вас крепко обнять и расцеловать, родные мои. У нас все хорошо, живы, здоровы. Вы за нас не переживайте, выживем как-нибудь… мы на своей Родине находимся, матушка-земля нас и прокормит. Вы главное о себе заботьтесь, помогайте друг другу по возможности, вы ведь совсем одни там на чужбине немецкой.

С начала 1942 потихоньку письма приходят от тех, кого также, как и вас насильно угнали фашисты. Девочки просят переслать теплые вещи… настолько туго у них с одеждой. Ты напиши мне, не стесняйся, в чем вы нуждаетесь? Я последний кусок ткани отдам, лишь бы вы, мои родные, там не продрогли и хворь никакую не подцепили… Кто ж о