Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно - Чернов Александр Борисович

– Рылом мы в господа не вышли, доня… – сказал как-то папенька, растирая разбитое на войне с турком колено…

А потом был Чернигов. Услужение у дальней родственницы отца. Унижения, побои и вечно пьяный ее сынок с сально-приторными белесыми глазками… Побег. Приютивший ее заезжий цирк. Добрый акробат Валерий Феоктистович…

Киев. Хор при кафешантане. Разбитная, дерзкая подружка Нюта из местных дивчин. Пение в шумном, прокуренном ресторане. Первый ее успех у публики. Первые серьезные деньги. Первые шикарные платья. Первые поклонники и воздыхатели в лаковых туфлях и при манишках. Первый букет из полста роз! Несчастных, срезанных, убитых…

Поручик Константин Алексеевич Буйницкий. Поляк. Любовь… Любовь? Игрок…

«Развод? А смысл? Ты и так вполне свободна…»

Ресторан «Континенталь». Светлейший князь… Петр Александрович Грузинский. Действительный статский советник, чиновник для особых поручений при наместнике Кавказа. Камергер…

– Ты моя царица Тамара!

– Ох, и надолго ли мое царствование?

– Навсегда!..

Содержанка. Любовь? Нет, конечно… Но… Петербург. Богема… Дом. Прислуга. Выезд…

Цветы! Сбылась мечта: свой зимний сад! Туалеты от Апресьянс. Бриллианты от Гау и Гана…

Любовь? Нет… Театр-сад «Буфф», театр «Пассаж», сольные выступления в великосветских салонах. Оглушительный успех. Газеты…

Любовь? А есть ли она? Есть только грусть по так и не пришедшему чувству в ее романсах…

Война. Приглашение Собинова. Иркутск. Любезнейший граф Кутайсов. Пощечина Вонлярлярскому, слава богу, не при свидетелях… Просьба приехать на домашний концерт к Павлу Ипполитовичу.

Среди гостей генерал-губернатора моряк. Адмирал. Средних лет. Седеющая бородка. Слегка лысоват-с. На шее – Большой «Георгий». В петлице – «Владимир» с мечами. Неужели это и есть тот самый Руднев?.. Какой все-таки удивительный взгляд у нашего Нельсона. По-юношески наивный, чистый. Только безмерно уставший и безысходный, отрешенный…

И это – прославленный командующий крейсеров авангарда, которому самое время купаться в лучах славы и народной любви?.. Любви?… Но… Но, Господи, почему? Почему мне так безумно, так неистово хочется петь только для него?..

Поезд Макарова опаздывал на бесконечно долгие пятнадцать минут. Но вот, наконец, сырой, пронизывающе-ледяной ветер с Ангары заволок платформу горьковатым дымом от его разгоряченного паровоза. Однако даже этой четверти часа Петровичу вполне хватило, чтобы изрядно продрогнуть после атмосферы тепла и радушия генерал-губернаторского дома. Его «молодые орлы», также с нетерпением ожидающие явления комфлота, переносили эту сибирскую холодрыгу гораздо лучше, вполголоса обмениваясь впечатлениями и невинными – шутками.

Замерз? И это после стольких-то часов на продуваемом холодным дыханием Великого океана мостике крейсера, спросите вы? Да. Ну а что тут особенного? Тем паче если учесть, что, одеваясь в спешке, он позабыл кашне. Или так сказались последствия только что пережитого грандиозного эмоционального всплеска, потрясшего все его существо до глубины души. Причем в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал…

– Всеволод Федорович! Где же ваш багаж?!

Знакомый зычный голос с недовольно-удивленными нотками грубо вернул медленно замерзающего по ходу сеанса самокопания графа Владивостокского в действительность. Нетерпеливо подвинув в сторону проводника, Макаров с тросточкой в руке неожиданно бодро материализовался возле Петровича и его офицеров, даже не дождавшись полной остановки вагона.

– Здравствуйте! Здравствуйте, мои дорогие. Не нужно лишних приветствий. Время не терпит. Да и по чайку на дорожку! Продрогли, наверное, на таком ветру. Давайте все в вагон, скорее. Серж вас проводит, покажет, кому какие апартаменты отведены.

– Но, Степан Осипович, прошу извинить, я планирую наш отъезд в столицу на завтра, о чем вас должны были уведомить телеграммой.

– На что я вам тотчас и ответил, что никакие немцы сейчас не стоят для нас и нескольких часов промедления.

– Но… я ее не получал, иначе рапортовал бы вам, что должен сопроводить принца Адальберта, адмирала Тирпица и их офицеров до Петербурга по личному повелению государя. Поэтому сейчас с вами ехать я никак не могу. Наоборот, я должен от имени генерал-губернатора графа Кутайсова предложить вам переночевать здесь, в Иркутске, и завтра утром мы вместе с нашими германскими…

– Не получали? Ну, о-очень интересно… Явно чье-то головотяпство. И что, значит, не сможете поехать? Причем здесь немцы? Ничего не понимаю…

Но если вдруг вы не знаете: под Шпицем у нас революция-с! Там его высочество и присные на подпись императору готовят циркуляр о порядке принятия Программы военного кораблестроения. Откуда черным по белому проистекает нужда-с в заказе шести броненосцев и шести броненосных крейсеров «нового французского типа, с постройкою первых двух пар в Тулоне, Сент-Назере или Лорьяне».

Может быть, вас специально из этого расклада исключают? Или вам что, нет до этого никакого дела? Ну те-с, потрудитесь объясниться, любезный Всеволод Федорович, что за благая муха в Иркутске вас покусала?.. И что смешного я сказал, господа!..

Смущенный таким неожиданным напором Макарова Петрович начал было путано разъяснять ему свои резоны. И его, макаровские, так, как он их понимал. И немедленно огреб! Без пяти минут по полной.

– Всеволод Федорович, милостивый государь… Мне. Наплевать. На герра Тирпица. На весь его Маринеамт. И на жалкие пруссаческие потуги стать первым флотом на Балтике! Будут германцы особенно усердствовать, получат, как господа японцы, розгой по заголенным местам… И мне совершенно недосуг лясы точить с кайзеровскими родственниками.

А вы, значит, желаете, чтобы я тут с вами сегодня остался еще и для мирных переговоров? На полном серьезе? Угу… Государь просил, значит? И господин Менделеев уже тут как тут? Похвальная прыткость! Но вы у меня спросили, ищу ли я такого примирения? После всего, что было сказано и сделано этим вашим светочем науки?

«Ермак»-де у меня, у дилетанта-с, не получился! Не оправдал-с… Ага! Думает, мне неведомо, как свой прожектик он хотел через Витте и присных протолкнуть? И не знаю, кто из моряков пособил ему к государю подкатиться с предложением строить линейные ледоколы по «научному» чертежу?.. – Взгляд Макарова обжег внезапно и яростно. И только сейчас до Петровича дошло, что это именно его предложение, поддержанное царем, нанесло Степану Осиповичу столь тяжкую обиду. И пусть проект Менделеева объективно был прогрессивнее «Ермака», доказывать Макарову что-либо здесь и сейчас не имело смысла.

Зазвенел колокол, сливаясь с протяжным гудком паровоза… И… на! Получи, на прощание:

– Я могу сейчас просто приказать вам немедленно сесть в вагон. Но, уважая мнение государя, я не стану этого делать. Ваше личное дело. Можете хоть месяц тут обниматься с вашими немцами и творцом виттеевской водочной монополии. Понимаю, может, кому-то сие без интереса, но только мне и моим офицерам флот наш в порядок приводить надобно. Нельзя-с про войну забывать. Иначе она сама о себе быстро напомнит.

Любезничать же с господами из комитета ее с улыбочкой елейной подкузьмившими нам с вами увольте-с! Мне в письме государь задачу ясную поставил: «Не все ладно у нас с морским делом. Надобно ваш кронштадтский и тихоокеанский опыт в полной мере на благо флота нашего скорее применить…» А для этого никакие проходимцы мне не нужны-с…

Не смею задерживать вас долее, граф. Извинитесь за меня и всех господ офицеров перед глубокоуважаемым генерал-губернатором: польщены, весьма признательны за радушие. Но только – увы! У нас служба-с… Честь имею!

Отпустив четыре уже никому не нужных экипажа, Петрович с адъютантом Кутайсова неспешно катили в сторону Сибиряковского дворца. Наблюдавший эпик фэйл Руднева от начала до конца подполковник тактично помалкивал. Опрокинув сто грамм для сугреву – хорошо, когда карета укомплектована, – молчал и Петрович. А о чем было говорить? Все вполне очевидно: наш генерал-губернатор с супругой и гостями напрасно ждут прибытия Макарова с его славными адмиралами и офицерами-тихоокеанцами. Вечер безнадежно испорчен. Предстояло оправдываться…