Дань с жемчужных островов - Кристина Стайл

Долго сидел Балаи на берегу озера, как зачарованный глядя на причудливую игру водной глади, пока наконец не решил, что отдохнет тут немного, искупается, доест последнюю лепешку, а потом двинется дальше, туда, где вершина, покрытая ослепительно белым снегом, уходила за облака. Не снимая одежды, превратившейся за время трудного хождения в жалкие лохмотья, он вошел в воду, оказавшуюся на удивление не слишком холодной, и медленно поплыл, полностью доверившись ласковым языкам, которые мягко слизывали с изнуренного тела усталость. Вода качала и убаюкивала, снимала боль, потихоньку возвращая силы. Балаи настолько расслабился, что не заметил, как приблизился к очередному водовороту слишком близко. Он сделал слабую попытку вернуться к берегу, но стихия подхватила его, несколько раз перевернула и бросила головой вниз в разверзшуюся воронку.

Художник почувствовал, как его с бешеной скоростью несет вниз, потом наверх, начинает кидать из стороны в сторону, снова тянет вниз и опять подбрасывает неведомая сила. Он еще успел удивиться, что воздух в легких почему-то еще не кончился, как невидимая гигантская рука толкнула его в спину, он ударился обо что-то головой и потерял сознание.

Сколько длилось беспамятство, Балаи не знал. Когда он открыл глаза, его избитое тело стремительно несла вниз горная река, которая падала из огромной пещеры, темневшей на почти отвесной скале. То тут, то там из-под воды выглядывали острые камни, но поток ловко обходил их, и хотя смерть ежесекундно заглядывала Балаи в глаза, он все еще оставался жив. «О, Митра всемогущий, Эрлик справедливый, — пронеслось в мозгу художника, — куда я попал? Что это за река и куда ее воды вынесут меня?» Но боги молчали, не торопясь вызволять из беды своего не слишком набожного сына.

Поток, непостижимым образом сохранявший Балаи жизнь, постепенно иссякал. Река становилась уже и мельче, обозначилось дно, течение замедлялось и наконец стало таким, что человек вполне смог помериться с ней силами. Собравшись в комок, Балаи оттолкнулся от каменистого дна и выбросил тело на берег. Он сильно ушибся, разодранный бок кровоточил, отбитые ноги болели, но, лежа на плоском камне, теплом от солнечных лучей, худом; счастливо улыбался: он победил стихию или обманул он, неважно, главное — он жив.

Приподнявшись на локте, Балаи взглянул вниз. У подножия горы было совсем недалеко. Он уже мог рассмотреть лежавшую внизу долину, а где-то далеко впереди, едва наметившейся точкой, — какое-то поселение. Он не знал, где находится и что за люди живут в долине, но и остаться среди голых камней, голодный и обессиленный, он не мог. «Будь что будет!» — решил Балаи и, с трудом поднявшись на ноги, побрел навстречу неизвестности.

Дрожавшие от напряжения ноги подкашивались и скользили на мокрых камнях, пальцы с обломанными до крови ногтями, едва уцепившись за какой-нибудь выступ, разжимались, голова гудела и кружилась, но он с упорством, присущим только человеку, бросившему вызов смерти, упорно шел вперед, а когда ноги отказались нести его — полз. Наконец последний камень остался позади, и Балаи, уткнувшись лицом в колючую траву, потерял сознание.

Когда он открыл глаза, над ним, склонившись, стоял какой-то мужчина.

— Где я? — с трудом разлепив запекшиеся от крови губы, спросил Балаи.

— Благодарение Митре, жив! — воскликнул незнакомец, обращаясь к своему спутнику, которого Балаи не сразу заметил.

— Митре? — встрепенулся обрадованный беглец. — Митре? Значит, я дома?

— Ты в Заморе, — пояснил мужчина. — Ты бы лучше помолчал, приятель. И так непонятно, в чем душа держится. Мы с сыном отнесем тебя домой. Жена у меня тоже травы знает — через день бегать будешь.

Несколько дней Балаи прожил в доме крестьянина, который подобрал его у самого подножия горы. То радость от того, что он все-таки выбрался из подземного королевства, то ли забота и внимание, которым его окружили в этом скромном доме, то ли жизненные силы, всегда бурлившие в молодом и крепком теле, а то ли все вместе вскоре помогли ему оказаться на ногах. Он быстро поправлялся, и через пару дней уже вовсю помогал крестьянину по хозяйству. Он мог бы и навсегда остаться здесь, тем более ему это неоднократно предлагали, но Балаи тянуло в родные края, и, окончательно оправившись, он засобирался в путь.

Снабдив его всем необходимым, крестьянин проводил Балаи до Шадизара, который лежал всего в двух третях пути, а уж оттуда добраться до Шандарата оказалось вовсе не сложно.

Какое это было счастье снова видеть родные лица, говорить на своем языке, заниматься любимым делом! Балаи работал не покладая рук, и довольно скоро имя молодого художника, рук которого коснулись Светлые Боги, стало известно далеко за пределами его селения. Появились заказчики, а вслед за этим, естественно, пришел и достаток. Казалось, все складывается хорошо, но душа художника жаждала иного. Ему хотелось создать нечто особое, удивительное, чтобы имя его осталось жить в веках. Он затосковал, начал подолгу пропадать из дома, бродил по окрестностям, часто бывал в Шандарате, часами сидел в гавани, глядя на море, но сердце его не отзывалось на увиденное. Однажды, когда Балаи бродил по городу, пристально вглядываясь в оживленные, задумчивые, радостные, печальные и равнодушные лица и пытаясь отыскать среди них одно-единственное, которое сможет даровать ему вдохновение, ноги как будто сами принесли художника к амфитеатру, где проходили собачьи бои. Заплатив за вход, он прошел внутрь и устроился в первом ряду в ожидании захватывающего зрелища. Начался бой. Красивые сильные тела животных привели Балаи в восторг. Ему захотелось немедленно ринуться в мастерскую и вылепить из податливой глины замершего в сознании победы над противником роскошного зверя. Он уже видел свое будущее творение, как откуда-то издалека донесся окрик, и огромный пес, вильнув хвостом, послушно побежал на зов.

Балаи проводил собаку взглядом, и… Такой красивой женщины ему еще никогда в жизни не приходилось видеть. В ней были и утонченное изящество, и воля, и почти мужская сила. В воображении художника мгновенно нарисовалась будущая скульптура: высокая, стройная женщина смотрит вдаль, положив тонкую и одновременно сильную руку на голову громадного зверя, который, словно крохотный ласковый котенок, льнет к ее ногам. Двух более разных и таких близких по духу существ он и представим, себе не мог.

Балаи решительно поднялся со скамьи и начал пробираться к поразившей его женщине, не обращая внимании на ругань зрителей, которым наступал на ноги. Подойдя к красавице, художник учтиво поклонился:

— Добрый день, прекрасная госпожа. Да пребудет с тобой милость Светлых Богов! Я Балаи, художник. Не сочти за дерзость мои слова и позволь обратиться к тебе с просьбой, хоть я даже не знаю твоего имени.