Дань с жемчужных островов - Кристина Стайл

— Мы решили, чужак, что ты должен исполнить волю Нацамны, — сказал Балаи явившийся к нему на следующее утро чилан. — Я, чилан Тукур, буду помогать тебе в великом деле. Повтори, в чем ты нуждаешься.

— Я уже говорил, — стараясь скрыть свою радость, ответил Балаи. — Резцы и подходящий камень. Вели своим слугам сопровождать меня. Я сам хочу выбрать материал для работы.

— Хорошо, — после недолгих размышлений кивнул Тукур. — С тобой пойдут три накома, Вукуб, Циис и Пакам. Они будут всюду сопровождать тебя.

Чуть позже Балаи, полной грудью вдыхая прохладный утренний воздух и внимательно глядя по сторонам, чтобы запомнить мельчайшие детали для задуманного побега, отправился с навязанными ему спутниками на поиски подходящего камня. Накомы ни на миг не сводили с него глаз, да это, собственно, было и не нужно, так как ноги художника сковали длинной, удивительно легкой, но необычайно крепкой цепью. Как он убедился позже, ее снимали только тогда, когда пленника возвращали в его каморку. Значит, о побеге во время поисков не могло быть и речи.

В первый день Балаи подобрал несколько камней, прекрасно понимая, что они не подходят для его цели. Весь вечер он старательно царапал не поддающийся никакой обработке камень, а наутро заявил, что поиски надо вести гораздо дальше от города, ближе к горам.

Шли дни. Балаи успел неплохо изучить местность, несчастные накомы перетаскали на своих хребтах груду никчемного хлама, но ни одной статуэтки Нацамны художник так и не сделал. Однако он не просто так тратил время: вечерами и по ночам, когда накомы наконец-то оставляли его в покое, он подпиливал прутья решетки образовавшиеся зазоры заклеивал пережеванными крошками лепешек, смешанными с землей. Глядя на свою работу, Балаи горько усмехался: вот уж никогда прежде ему не пришло бы в голову, что от того, насколько решетка из хлебного мякиша похожа на настоящую, будет зависеть его свобода и жизнь.

В конце концов художник решил, что пора изготовить первого идола, чтобы не вызывать подозрений у чилана Тукура, который в отличие от недалеких Вукуба, Цииса и Пакама был человеком неглупым и достаточно проницательным. Отыскав в половине дня пути от Акстары прекрасный белый камень, который, будучи вполне прочным, прекрасно поддавался обработке, Балаи вырезал первую статуэтку и торжественно вручил ее Тукуру. Тот долго держал маленького идола на ладони и, затаив дыхание, вглядывался в безобразное лицо Нацамны. Затем чилан глубоко вздохнул и поднял глаза на художника.

— Ты совершил чудо, — дрогнувшим голосом произнес жрец. — Сам Владыка неба и солнца коснулся твоих рук. Когда ты уйдешь к нему, я с удовольствием съем твой палец, и частичка божественного дара перейдет ко мне.

— Буду рад услужить тебе, — с полупоклоном ответил Балаи.

— У тебя есть какие-нибудь просьбы? — расщедрился довольный Тукур. — Я готов выслушать их.

— Что мне еще может быть нужно? — опустив глаза, чтобы жрец не увидел, как они заблестели, ответил Балаи. — Разве что одно…

— Говори, — велел жрец.

— Я трачу много сил. Нельзя ли приносить мне побольше еды? Лучше всего лепешек. И еще мне хотелось бы, у меня всегда была питьевая вода в каком-нибудь сосуде с крышкой.

— Всего-то? — рассмеялся Тукур. — Ты все получишь. Теперь у пленника появилась возможность делать запасы в дорогу. Чем скорее приближался день побега, тем с большим воодушевлением работал Балаи. Утром он в сопровождении накомов отправлялся за камнями, затем сосредоточенно вырезал идолов, радуясь, что богу прислуживает так много жрецов, а ночью старательно пилил и пилил решетку.

Наконец все было готово. Убедившись, что его никто не охраняет (конечно, стражи, как всегда, были на месте, но по заливистому храпу, от которого могли рухнуть стены, не будь они такими прочными, Балаи понял, что сладкие сны охранникам дороже жизни), художник осторожно вынул решетку и выскользнул на улицу. Немного подумав, он вставил решетку на место и замазал распиленные прутья все той же смесью крошек и земли. Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, он пустился бегом прочь от Акстары.

Утро застало его уже далеко от города. Беглец обернулся. Погони не было. То ли жрецы еще сладко спали, то ли их сбила с толку неповрежденная решетка и закрытая дверь. В том, что стражники не расскажут, как проспали пленника. Балаи не сомневался. Что ж, боги его земли, похоже, все-таки вспомнили о своем сыне. Знай он, насколько был прав, когда поставил решетку на место, Балаи решил бы, что боги не просто вспомнили о нем, но и осыпали его своими милостями. Никому из жрецов Нацамны не пришло в голову тщательно осмотреть каморку пленника. Когда первое изумление у них прошло, они решили так: дверь заперта, решетка цела, на полу в ряд выложены готовые идолы, а значит, чужак закончил свою работу, и Владыка неба и солнца забрал его к себе. Жаль конечно, что бог не воспользовался для этого их руками, но раз Нацамне так было угодно, кто же станет ему перечить? Поэтому Балаи напрасно боялся погони. Никто и не подумал, что он просто-напросто удрал.

Пять дней пробирался беглец по чужой земле, опасаясь встречи с любым разумным существом. Ему крупно повезло, что кокомы не принесли его в жертву в первый же день и Балаи вполне мог считать, что тот неизвестный мужчина, напитавший кровью своего сердца сурового бога Нацамну, спас ему жизнь, подарив отсрочку. Как знать, может, и соседству с Акстарой обитают еще какие-нибудь люди, от которых улизнуть не удастся. Теперь, когда Балаи вновь обрел свободу, он просто не пережил бы нового заточения.

Казалось, сами боги вливали в него силы, и он упрямо шел вперед, к горам, и чем ближе к ним подходил, том сильнее в его сердце разгоралась надежда на возвращение домой. Будь на его месте более опытный путешественник, его, возможно, остановили бы трудности, поджидавшие неподготовленного путника в горах. Но Балаи даже не представлял, что это такое — восхождение на крутую, и неприступную вершину, и потому, наверное, удача улыбнулась ему.

Когда измученный до полусмерти, израненный об острые камни, едва державшийся на слабых от усталости ногах он достиг плато, раскинувшегося высоко над землей, его глазам предстала удивительная картина. Посредине плато, ослепительно блестя под лучами солнца, лениво шевелило темно-синими водами бескрайнее озеро. Но не оно поразило путника, а то, что вдали от берега он заметил постоянно перемещавшийся водоворот, который то стремительно закручивался широкой спиралью, то вдруг разглаживался и пропадал, словно в синей бездне приоткрывалась и снова захлопывалась дверь.

Долго сидел Балаи на берегу озера, как зачарованный глядя на причудливую игру водной глади, пока наконец не решил, что отдохнет тут немного, искупается, доест последнюю лепешку, а потом двинется дальше, туда, где вершина, покрытая ослепительно белым снегом, уходила за облака. Не снимая одежды, превратившейся за время трудного хождения в жалкие лохмотья, он вошел в воду, оказавшуюся на удивление не слишком холодной, и медленно поплыл, полностью доверившись ласковым языкам, которые мягко слизывали с изнуренного тела усталость. Вода качала и убаюкивала, снимала боль, потихоньку возвращая силы. Балаи настолько расслабился, что не заметил, как приблизился к очередному водовороту слишком близко. Он сделал слабую попытку вернуться к берегу, но стихия подхватила его, несколько раз перевернула и бросила головой вниз в разверзшуюся воронку.