Заговорщик - Александр Прозоров

– Да мы, княже… – задохнулся от возмущения Саразман. – Да мы кровь… Мы животы… Что ни лето!

– И где? Где? – Князь Сакульский приподнял кружку, заглянул под нее, потом под блюдо с вареными раками, под кувшин. – Где полон освобожденный? Где добыча из дворцов османских? Где добро из шатров ханских? Али вам токмо лес побеждать удается? Так ведь и тот не из земель османских. Русский он, лесок-то. Из порубежья нашего.

– Да мы!.. Да я!.. – вскочил с топчана атаман и даже наполовину вытянул саблю. – Братьями нашими павшими!.. Мы же все!..

– С этого момента поподробнее, – невозмутимо долил себе вина Андрей. – Что – вы? Что делать намерены, дабы доверие государя православного и звание витязей христовых подтвердить?

Рваное Ухо скрипнул зубами, зло пощелкал саблей об окантовку ножен… Однако человек без здравого рассудка никогда не добился бы звания предводителя буйной, вольнолюбивой ватаги. Саразман не мог не понимать, что без поддержки из Москвы, без банальной подкормки хлебом и мясом казаки не переживут ближайшей зимы. А потому, показав немного гнева, дальше жестов не пошел и уселся обратно:

– Добро ханское и байское в Крыму по городам запрятано. И полон там же томится. В садах, на огородах работает, дома и стены кладет, мечети сарацинские строит. Откель пленникам в степи взяться? Кабы в Крым войти – то да, мы бы дувана на сто лет вперед взяли, государю коврами и посудой золотой отдарились. Но как войдешь-то? От нас до него десять ден пути! Да не прогулки легкой, а по кочевьям ногайским, по стойбищам. За каждый переход драться надобно с сотнями татарскими смертным боем. Так ведь мало дойти до гнезда басурманского – перед ним ведь стена выстроена с шестью башнями, ров вырыт столь широкий и глубокий, что струги от моря и до моря проплыть могут. Проход же лишь через единственные ворота и по единственному подъемному мосту в крепости Ор-Капа возможен. Нас же всех на Дону и пятнадцати сотен не наберется. Осьм острогов всего и крепость у Громыславского омута. Коли достойные караулы на стенах оставить, на случай набега, так в поход от силы половина пойти сможет. Ну, может, восемь сотен.

– Восемь сотен – это сила! – хмыкнул Зверев. – Что скажешь, Даниил Федорович? Восемью сотнями воинов, коли с умом распорядиться, не один город взять можно! К чему ломиться через Перекоп, с его валами, рвами и башнями, коли у вас стругов, вон, навалом? По Дону в море Азовское спускайтесь, да и берите любой город, на какой глаз ляжет!

– Легко сказка сказывается, да непросто дело делается, княже, – хмыкнул атаман. – Крепость у османов на реке стоит, нечто не слыхал? Азов называется. Они там каждую ладью, что в море выходит, досматривают с пристрастием, как подорожную плату взимают. Тайно мимо них не проскочить. А коли лодочкой просочиться, так в лимане у османов две галеры завсегда сторожат. Либо так потопят, либо с пушки достанут. Нечто мы не думали о сем плане, княже? Дык ведь османы тоже не дураки. О том же догадались и к сему приготовились.

– Приготовились… – насупился Зверев. – Нет, Саразман, все это пустые разговоры. Чтобы понять что-то, надобно своими глазами посмотреть. Тогда и видно будет, можно пройти или нет.

– Быстро сего не сделаешь, княже, – предупредил атаман. – От нас до Азова три перехода на перекладных. Да обратно столько же. Там, вестимо, на осмотр время уйдет не один день. Опосля уж и лед встанет. Снег в степи наметать начнет. Как назад в Москву выберешься?

– Я назад не тороплюсь, Саразман, – покачал Андрей головой. – Я сюда за османскими головами приехал, а не за твоими обещаниями. Пока самолично всех не вырежу, не успокоюсь.

– Любо, княже! – поднял свой кубок атаман. – Слова мужа достойного и честного слышу! Так давайте выпьем, да к люду пойдем? Мыслю, котлы уже кипят и пиво рекою льется. Заскучают без нас наши казачки.

– Пиво-то у вас откуда и вино? – опять полюбопытствовал Зверев. – Не сеете, не пашете, пасек не держите. Откуда хмель берете?

– Так зипуны же не проедают, княже, – поднимаясь, довольно расхохотался атаман, – пропивают их казаки. Чего добро беречь, коли каженную весну к смерти готовимся? Добычу всю в городах русских на вино и хмель меняем, и до весны голова ни о чем и не болит!

Пировать казаки умели, тут им в мастерстве было не отказать. Они пили самозабвенно, ненасытно, мало отвлекаясь на закуску и ухитряясь падать без сил не на заснеженной холодной улице, а в уютных юртах, внутри которых постоянно горели костры. Такой лихой и прагматичной дисциплины Зверев не видел еще никогда: у степных воинов имелся график дозорной и пьяной службы, когда часть казаков выходила на стены и башни следить за подступами к острогу, выпасала лошадей, часть следила за кострами, закуской и тем, чтобы никто не замерз на улице А главное – за тем, чтобы к заутрене на службе в храме стояли все бойцы до единого. Дежурили обитатели острога, естественно, по очереди, и те, кому выпадало выходить на службу, ту или иную, ни единой капли хмельного не брали в рот с первой минуты и до последней!

Веселье закончилось на пятый день, когда Саразман Рваное Ухо вдруг решил, что пора разослать дозоры и убедиться, что никто ни с какой стороны к казачьему Дону не подбирается. Тут же неоткупоренные бочонки были закачены в острог, откупоренные – торопливо допиты, костры забыты, содержимое котлов поделено и съедено. Лошадей пастухи отогнали к укреплению и задали им сена, чтобы скакуны не тратили силы на раскапывание снега и отдохнули. Казаки ушли спать к себе, гости остались в холодных юртах. Дров возле очагов оставалось изрядно – но непривычные к таким загулам холопы развести огонь оказались неспособны. А Зверев с Адашевым были настолько веселы, что отдать приказ не догадались.

Андрея поднял утром атаман: спокойный, трезвый и свежий, словно после душа:

– Ты готов ехать, княже?

Зверев, подняв тяжелую голову, в ответ только судорожно сглотнул.

– Кони оседланы, Андрей Васильевич, – наклонился ниже казак. – Заутреня отслужена. Пора.

Зверев крякнул и поднялся. Не мог он, князь Сакульский, позволить, чтобы жалкий смерд вел себя достойнее его, служилого человека!

– Иду! – ответил Андрей. – Токмо ферязь на налатник поменяю.

– Наш разъезд у ворот острога собирается, – кивнул Рваное Ухо и вышел из юрты.

Скинув порядком измятую ферязь, Зверев пошел по кругу, заглядывая в сложенные вдоль стенок узлы. Нашел свой, дернул тесемку, достал полотняную, но чистую рубаху, налатник, поддоспешник. Брони тут не было – а искать Пахома времени не оставалось. Князь стащил через голову пропитанную потом шелковую рубаху, бросил поверх мешка, выбежал на улицу, под кормой одного из стругов нагреб чистого снега, наскоро обтерся, зачерпнул горсть в рот, бегом вернулся обратно, оделся в чистое, опоясался, прихватил у стенки бердыш – чужой, но на поиски своего опять же требовалось время, – быстрым шагом обошел укрепление и поприветствовал собравшихся у коновязи казаков: