Покорение Финляндии. Том 1 - Кесарь Филиппович Ордин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из этих трех случайностей, последней Екатерина не допускала, имея в виду, что против Карла были бы в этом случае не только король, но еще и его сын с матерью. В конечном результате Финляндия «паки приведена была бы к Швеции, итак новый повод к беспокойству неизбежно откроется. Мы же в переселении принца Карла в Финляндию получим весьма худого соседа и не можем не настоять тогда, чтобы для безопасности нашей береговая стража и другой стороны Финского залива или большая часть оной нам в руки отдана была».
Здесь Екатерина довольно ясно высказывала тот единственно верный взгляд, которым руководилась Россия начиная с Петра Великого, именно, что Финский залив должен быть русским заливом. Дабы осуществить его, Петр взял Выборг и присоединил губернию этого имени к России; Елизавета продолжала дело своего великого отца и отодвинула границу далее, до Кюмени, прибавив Кюменегородскую провинцию к приобретению Петра. Позднее, при Императоре Александре, посол его граф Шувалов в недвусмысленных выражениях указывал Наполеону на цели Петра. Естественно, что и государственный ум Екатерины не мог допускать иного порядка вещей. Впрочем; — поясняла она, — как бы ни разрешилось дело с кандидатурой принца Карла в финляндские герцоги, оно будет всецело лежать на Финляндии, и потому самому принесет её гражданам одни только убытки.
Все это было сказано главнокомандующему к сведению и руководству, а в заключение повторялось тоже caeterum censeo: «но, — говорила Императрица, — покуле пост Гёгфорский и границы наши не будут очищены, никаких предложений слушать не должно, какие прежде подписаны».
ГЛАВА VI. Аньяльская конфедерация (Окончание)
I. Дальнейшие соглашения. — Удаление Шведов
Устраняя косвенно мысль о финляндском герцогстве с принцем Карлом, Екатерина тем более давала, до времени, значение внушенной ей Спренгтпортеном идее о «вольной» финской нации, осуществление которой нанесло бы Густаву решительный удар. Барон Гастфер, как видно из приведенных отзывов Спренгтпортена, почитался им в этом отношении весьма серьезным орудием. Мусин-Пушкин, с его слов, решительно высказывался в том же смысле, не подозревая, что Гастфер служил и нашим и вашим. Поэтому в представлении своем Императрице он особо свидетельствовал, даже в виде совершившегося уже факта, «что Гастфер совсем оставил партию короля шведского и показывает желание свое прилепиться к нашей. Я не без основания уповать могу, — продолжал он, — что сей человек с великой пользой в настоящих обстоятельствах употреблен быть может, ибо между финнами такой только головы и не достает, которая бы имела довольно бодрости и духа управлять и в действо производить их намерения и предприятия». При таком взгляде Мусин-Пушкин приказывал Спренгтпортену, чтобы при свидании с Гастфером, тот настаивал на собрании в Финляндии особого от Шведов сейма и обнадежил, что русские войска всегда готовы поддержать Финнов.
О таком приказании, которое, в сущности, было также только перифразом сказанного Спренгтпортеном, не более, главнокомандующий доводил до сведения Императрицы. Но при этом он прибавил нечто и от себя или вернее также от Спренгтпортена, но чего тот не желал писать сам, а находил удобнее предоставить высказать своему начальнику. Нужно было дать понять Императрице, что Гастфер человек умный и предприимчивый, но что состояние его вовсе расстроено и что к поправлению его не было иной надежды кроме приобретения благоволения её Величества… В ответ на это Мусину-Пушкину повелевалось «в добрых его (Гастфера) намерениях всемерно утверждать и предупредить чрез Спренгтпортена, что если он исполнит свое обещание касательно собрания особого сейма финляндского — воспользуется Нашей щедротою».
Таким образом Гастфер выдвигался на более близкий план вместо прежней конфедерации, которой, не смотря на все старания Спренгтпортена, в Петербурге не давали желанного значения: колебания людей, кои к тому же «сами себя назвать не могли», оценивались там по достоинству.
Предположенное свидание Спренгтпортена с Гастфером состоялось 9 (20) сентября в Саволаксе, в местечке Кейкесальми. Бывшие при этом переговоры заключились чрезвычайно своеобразным документом, который Гастфер, состоявший еще не только на действительной шведской службе, но и в близких к Густаву отношениях, не затруднился дать представителю русского правительства. Очевидно, этот документ был написан по настояниям Спренгтпортена, а может быть и под его диктовку: некоторые, свойственные перу последнего, выражения дают основание такой догадке. Мало того: Спренгтпортен прилагал все старание к тому, чтобы подписка Гастфера — так называет и сам он написанную им бумагу — получила quasi формальный характер. На ней было даже сделано удостоверение состоявшего при Спренгтпортене в качестве переводчика, надворного советника Евграфа Сысоева о том, что она писана Гастфером в карете Спренгтпортена, ему им, Гастфером, вручена и предъявлена Сысоеву как свидетелю-очевидцу. Собственно подписка эта не содержит в себе ничего нового, неизвестного из вышеизложенного, но имеет свое значение как явное доказательство измены Гастфера королю шведскому, тогда как он и теперь и после продолжал удостоверять Густава в своей лояльности и верноподданстве. Свидетельство последнего заключается в много численных письмах ближайшего его сослуживца и даже подчиненного по саволакским войскам, графа Стединка. близкого Густаву человека. Подписка изложена была по-французски; здесь представляется её перевод.
«Я, нижеподписавшийся барон Гастфер, бригадир войск короля шведского и командор ордена Меча, начальник войск в Саволаксе и Корелии, обязываюсь настоящею подпиской содействовать всеми моими силами, как лично, так и через моих друзей, равно и войсками, состоящими в моем распоряжении, проекту независимости которую мы согласились предоставить великому княжеству Финляндскому под высоким покровительством её И. В-ва Императрицы всероссийской и помощию мер словесно договоренных между генерал-майором Спренгтпортеном и мною, но не изложенных на бумаге по недостатку времени. Я делаю это в убеждении предоставить моему дорогому
