Нет неизлечимых болезней. Научный подход к ненаучной медицине - Александр Петрович Никонов

Наши коренные зубы больше подходят для перетирания зерен или на худой конец перемалывания хитиновых оболочек насекомых. А наше цветное зрение играет еще одну роль – всех насекомоядных созданий опасные насекомые своей яркой расцветкой предупреждают: «Не нападай на меня, я очень больно кусаюсь!» Вспомнили, как выглядят осы и пчелы? Именно поэтому человеческие младенцы, которые еще не могут говорить, но которым показывают черно-желтые полоски, пугаются и порой даже начинают плакать. Это вшитый инстинктивный страх, наработанный сотнями тысяч лет. На этом генетическом страхе основана вся наша предупреждающая символика с ее желто-черными полосками.

Кстати, о глазах… У хищника бинокулярное зрение, то есть оба глаза направлены вперед для лучшего прицеливания. Бросок должен быть точным! Вспомните тех, кто ест живое, – льва, волка, филина… Они обоими глазами смотрят вперед, на цель!

А у тех, кого едят, глаза, напротив, расставлены широко, как у коров или оленей, чтобы иметь возможность обозревать местность почти на 360о, дабы в случае чего сразу заметить подозрительное движение и быстро дернуть с места.

– Но ведь у людей глаза направлены вперед! – воскликнет читатель, уже привыкший, что его плавно уводят от хищничества.

Да, зрение у нас бинокулярное, друг читатель, но точный прицел был нужен нашим предкам не для охоты. А для прыжков с ветки на ветку. И тут точный прицел даже важнее, поскольку промах на охоте означает только необходимость новой попытки, а промах при прыжке с ветки на ветку – падение и смерть.

Что же получается в итоге? Кто мы?

По длине кишечника и щелочному составу крови – нечто среднее между хищниками и травоядными. По кислотности желудочного сока ближе к травоядным. По отсутствию рубца в желудке – к хищникам. По морфологии тела (отсутствие клыков и когтей, потовые железы и пр.) скорее растительноядные.

Что в результате?

Мы – всеядные! Типа свиней или крыс. Но все-таки ближе к растительноядным. Правильнее было бы назвать нас плодоядными или зерноядными. Да, мы можем есть животный белок, но легкий – прыгая по веткам, перехватить сырое птичье яйцо в гнезде, съесть мягкую, толстую, вкусную личинку или разложившуюся, то есть уже ферментированную падаль. Падаль – потому что сырое мясо для нас пища точно невидовая, слишком тяжелая. А гниение мяса (или деструкция мяса огнем) приближает его к нашему порогу усваиваемости.

В общем, нам обработанное мясо есть можно. А в холодном климате и при недостатке растительной пищи, как например, на Крайнем Севере, – жизненно необходимо. Кто же тогда упорно внедряет в наше сознание идею вегетарианства и религиозных постов?

Ну, с религией понятно. Мясо во все века было дороже растительной пищи. Поэтому идеологические модели должны были утешать бедноту, накладывая ограничения и запреты на ту пищу, которой всем все равно не хватило бы. Однако, заметьте, что чем севернее, тем меньше запретов. Если индусы мясо не едят вообще, то религия приполярных народов никаких постов и запретов на мясо вообще не предполагает.

Но за последние полвека вегетарианство мощно возродилось вместе с появлением неорелигий – политических течений, основанных на левацкой идеологической парадигме. Радикальные веганы, экологические анархисты, «зеленые», всяческие борцы за права животных – это представители левого политического спектра, набравшего популярность за ХХ, «социалистический» век.

Как всегда, туда, где пахнет левачеством, тут же мухами потянулись разного рода чудаки – экофеминистки, Левый фронт освобождения животных, веганы, движение американских индейцев и прочие интеллектуальные маргиналы. Они внесли столь мощный теоретический вклад в экологизм, что это философско-политическое течение стало все больше и больше превращаться в самую обыкновенную религию, которая представляет собой смесь буддизма и индуизма с индейским шаманизмом, густо приправленную анархо-радикализмом.

С течением времени зеленые движения и партии набирали дурную силу и особенно преуспевали в странах с сильной социальной политикой, типа Канады, например, где в зеленом движении более половины составляют анархисты. И точно так же, как феминистки создают различные институты гендерных исследований, где занимаются своей половой лженаукой; как коммунисты в СССР создали Институт марксизма-ленинизма, где с лупой изучали пыльные тексты «основоположников»; так зеленые создали в канадском Вермонте Институт экологии, который строчит и распространяет прокламации о необходимости жить в равновесии с природой и изо всех сил беречь ее. Разумеется, с их точки зрения, все животные – «наши братья», и их кушать нельзя, это практически «людоедство».

Если захотите подробнее познакомиться с данной социальной болезнью и ее этиологией, прочтите, например, книгу К. Черемныха «Квазирелигия деградации. Экологизм – стремление спасти планету или очередной опиум для народа?» Там прослеживается генеалогия зеленых идей, звучат фамилии наших Троцкого и Рериха, гитлеровского Розенберга, принца Чарльза. А я приведу из этой книги лишь одну характерную фразу: «Психическая патология является обстоятельством, которое невозможно обойти при изучении истоков любой аутической концепции. К экологизму это относится в особенности». Действительно, у истоков зеленого движения вообще и вегетарианства в частности стояло множество самых настоящих клинических сумасшедших, а также людей не совсем нормальных, запоем читавших Блаватскую и плясавших с бубнами. И недооценивать этих психопатов ни в коем случае нельзя – они зачастую проводят самые настоящие террористические акты!

Например, громят лаборатории, где проводятся испытания новых вакцин и лекарств, и выпускают на волю «пленных» крыс (причем порой зараженных). Наиболее известная из таких организаций – упомянутый мною ранее Фронт освобождения животных. Их манифест провозглашает:

«Фронт освобождения животных видит борьбу за освобождение животных в широком контексте. Это борьба против капитализма. Фронт освобождения животных рассматривает капитализм как одну из самых худших систем, какие только могут существовать. Вред капитализма особенно заметен в тех индустриях, для которых выращивают, а затем убивают животных, и делается это с одной целью – удовлетворить потребности человека. Поэтому мы решили посвятить наши жизни тому, чтобы разрушить инструменты этих индустрий… Мы не считаем, что люди являются венцом творения. Планета не принадлежит нам, мы принадлежим планете. Если Вы считаете, что одни виды лучше других, то Вы недалеко ушли от расизма. Большинство людей понимают, что расизм и фашизм – это зло. Мы считаем, что дискриминация по видовому признаку (спесиесизм) относится сюда же, поэтому с ней необходимо бороться… Законы, дающие людям право убивать наших братьев и сестер, аморальны. Мы ощущаем очень тесную связь с планетой и со всеми формами жизни… и хотим пожертвовать нашей так называемой свободой, чтобы спасти наших братьев и сестер…»

Не обошла эта зараза и Россию. Начали отечественные борцы с капиталистическим угнетением животных с мелочей – в 2000 году разрисовывали лозунгами протеста мясокомбинат, а на здании цирка написали, что «цирк – это камера пыток».